Тузла. Как бы ни хотелось российским публичным политикам сгладить конфликт, ситуация в Керченском проливе вызывает обоснованную тревогу. Украина в этом споре из стороны, которая последнее десятилетие доминировала в отношениях с Российской Федерацией, неожиданно для себя оказалось в обороне. Не вдаваясь в суть тузлинской проблемы, стоило бы отметить, что «ползущая» по морским водам дамба напоминает другую стройку тридцатилетней давности, навсегда оставившую глубокую и незабываемую рану в отношениях между в то время уже далеко не «братскими» советским и китайским народами. Используя весь комплекс международных договоров и строительную технику, китайцы, после кровопролитного конфликта на острове Даманский, в течение нескольких лет засыпали речную протоку между этим многострадальным островом и своим берегом. В результате, речной островок фактически перешел под юрисдикцию КНР. Через десятилетия россияне решили творчески применить китайский опыт решения территориальных споров, внеся, правда, корректировку – дамба начала свое движение навстречу острову Тузла после почти двенадцати лет открытого саботирования украинской стороной переговоров о судьбе Керченского пролива и статусе Азовского моря.

Сейчас уже Украина стремится к переговорам. Китайский опыт помог, но его использование серьезно ухудшило отношения между близкими народами. 

Китай ныне в моде. На него призывают равняться. Опыт реформирования китайской экономики изучают светила мировой экономической науки, его популяризуют в научных аудиториях и журналах, на него ссылаются при формировании национальных экономических стратегий, его используют в политических полемиках. 

Что мы имеем в виду, когда говорим об опыте китайских реформ? Является ли этот опыт новым словом в экономической науке или эта некая экономическая «дамба», которая с одной стороны позитивна, с другой глубоко негативна? А может быть, уже пришло время говорить о «китайской экономической модели», рецепт которой носит универсальный характер и может быть применен в Беларуси? Но у нас есть своя, не раз обруганная и осмеянная, «белорусская экономическая модель». Есть ли общее между ними?

Проблема использования китайского реформаторского опыта в Беларуси не нова. Она не раз обсуждалась в белорусских СМИ, в научных кругах, среди государственных аналитиков и чиновников министерств и ведомств. В период обострения российско-белорусских отношений интерес белорусских властей к китайскому опыту периодически возрастал, чтобы потом в очередной раз тихо угаснуть до следующего раунда выяснения отношений. Постепенно китайский опыт превратился в некий идеал, почти икону, на которую любят ссылаться все, кому не лень. 

Своевременно ли сейчас, в период невиданного обострения отношений между Москвой и Минском, обратить свой взор к Великой китайской стене? Несомненно, так как сегодня, как никогда, для нашей страны очевидна проблема выработки реального рыночного экономического курса. Фактические похороны лукашенковского варианта российско-белорусской интеграции ставят перед белорусской элитой задачу быстрой смены системы экономических координат. Нет сомнений, что власть бросится к тому, что ей ближе по менталитету – Пекину. Мы должны учитывать, что белорусские власти далеко не исчерпали весь свой интеграционный «потенциал» в специфическом белорусском формате, в основе которого лежит, на их взгляд, идеальная «интеграционная» связка «Вашингтон – Тель-Авив». 

Необходимо отметить, что в недалеком прошлом замену российскому спонсору «белорусской экономической модели» активно искали на берегах Тигра и Евфрата, но помешал Дж. Буш–junior. Так что причал, к которому могла бы пристать белорусская экономическая шаланда, отодвигается все дальше и дальше к востоку. (Не путать со страной Утренней свежести.)
Причины глубокой привязанности к китайскому экономическому эпосу лежат в глубине сознания немалой части белорусской чиновничьей и политической элиты.

Прежде всего, в почитании Пекина замечены должностные лица, которые до сих пор сохранили в душе левые взгляды. Тяжело пережив распад СССР, они нашли утешения в мифах о растущей не по дням, а по часам новой мировой социалистической державе, которая творчески применила и, в итоге, смогла соединить предпринимательские инстинкты с монополией компартии на власть. 

Кроме того, в коридорах Администрации белорусского президента можно столкнуться с лицами, которые, старательно сохраняя имидж экономистов – «рыночников», опираются на китайский пример в пику российским реформам. Среди них гуляют иллюзии об отсутствии «шокового» этапа в реформировании экономики КНР, увязке реформ в «Поднебесной» с решением социальных проблем миллиардного населения (!?). 

