Солдаты тотчас засуетились;  они рады были выбраться из  лесу в  свет
далекий,  тем более что все еще боялись,  как бы  их  не  настигла погоня,
посланная  Богуславом  Радзивиллом.   Старый  Кемлич  направился  в  хату,
рассудив, что понадобится Кмицицу.
     - Хочешь ехать, пан полковник? - спросил он, входя в хату.
     - Да. Выведешь меня из лесу. Ты здесь все тропы знаешь?
     - Знаю, здешний я. А куда хочешь ехать, пан полковник?
     - К королю.
     Старик попятился в изумлении.
     - Царица небесная! - воскликнул он. - К какому королю, пан полковник?
     - Да уж не к шведскому.
     Кемлич не то что не опомнился, а вовсе креститься стал.
     - Ты,  пан полковник,  верно,  не знаешь, что люди толкуют, - король,
говорят,  в Силезии укрылся,  потому что все его оставили.  Краков и тот в
осаде.
     - Поедем в Силезию.
     - Да, но как же пробиться сквозь шведов?
     - По-шляхетски ли,  по-мужицки ли, в седле ли, пешком ли - все едино,
лишь бы пробиться!
     - Да ведь времени на это уйму надобно...
     - Времени у нас довольно. Но я бы рад поскорее...
     Кемлич перестал  удивляться.  Старик  был  слишком  хитер,  чтобы  не
догадаться,   что   есть   какая-то   особенная  и  тайная  причина  этого
предприятия,  и тотчас тысячи догадок зароились в его голове.  Но  солдаты
Кмицица,  которым пан Анджей приказал хранить молчание,  ничего не сказали
ни самому Кемличу,  ни его сыновьям о похищении князя Богуслава,  и старик
решил,  что  скорее всего виленский воевода посылает молодого полковника к
королю с каким-то поручением.  Он потому утвердился в этой мысли, что знал
Кмицица  как  горячего  сторонника  гетмана и слышал об его заслугах перед
князем:  на все Подляшское  воеводство  прокричали  о  них  конфедератские
хоругви, ославив Кмицица извергом и предателем.
     "Гетман доверенного человека посылает к королю,  -  подумал старик, -
стало быть хочет мириться с ним и отступиться от шведов.  Знать, невмоготу
ему стало терпеть ихнюю власть. Зачем же иначе было посылать к королю?"
     Старый Кемлич недолго над этим раздумывал,  у него совсем другое было
на уме, он помышлял уже о том, какую бы выгоду извлечь из этого дела. Коль
послужит он Кмицицу,  стало быть, послужит и гетману и королю, а уж они-то
не оставят его без щедрой награды.  Милость таких владык пригодится  и  на
тот  случай,  если  придется  держать  ответ  за старые грехи.  К тому же,
наверно,  будет война, вся страна заполыхает, а тогда добыча сама пойдет в
руки.  Все  это  улыбалось старику,  да и привык он повиноваться Кмицицу и
по-прежнему боялся его как огня и в то же время питал к нему  своего  рода
привязанность, которую пан Анджей пробуждал в подчиненных.
     - Ведь тебе,  пан полковник,  -  сказал он  пану Анджею,  -  всю Речь
Посполитую из  конца в  конец придется проехать,  чтоб  попасть к  королю.
Шведские  гарнизоны  -   это   пустое,   города  объехать  можно,   лесами
пробираться.  Беда,  что  и  в  лесах,  как всегда в  смутную пору,  полно
разбойничьих шаек, они нападают на путников, а у тебя людей мало.
     - Поедешь,  пан Кемлич,  со мной вместе с сыновьями и челядью,  вот и
будет нас больше.
     - Прикажешь,  пан полковник,  и я поеду,  да только человек я бедный.
Одна нужда тут у нас. Как же мне бросить все добро и крышу над головой?
     - Коли сделаешь что -  награду получишь,  да и  лучше вам ноги унести
отсюда, покуда головы целы.
     - Святые угодники! Что это ты говоришь, пан полковник? Да как же так?
Что мне,  ни  в  чем не  повинному,  может грозить здесь?  Кому я  стал на
дороге?
