Когда заходит речь о Петре III -- первом в восемнадцатом
столетии законном императоре России, стоит подчеркнуть сразу: в удивительном
единодушии сливаются те, кто обычно согласия меж собой достигнуть ни за
что не способны. И если оппонент скажет "белое", из чистой вредности начнут
кричать: "Черное!"
Есть, однако, исключения... К примеру, числящийся среди
либералов и демократов питерский историк Е.В. Анисимов и один из самых
упертых "национал-патриотов" москвич М. Лобанов поносят Петра чуть ли не
одинаковыми словесами. "Недалекий" -- рубит сплеча питерец. "Холуй Пруссии,
враждебный всему русскому, -- подхватывает москвич. -- Слишком все очевидно".
Очевидно? Недолгое царствование Петра III, его незаурядные
реформы были настолько оболганы и вымазаны черной краской, что чуть ли
не двести лет историческая наука вместо объективного подхода пробавлялась
сплетнями и анекдотами о Петре, -- а следом тянулась и литература.
Причины лежат на поверхности. Беспристрастные свидетели,
те, кто находился рядом с Петром, либо предали его, либо более тридцати
лет провели в своих отдаленных имениях. И вдобавок три главных создателя
легенды о "дурачке" и "прусском холуе" были, надо признать, людьми в высшей
степени незаурядными...
Это, во-первых, сама Екатерина II. Во-вторых, княгиня
Екатерина Дашкова. И последний -- Андрей Болотов. Личности крупные и интереснейшие.
Дашкова -- филолог и писательница, директор Петербургской Академии наук
и президент основанной при ее прямом участии Российской Академии (занимавшейся
разработкой русского языка и литературы). Болотов -- офицер в отставке,
ученый и писатель, один из основоположников русской агрономической науки,
автор классического труда "О разделении полей" и многотомных любопытнейших
воспоминаний. Авторитет их в свое время был слишком велик. Настолько, что
совершенно забытыми оказались другие мнениях мало кто помнит, что весьма
положительную оценку Петру в бытность его и наследником, и императором
дали столь видные деятели русской культуры, как В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов,
Я.Я. Штелин. А Гаврила Державин назвал ликвидацию Петром жуткой Тайной
канцелярии " монументом милосердия"... Карамзин еще в 1797 г. решительно
заявлял: "Обманутая Европа все это время судила об этом государе со слов
его смертельных врагов или их подлых сторонников..."
Побудительные мотивы "тройки критиков" предельно ясны.
Екатерина II, свергнувшая супруга и молчаливо одобрившая его убийство кучкой
гвардейской сволочи, более всех остальных нуждалась в том, чтобы создать
образ кретина и предателя русских интересов. Дашкова -- ее сподвижница
по перевороту, а кроме того, княгиней двигали чисто личные причины (любовницей
Петра, крестного отца Дашковой, была ее родная сестра Елизавета Воронцова).
Болотов -- давний приятель Григория Орлова. Все трое задним числом поливали
Грязью покойника -- и, скорее всего, сами верили в то, что писали...
Хотя шитые белыми нитками места видны невооруженным глазом.
Типичнейший пример: до своего вступления на престол Екатерина выражалась
о муже следующим образом: "Тогда я впервые увидела великого князя, который
был действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про одиннадцатилетнего
мальчика рассказывали прямо-таки чудеса". В окончательном варианте своих
"Записок", десятилетия спустя, императрица решительно "меняет показания":
"Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собою, что
молодой герцог наклонен к пьянству, что приближенные не дают ему напиваться
за столом". С великолепным пренебрежением к логике Петр в одном месте обвиняется
в "неспособности исполнять супружеский долг", а в другом -- в амурах с
Елизаветой Воронцовой, на которой, вот наглость, возмечтал жениться (учитывая,
что Екатерина к тому времени меняла любовников, как перчатки, откровенно
пренебрегая мужем, желание Петра вступить в новый брак вовсе не выглядит
ни странным, ни глупым*).
* Между прочим, такие намерения были как раз возвратом
к старым русским обычаям, когда цари брали в жены соотечественницдворянок.
Дашкова, поддерживая легенду о "глупости" Петра, сама
же приводит высказывание, с которым к ней однажды обратился Петр: "Дочь
моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками,
как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают
его вон" [54).