Свой вклад в создание китайской экономической мифологии внесли и белорусские вузовские ученые, которые, чутко реагируя на грезы власти, буквально за несколько лет создали солидный и во многом противоречивый комплекс статей, сборников и монографий о китайском экономическом опыте. В стенах БГУ возникли зачатки целой научной школы. 
Рамки статьи не позволяют, к сожалению, подробно осветить достижения официозной белорусской библиографии по проблеме оценки опыта китайских реформ, но имеет смысл остановиться на основных тезисах, вокруг которых и движется водоворот идей, преломляющих китайские реформы в скелет «белорусской экономической модели». 

Прежде всего, белорусской стороной активно пропагандируется китайский вариант внедрения концепции устойчивого развития через социально – технологическую градацию: «человек в центре», экология и технологический прорыв как основной фактор всеобъемлющего развития. 

В развитие вышеназванной комбинации авторы выделяют следующие приоритеты: «продуманное» и «урегулированное» сочетание стремления к развитию экономики и «сильной социальной направленности» (1); усиление роли государства в регулировании экономического прогресса, включая сохранение крупного и «сильного» (?) государственного сектора в экономике (2); «решительный отказ» от «шоковой терапии» (3), постепенное и последовательное реформирование структуры экономики при сохранении финансовой подпитки крупных государственных предприятий – аналогов белорусских «флагманов» в сочетании с переведенными на рыночные рельсы торговлей и сферой услуг (4); экспортная ориентация экономики (5); использование элементов социалистической модели развития общества (6). 

Вот и глава белорусского государства не раз отмечал, что «бережное сохранение того хорошего, что было создано ранее, а не бездумное его разрушение – это характерно для Китайской Народной Республики и ее опыта» (А. Лукашенко. Интервью 04.03.2002 г. «Все эти годы мы идем своим путем»). В итоге, в официальной белорусской экономической науке взято за аксиому, что в экономических тенденциях мы движемся с Китаем если не параллельно, то рядом, используя китайский опыт для формирования концепции «белорусской модели».

Обратимся еще раз к основному теоретическому источнику по пресловутой «модели» – А. Лукашенко. В вышеупомянутом интервью он попытался дать сжатую формулировку последней экономической теоретической экзотики конца ХХ века: «...Мы только собрали все воедино и что-то добавили свое. Наша модель учитывает закономерности общественного развития и опыт других государств... А также поучительный пример эволюционного перехода к методам рыночной экономики, который продемонстрировал Китай. Наш курс – создание социально ориентированной рыночной экономики с адекватной инфраструктурой, действенными механизмами государственного и рыночного регулирования, обеспечивающими восприимчивость к научно-техническому прогрессу». 

Обратите внимание – за образец взят именно Китай. И действительно, на первый взгляд, четыре из пяти основных составляющих «белорусской экономической модели», сформулированые белорусским президентом, близки по смыслу к тезисам, определяющим китайский опыт реформирования экономики, озвученной официальной белорусской экономической наукой: «сильная и эффективная государственная власть», «частный сектор может и должен развиваться наряду с государственным», «приватизация не самоцель, а средство найти заинтересованного инвестора, создать эффективного собственника», «интеграционные процессы со странами СНГ, в первую очередь с Россией», «сильная социальная политика государства». В итоге, несведущий человек, одетый с ног до головы в китайский ширпотреб из Жданович, действительно может посчитать сей белорусский «испорченный идеологический телефон» свидетельством того, что мы не строим экономическую мутацию и мы не одни на планете – за восемь тысяч километров от нас живут «братья по разуму». 

Безусловно, Китай – явление завораживающее – 1,2 млрд. населения, более 1 трлн. USD ВВП, второе место в мире по объему валютных резервов – 150 млрд. USD, опыт почти тридцатилетних реформ под руководством правящей пятьдесят с лишним лет компартии, китайский космонавт. 

Однако для иллюстрации сложности пути, который эта огромная страна прошла, и оценки высоты планки, с которой реформы начинались, стоит привести несколько сравнений: за три десятилетия реформирования экономики ВВП Китая в два раза превысил российский ВВП – страны, потерявшей половину экономического потенциала вместе с распадом СССР и еще половину в результате спада первой половины 90-х годов при населении чуть более 11% от населения КНР.