     - Знают вас здесь,  разбойников!  -  ответил ему на это пан Анджей. -
Была у вас деревенька с Копыстинским, так вы его зарубили, а потом от суда
бежали и  у  меня служили,  а  потом угнали табунок,  который я  в  добычу
взял...
     - О, господи! Пресвятая богородица! - воскликнул старик.
     - Помолчи! А потом на старое логово воротились, стали рыскать кругом,
как разбойники,  лошадей угонять да добычу брать.  Не отпирайся, я тебе не
судья,  а  ты  сам лучше знаешь,  правду ли я  говорю.  Угоняете лошадей у
Золотаренко - что ж, это хорошо, угоняете лошадей у шведов - и это хорошо.
Но коли поймают они вас, так шкуру с вас спустят. Впрочем, это их дело.
     - Очень хорошо мы делаем,  очень хорошо,  -  сказал старик,  - потому
только у врагов угоняем.
     - Неправда,  вы  и  на  своих нападаете,  мне  уже в  этом твои сынки
признались, а это просто разбой, позор для шляхетского звания. Стыдно вам,
бездельники! Не шляхтой вам быть, а мужиками!
     Покраснел при этих словах старый пройдоха.
     - Обижаешь ты  нас,  пан  полковник!  Помним  мы  про  наше  звание и
конокрадством,  как мужики,  не  промышляем.  Мы лошадей по ночам из чужих
конюшен не сводим. Вот с луга угнать табунок или взять в добычу - это дело
другое. Это дело дозволенное, и нет в том по военному времени для шляхтича
ничего зазорного.  А  лошадь на конюшне -  вещь святая,  и сведет ее разве
только цыган,  жид или мужик,  -  не шляхтич!  Мы этим,  пан полковник, не
занимаемся. Но война - это война!
     - Пусть бы и десять войн было, ты можешь брать добычу только в бою, а
ежели ты ее ищешь на большой дороге, разбойник ты!
     - Бог свидетель, ни в чем мы не повинны.
     - Но каши уже тут наварили.  Короче, лучше вам уходить отсюда, потому
рано или поздно не миновать вам веревки.  Поедете со мной,  верною службой
искупите свою вину и  доброе имя воротите.  Беру вас на  службу,  а  там и
пожива будет получше, чем тут на лошадях.
     - Поедем мы  с  твоей милостью,  куда  хочешь,  и  сквозь шведов тебя
проведем,  и  сквозь  разбойников,  потому  утесняют нас  тут,  сказать по
правде, злые люди, - страшное дело. А за что? За что? За нашу бедность, за
одну только нашу бедность! Может сжалится бог над нами и спасет от беды!
     Старый Кемлич невольно потер тут руки, и глаза у него блеснули.
     "Такое тут поднимется,  -  подумал он,  -  весь край будет кипеть,  а
тогда дурак только не попользуется".
     Но Кмициц бросил на него быстрый взгляд.
     - Только не пробуй изменить мне! - грозно сказал он. - Не выдержишь -
один бог спасет тебя от кары!
     - Мы не таковские!  - угрюмо возразил Кемлич. - Накажи меня бог, коли
мог я такое помыслить.
     - Верю!  - сказал после короткого молчания Кмициц. - Измена, она ведь
горше разбоя, ни один разбойник такого не сделает.
     - Что теперь твоя милость прикажет? - спросил Кемлич.
     - Первым делом надо поскорее двоих гонцов послать с письмами.  Нет ли
у тебя расторопных парней?
     - Куда ехать-то надо?
     - Один к пану воеводе поедет,  но самого князя ему видеть не надобно.
Пусть  отдаст  письмо  в  первой  же  княжеской хоругви  и  воротится,  не
дожидаясь ответа.
     - Смолокур поедет, он парень расторопный и бывалый.
     - Ладно.  Второе  письмо  надо  отвезти  в  Подляшье,  разыскать  там
лауданскую хоругвь пана Володы"вского и письмо вручить самому полковнику.
     Старик хитро подмигнул и подумал про себя:
     "Да вы,  я  вижу,  на все стороны,  и  с  конфедератами снюхиваетесь.