Впоследствии все произошло именно так: императрица отбросила
Дашкову, как выжатый лимон...
Болотов, собравший немало анекдотов о "ничтожном" монархе
и отстаивавший версию о "всенародном возмущении" императором, однажды проговаривается:
"Как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие,
что произошла у нас в Петербурге известная революция..." "Не могу и поныне
забыть того, как много удивлялись все тогда такой великой и НЕОЖИДАННОЙ
перемене, как и была она всем поразительна..." [16].
Прав ли Болотов, утверждая, что Петр "возбудил в народе
на себя ропот и неудовольствие", "сие народное неудовольствие было велико"?
Никоим образом. Сохранившиеся свидетельства рисуют совершенно
иную картину. Впрочем, начнем по порядку и подробно рассмотрим главные
обвинения (они же -- мифы) против Петра.
Миф 1. "Петр питал нездоровое поклонение перед Фридрихом
и предал интересы России, отдав Фридриху завоеванную русскими Восточную
Пруссию. Общественное мнение России было возмущено миром с Пруссией".
Начнем с того, что никакого "общественного мнения" в России
тогда не существовало и существовать не могло. Как не существовало ничего
подобного в других абсолютистских державах -- во Франции, в Пруссии, Австрийской
империи. В те годы только Англия могла похвастаться тем, что можно назвать
общественным мнением: независимые газеты, независимые депутаты парламента
(правда, при необходимости редакторов запросто ставили к позорному столбу,
а депутатов отправляли за решетку, но это уже другая история).
Быть может, "всенародное возмущение" охватило русские
полки, воевавшие с Фридрихом?
Позвольте этому не поверить. Солдат всегда, везде, во
все времена радовался окончанию войны -- только безумец может испытывать
сожаление, узнав, что идти на смерть отныне не придется. Тем более, что
речь шла не о войне ради защиты родины от вторгшегося неприятеля, -- вряд
ли русский солдат знал толком, ради чего его погнали за тридевять земель
и заставили сражаться с пруссаками. Разумеется, русские в этой войне проявили
самый высокий героизм -- но цели войны были их пониманию чужды.
У России просто-напросто не имелось своих поводов для
войны, не было меж Пруссией и Россией противоречий, требовавших решения
посредством войны! В Семилетнюю войну Россию откровенно втравили Англия
и Франция, использовав в качестве неисчерпаемого резерва пушечного мяса,
для решения своих проблем. Не зря императрица Елизавета Петровна долго
и упорно противилась объявлению войны Пруссии, но ее буквально вынудила
к этому придворная клика во главе с великим канцлером Бестужевым, продажной
шкурой, бравшей взятки едва ли не со всех европейских дворов. "Союзники"
России преследовали свои цели, а канцлер Бестужев отрабатывал "дачи" --
только и всего...
Безусловно, Петр III относился к Фридриху с нескрываемым
уважением, но почему он не имел права уважать одного из лучших европейских
полководцев того времени? Нелишне вспомнить, что сама Дашкова называла
Фридриха "самым великим государем".
Сцены, когда Петр якобы целовал портрет Фридриха или становился
перед ним на колени, -- не более чем злые анекдоты. Прилежно записавший
их Болотов честно признавался: "Самому мне происшествия сего не доводилось
видеть, а говорили только тогда все о том". О многом можно сказать именно
так: никто не видел, но все говорили...
Будучи еще великим князем, Петр, по свидетельству Штелина,
"говорил свободно, что императрицу обманывают в отношении к прусскому королю,
что австрийцы нас подкупают, а французы обманывают. Мы со временем будем
каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией".
Последующие события доказали, что эти слова были прямо-таки
пророчеством. Французская армия дважды вторгалась на территорию России,
а Австрия всегда вела враждебную России политику (взять хотя бы классический
пример, когда во время Крымской войны пришлось держать на австрийской границе
целую армию, чтобы предупредить вполне возможное вторжение). И наоборот:
с 1762-го по 1914-й год не было ни единого военного конфликта меж Пруссией
(Германией) и Россией. Да и война 1914-го года -- если вдуматься, трагическое
недоразумение, по большому счету, ненужное обеим державам...
До сих пор никто из историков, писавших о русскопрусской
войне, не придавал нового значения так называемому "делу Зубарева", одной
из загадок XVIII века...