Кроме того, несмотря на широкопропагандируемую экспортоориентированность китайской экономики, валютные резервы страны только в 2,2 раза превышают валютные резервы РФ – страны, экономика которой на порядок меньше ориентирована на экспорт. Причем нельзя забывать, что 80% российского экспорта составляют полуфабрикаты и сырье, а 90% китайского – готовая продукция в среднем невысокой стоимости. Так что проблем много...

Учитывая всю неоднозначность опыта китайских реформ, стоит обратиться к тем экономическим реалиям современного Китая, отличия которых от ситуации в Республике Беларусь буквально бросаются в глаза.

Во-первых, Китай добился того, что его сельское хозяйство почти двадцать лет демонстрировало темпы роста в 6-7% ежегодно. Страна сотен тысяч голодающих крестьян превратилась в страну – экспортера риса. Основа достижения – исторически мгновенное исчезновение народных коммун (еще более обобоществленный вариант колхозного строя) и замена их семейными земельными наделами (аренда) – почти литовский вариант реформирования АПК. Для официального Минска такого рода варианты хозяйствования на земле невозможны в принципе. 

Во-вторых, более 50% ВВП страны дает частный бизнес, основу которого составляют малые предприятия. Именно малый бизнес играет роль социального стабилизатора в государстве, где в самом разгаре миграционные процессы из села в город. Малый бизнес Китая объединяет сотни миллионов людей, и можно только представить, какой политический эффект вызвал бы в их среде арест одного из лидеров их мощных и многочисленных объединений – то есть то, что для Беларуси не является даже серьезным информационным поводом.

В-третьих, более половины китайского экспорта дают иностранные предприятия из СЭЗ. Это позволяло удваивать экспорт каждые 5-7 лет. Экспорт позволил не просто поднять благосостояние некоторой части населения страны (накормил народ еще раньше роспуск коммун), но и на памяти одного поколения перенести этих людей практически в иной мир. Фактически, это оказалось социальной революцией. 

В-четвертых, с 2002 года Китай уверенно держит первое место в мире по объему привлеченных инвестиций. Это страшная головная боль для белорусских властей. Даже А. Лукашенко отмечал, что «нам тщательно нужно изучать опыт Китая по привлечению зарубежных инвестиций».

Сомнительно, что углубленный анализ китайского инвестиционного опыта позволит нашей стране даже приблизиться к тому финансовому потоку, который ежегодно направляется на родину пороха и писчей бумаги, так как именно здесь мы переходим на зыбкое поле исторических обстоятельств, национальных особенностей и установок правящей элиты КПК. 

Прежде всего, стоит отметить, что только 15-16% инвестиций в китайскую экономику приходят из США, Японии и стран ЕС. Остальные огромные финансовые вложения имеют конкретный адрес – зарубежная китайская община (Сянган, Аомэнь, Тайвань, далее, с большим отрывом идут фактически китайский Сингапур, китайцы Малайзии, Индонезии и т.д.). Это не белорусский путь, так как, хотя мы имеем в своих картотеках немало имен зарубежных белорусских магнатов и даже олигархов, привлечь их инвестиции на историческую Родину политически невозможно.

Специфика нашего авторитарного строя исключает появление в Минске самодостаточной фигуры успешного и финансовонезависимого белоруса. Ведь такому «дело не пришьешь», да и в госСМИ шельмовать опасно, так как валютный голод белорусской номенклатуры известен даже в Африке. 

Стоит обратить внимание и на такой спорный тезис, что Китай, как и Беларусь в свое время, «решительно отказались» от «шоковой терапии». Смотря что называть «шоковой терапией».

Если учесть, что обычно экономический «шок» получается в результате резкого изменения экономических координат, то есть оказывается в начале реформаторского периода, то возникает вопрос – можно ли считать «шоком» гибель от голода более 60 млн. человек и 20 млн. казненных коммунистами? А ведь именно с борьбы против голода и начались реформы в КНР. Наверное, наши государственные аналитики не заметили такой «безделицы». ( Для сравнения, это было бы адекватно гибели от голода почти 600 тыс. наших граждан – целый город размером больше Гомеля.) 

К сожалению, китайская экономика не только не лишена всех экономических «болячек», присущих развивающимся рынкам, но к тому же исключительно неустойчива. По причине глобальной нищеты огромного большинства населения страны, внутренний спрос не компенсирует постоянные лихорадки сбыта на внешних рынках. Нестабильность экспорта объективна, так как Китай оказывается в роли реального конкурента целой плеяды азиатских «драконов» на одних и тех же заокеанских рынках. По этой причине экономика периодически переживает «перегревы». 