Жаркое будет дело, жаркое!"
     Вслух он сказал:
     - Пан полковник,  коли письмо не такое спешное, не отдать ли его кому
по дороге, когда выедем из лесу? Множество шляхты помогает конфедератам, и
всяк охотно отвезет им письмо, а у нас лишний человек останется.
     - Это ты умно рассудил!  - ответил Кмициц. - Оно и лучше, если письмо
доставит человек,  который не  будет знать,  от  кого оно.  А  скоро ли мы
выедем из лесу?
     - Да как твоя милость пожелает.  Можно ехать и все две недели,  можно
выбраться и завтра.
     - Ну об этом после, а теперь слушай меня, пан Кемлич, хорошенько!
     - Словечка не пропущу, пан полковник!
     - Во всей Речи Посполитой,  - сказал Кмициц, - славили меня извергом,
гетманским, а то и просто шведским прислужником. Когда бы знал король, кто
я,  он  бы мог мне не поверить и  презреть мой замысел,  а  намерения мои,
видит бог, чистые! Слушай же, Кемлич!
     - Слушаю, пан полковник!
     - Так вот,  зовут меня не Кмициц,  а Бабинич,  понял? Никто не должен
знать моего настоящего имени. Попробуй только рот раскрой, попробуй только
пикни!  А станут спрашивать, откуда я, скажешь, по дороге пристал ко мне и
не знаешь, а любопытно, так сам, мол, у него спроси.
     - Понимаю, пан полковник.
     - Сыновьям строго-настрого накажи  и  челяди  тоже.  Ремни  станут из
спины резать - зовут меня Бабинич. Вы мне за это головой отвечаете!
     - Слушаюсь,  пан  полковник.  Пойду скажу сыновьям,  этим  негодяям в
голову не  вдолбишь.  Такое мне на  старости утешение.  Наказал господь за
грехи. Да, вот что, пан полковник, позволь слово молвить!
     - Говори смело.
     - Мне сдается,  что лучше ни солдатам, ни челяди не говорить, куда мы
едем.
     - Не скажем.
     - Довольно и того, что они будут знать, что едет не пан Кмициц, а пан
Бабинич. А потом, в такую дорогу едучи, лучше бы утаить твое звание.
     - Как так?
     - Да  ведь шведы важным особам дают грамоты,  а  у  кого грамоты нет,
того тащат к коменданту.
     - У меня есть грамоты!
     Хитрые глаза  Кемлича  удивленно блеснули,  однако,  подумав,  старик
сказал:
     - А не позволишь ли, пан полковник, сказать, что я еще думаю?
     - Дело хочешь сказать,  так говори,  не тяни,  ты,  я  вижу,  человек
дошлый.
     - Коли  грамоты есть,  оно  и  лучше,  можно в  крайности и  показать
шведам,  но коли едешь ты с таким делом, которое в тайне надо хранить, так
лучше грамот не  показывать.  Не  знаю я,  на  имя  они  Бабинича или пана
Кмицица, но показать их - значит погоню навести на след.
     - Это ты в самую точку попал! - воскликнул Кмициц. - Лучше грамоты до
поры, до времени припрятать, коли иначе можно пробиться!
     - Можно,   пан   полковник,   надо  только  мужиком  переодеться  или
худородным  шляхтичем.  Дело  это  простое,  есть  тут  у  меня  кой-какая
одежонка:  и шапки,  и тулупы простые,  какие носит шляхта поплоше. Взявши
табунок  лошадей,  можно  поехать  с  ним  будто  бы  по  ярмаркам,  ну  и
пробираться все  дальше и  дальше,  до  самого Ловича и  Варшавы.  Я,  пан
полковник,  с твоего позволения,  не раз это делал в мирное время и дороги
знаю.  Скоро как раз ярмарка в Соботе, народ туда съезжается издалека. Там
мы узнаем,  в каких городах еще будут ярмарки,  - ведь нам бы только ехать
да  ехать  вперед!  Шведы -  они  тоже  на  худородных меньше смотрят,  на
ярмарках их полно. А спросит нас какой комендант, мы так ему и растолкуем,
ну  а  коль встретим отряд поменьше да  благословят нас  на  то  господь и
пресвятая богородица, так и потоптать можно!