Напомню вкратце. В Пруссии был задержан тобольский мещанин
Иван Зубарев, старообрядец, имевший какие-то дела с тамошними собратьями
по вере. Согласно официальной версии, он был завербован прусской разведкой,
получил даже патент на чин полковника прусской службы -- и отправлен в
Россию, будто бы устроить там бунт против Елизаветы, освободить из заключения
в Холмогорах свергнутого императора Иоанна Антоновича. Причем в Холмогоры
якобы должны были приплыть на помощь прусские военные корабли...
Дело Зубарева всегда вызывало интерес своими странностями:
по сохранившимся свидетельствам, с тоболяком отчего-то обошлись в России
предельно мягко -- всегонавсего отправили в ссылку, а там, по некоторым
данным, и вовсе простили. Именно эта мягкость позволила некоторым историкам
выдвинуть версию, что мнимый раскольник был русским разведчиком, внедрившимся
в секретную службу Фридриха.
Никто, повторяю, не занимался третьей возможной версией.
Зубарев мог оказаться не перевербованным эмигрантом и не русским контрразведчиком,
а одним из агентов великого канцлера Бестужева. Вся эта операция могла
быть затеяна с вульгарной целью окончательно склонить Елизавету к войне
с Пруссией. Трудно представить, чтобы Фридрих, реалист до мозга костей,
всерьез мог планировать морской рейд в Холмогоры. Да и зачем ему был нужен
забытый всеми Иоанн Антонович, если симпатии к прусскому королю недвусмысленно
высказывали и наследник русского престола Петр, и его супруга Екатерина?!
История убеждает нас, что от Бестужева можно было ждать любой подлости,
-- достоверно известно, что прусская разведка в свое время перехватила
письмо Бестужева, в котором русский канцлер советует саксонскому канцлеру
графу Брюлю... отравить русского резидента в Саксонии, не согласного с
политикой Бестужева! Так что "прусский полковник Зубарев" вполне мог, подготовленный
Бестужевым, сыграть роль той самой последней капли, переполнившей чашу
терпения Елизаветы. Всю жизнь императрица панически боялась, что ее свергнут
с престола, как она сама свергла Брауншвейгскую фамилию. Всю жизнь она
опасалась, что кто-то попытается освободить Иоанна Антоновича. Тут как
нельзя более кстати появляется "посланец Фридриха", якобы собравшегося
устроить в России заговор в пользу Иоанна... Последние колебания отброшены,
и русская армия увязает в бессмысленной войне с Пруссией.
Между прочим, идея заключения мира с Пруссией принадлежит
отнюдь не Петру III. Еще при жизни Елизаветы, в последние месяцы ее царствования,
великий канцлер Воронцов (сменивший продажного Бестужева) с ведома Елизаветы
начал готовить почву для возможного заключения мира -- причем, что немаловажно,
согласно его плану, Россия как раз и намеревалась отказаться от Восточной
Пруссии (которая, собственно говоря, в те времена России была и не особенно
нужна)! Таким образом, вступивший на престол Петр лишь довел до логического
конца эти планы.
Кстати говоря, и Англия, и Франция пытались в те же самые
месяцы заключить с Фридрихом сепаратный мир за спиной России! Так что "предательство
интересов России", приписываемое Петру, ничего общего с предательством
не имеет.
Еще и оттого, что Петр вовсе не собирался "отдавать" Фридриху
Восточную Пруссию. Ко дню убийства Петра русские войска все еще оставались
в Восточной Пруссии -- согласно двум подписанным Петром и Фридрихом трактатам,
по которым Россия имела право вовсе остановить вывод своих войск в случае
обострения международной обстановки.
Она и остановила. Сохранился указ Петра, предписывающий
ввиду "продолжающихся в Эвропе беспокойств" не только не выводить войска,
но и пополнить новыми запасами армейские склады в Восточной Пруссии, а
также отправить к берегам Восточной Пруссии кронштадтскую эскадру, чтобы
прикрывать русские торговые суда [129].
Как видим, ни "предательства", ни "возвращения" Восточной
Пруссии Фридриху не последовало. Австрийский посланник в Петербурге Ф.
Мерси так и сообщал в Вену о действиях Петра: "Теперь он не может выпустить
из рук королевство Пруссию".