По идее, обширный госсектор должен играть стабилизирующую роль (еще один из белорусских мифов), но государственные предприятия, обеспечивая до 25-28% ВВП, являются на 90% безнадежно нерентабельными. Наверное, если бы Китай получал газ по внутренней цене 5 пояса РФ, то убыточных госпредприятий было бы меньше. Вот тут аналогии с Беларусью просматриваются весьма отчетливо. Любопытно, что с 1997-98 годов китайские экономические мандарины ввели практику взятия «на буксир» загибающихся госпредприятий бурно развивающимися частными компаниями. Закончилось все повальной коррупцией и исчезновением половины госсектора. Неплохой опыт. 

Сближает нас состояние банковских систем. Дело в том, что коллапс китайских банков налицо. Объем «плохих кредитов» превышает все мыслимые пределы и фактически означает, что банковская система обанкротилась. Просто объявить банкротство власти не рискуют.

Китайская партийная элита целиком вписана в частный бизнес. Паразитируя на стыке двух секторов – частного и социалистического, она уподобилась огромному спруту-фарцовщику, который практиковал в советское время продажу валюты и контрабандных джинсов на Сторожовском рынке. Физически уничтожая диссидентов и ограничивая пользование Интернетом, китайские власти накопили бесценный для белорусского режима опыт удержания власти из поколения в поколение. Тем более, что и в Китае, и в Беларуси людей по прежнему лишают жизни по приговору суда. 

Есть у китайских властей и глобальные проблемы. К их числу относится постоянный рост числа свободных рук – до 20 млн. в год, безудержная урбанизация, экологическая катастрофа в самых густонаселенных районах страны. Китай еще далек от мировых стандартов уровня ВВП на душу населения. Структура занятости, уровень развития и удельный вес прогрессивных отраслей экономики, структура экспорта и импорта и еще многое и многое не позволяют говорить о том, что КНР является в полном смысле слова рыночной страной. Скорее, это странный конгломерат практически всех существоваших в истории человечества хозяйственных укладов. Странно, что нам предлагают всю эту социально-экономическую мозаику в качестве образца. 

Кроме того, мы не должны забывать и о наличии серьезных угроз политической и социальной стабильности в «Поднебесной». К перечню таких угроз необходимо отнести не имеющее аналогов на планете социальное расслоение (в социалистической стране!), огромные диспропорции в развитии регионов (Для примера, Шанхай опережает некоторый западные провинции страны по производству ВВП на душу населения в 10-12 раз. Для сравнения, на белорусском примере это бы означало существование где-нибудь на Полесье или Могилевщине общин бронзового века), исключительная, почти рабская эксплуатация рабочего класса.

На последнем факторе стоит остановиться отдельно, так как именно благодаря невероятной дешевизне рабочих рук и был в свое время сдвинут воз китайских реформ. Дармовая по западным стандартам рабочая сила позволила Китаю второе десятилетие демпинговать на внешних рынках. Жесткая паспортная система, регистрация проживания, всевозможные миграционные запреты при почти 30% безработице создают огромную социальную проблему.

Отсутствие охраны труда, полностью огосударствленные профосоюзы, постоянные задержки зарплаты, обман при расчете, забастовки, подавляемые силой, условия на рабочих местах, словно срисованные из учебников периода накопления первоначального капитала, сотни тысяч ежегодно погибающих в шахтах и на полях, на конвейерах и на строительных лесах, миллионы покалеченных – страшная дань за китайский экономический прогресс. 

Но с другой стороны, все это не имеет никакого значения для власти, считающей, что она незаменима для нынешнего и следующего поколения белорусов. Поэтому любой зарубежный опыт, который работает на сохранение политической власти – приветствуется, все, что ему противоречит – шельмуется и незамедлительно отбрасывается. 

Скоро к нам приедет Председатель КНР. Ему расскажут, что именно РБ является центром Европы и, одновременно, конечным пунктом Транссиба. Добавят, что в нашем бесконечном «реформировании» белорусской экономики используется универсальный опыт китайских реформ. Гостю с Дальнего Востока будет предложено уже не в первый раз сделать в Европе ставку на гордую и независимую Беларусь… Господи, может хоть этот купит… Не Фиделю же продаваться, в самом деле.

Андрей Суздальцев