     - А  ну  как  отберут у  нас  лошадей?  Ведь во  время войны это дело
обыкновенное.
     - Либо купят,  либо отберут.  Купят,  так мы поедем в Соботу будто за
лошадьми,  отберут,  так  поднимем шум  и  поедем с  жалобой хоть в  самую
Варшаву и Краков.
     - Хитер же ты!  -  заметил Кмициц.  -  Вижу я,  вы мне пригодитесь. А
заберут шведы табунок, найдется такой, кто заплатит тебе за него.
     - Я  и  без того хотел ехать с  ним в  Элк,  в  Пруссию,  так что все
хорошо,  потому и  нам путь туда лежит.  Из  Элка мы вдоль границы поедем,
потом  повернем прямо  на  Остроленку,  а  оттуда через пущу  подадимся на
Пултуск и Варшаву.
     - Где она, эта Собота?
     - Недал"ко от П"нтка, пан полковник.
     - Смеешься, Кемлич?*
     _______________
          * Собота и п"нтек - по-польски: суббота и пятница.

     - Да разве бы я посмел,  -  ответил старик,  скрестив руки на груди и
склонив голову,  -  это  там  местечки так чудно называются.  Собота,  пан
полковник, за Ловичем, но от Ловича до нее далеконько.
     - И большие ярмарки там?
     - Ну не такие,  как в  Ловиче,  но есть одна в эту пору,  так лошадей
даже из Пруссии пригоняют,  народу съезжается пропасть.  Верно,  и  в этом
году будет не меньше,  потому спокойно там,  шведы всюду хозяйничают, и по
городам стоят ихние гарнизоны. И захотел бы кто пошалить, так не дадут.
     - Тогда сделаем, как ты советуешь! Поедем с лошадьми, а тебе я за них
вперед уплачу, чтоб не понес ты убытку.
     - Спасибо, пан полковник, за заботу.
     - Ты только тулупы приготовь,  чепраки да сабли простые,  мы тотчас и
выедем.  А сынкам да челяди вдолби в голову,  кто я, как зовут меня, что с
лошадьми еду, а вас в помощь нанял. Ступай!
     Когда старик повернулся уходить, пан Анджей еще раз напомнил:
     - И чтоб никто не звал меня ни вельможным паном,  ни начальником,  ни
полковником, а просто паном Бабиничем!
     Кемлич вышел,  и спустя час все уже сидели в седле, готовые тронуться
в дальний путь.
     Кмициц,  переодетый в  серую  свиту  убогого  шляхтича,  в  такую  же
потертую баранью шапку, с лицом, перевязанным, будто после драки в корчме,
стал совершенно неузнаваем: эдакий шляхтишка, что таскается себе с ярмарки
на  ярмарку.  И  люди  были  одеты  примерно  так  же,  вооружены простыми
саблищами и длинными бичами,  чтобы погонять лошадей,  да арканами,  чтобы
ловить их, если разбегутся.
     С  удивлением смотрели  солдаты  на  своего  полковника,  обмениваясь
втихомолку замечаниями.  Уж очень им было диковинно,  что не Кмициц теперь
их полковник,  а Бабинич, что звать его они должны просто паном. Но больше
всех  пожимал плечами и  топорщил усы  старый  Сорока;  не  сводя  глаз  с
грозного полковника, он ворчал Белоусу:
     - "Пан Бабинич"!  Да у меня язык не повернется сказать такое. Разрази
меня гром, коль не буду я звать его по-старому, как по чину положено!
     - Приказ  есть  приказ!  -  возражал  Белоус.  -  Ну  и  изменился же
полковник, страшное дело.
     Не  знали  солдаты,  что  душа  пана  Анджея изменилась так  же,  как
наружность.
     - Трогай! - неожиданно крикнул Бабинич.
     Щелкнули бичи,  всадники окружили сбившийся в  кучу табунок лошадей и
тронулись в путь.