Кто же "выпустил из рук" Восточную Пруссию?
Екатерина!
Одним из первых ее распоряжений после свержения Петра
стал приказ расквартированным в Восточной Пруссии русским полкам форсированными
темпами возвращаться на родину. А два года спустя Екатерина подписала с
Фридрихом новый союзный договор, ряд статей которого без малейших изменений
был взят из того самого, "предательского", договора Петра... И упрекать
ее за это нет необходимости -- политическая реальность того времени такова,
что союз с Пруссией был России необходим, поскольку позволял с легкостью
отразить попытки любой третьей державы установить в Европе свою гегемонию.
Миф 2. "Петр хотел втравить Россию в войну с Данией из-за
своего Шлезвиг-Голштейнского герцогства, и это предприятие было чуждо российским
интересам".
Петр (остававшийся законным герцогом Шлезвиг-Голштейнским)
и в самом деле всерьез намеревался отвоевать свои владения, не так давно
захваченные датчанами. Но была ли эта война ненужной России?
Вряд ли. Любопытнейший парадокс как раз и заключается
в том, что, какими бы мотивами ни было продиктовано решение Петра, включение
в состав России ШлезвигГольштейна влекло за собой прямо-таки фантастические
стратегические перспективы!
Достаточно взглянуть на подробную карту, чтобы убедиться:
держава, владеющая Шлезвиг-Гольштейном, автоматически получает два важнейших
военно-стратегических преимущества: во-первых, открывает своему флоту доступ
в Северное море, во-вторых, способна без особого труда блокировать выходы
из Балтийского моря. Шлезвиг -- это ключ и к Балтике, и к важнейшим торговым
путям, связывающим Англию с остальным миром.
И это блестяще доказывает поведение Пруссии в отношении
Шлезвига. Чтобы завладеть им впоследствии, Пруссия без колебаний развязала
две войны с Данией. Первую, в 1848-1850, она проиграла, но в 1864-м, взяв
в союзники Австрию, напала на Данию вновь и не прекращала военных действий,
пока не добилась передачи ей ШлезвигГольштейна. Именно на территории этого
герцогства, в Киле, была построена крупнейшая база военно-морского флота
Германской империи...
Миф J. "Петр намеревался уничтожить православную церковь".
Россказни о том, что Петр якобы намеревался "обрить православных
священников", а то и вовсе уничтожить православную церковь -- 113 разряда
все тех же анекдотов, выдаваемых за серьезные сообщения о реальных событиях.
Достоверности здесь столько же, сколько и в "мемуарах" фрейлины В.Н. Головиной,
которыми сплошь и рядом пользуются как достоверным источником, хотя звание
фрейлины Головина получила лишь в 1782 г., а на свет появилась... через
четыре года после убийства Петра.
Эта байка была пущена в ход Екатериной, чтобы привлечь
на свою сторону церковных иерархов. А основывалась она на вполне реальном,
но не имевшем ничего общего с "уничтожением церкви" событии -- на намерениях
Петра отобрать у церкви ее земельные владения.
Как и во многих своих начинаниях, Петр и здесь был неоригинален
-- более того, он просто-напросто хотел довести до логического конца процесс,
начатый за сотни лет до него русскими великими князьями и царями...
Еще Иван III (однажды преспокойно приказавший высечь на
людях архимандрита Чудова монастыря) всерьез подумывал о секуляризации
(то есть переводе в светское владение) обширных монастырских и церковных
земель. Кое-какие шаги к этому пытался предпринять Иван Грозный на знаменитом
Стоглавом соборе, но церковь в те времена представляла собой силу, перед
которой пришлось отступить и Грозному... Михаил и Алексей Михайлович Романовы
всячески пытались ограничить возможности церкви в приобретении новых владений,
порой прямо запрещая подданным жертвовать церквам и монастырям как земли,
так и крестьян. Пытался "отписать на государство" церковные владения и
Петр I -- но даже "дракону московскому" пришлось отступить. Даже крайне
набожная Елизавета в 1757 г. разработала схожий проект -- но не рискнула
ввести его в действие. Объяснение лежит на поверхности: обладавшие особым
статусом обширнейшие владения церкви попросту мешали нормальному развитию
экономики, и это прекрасно понимали за сотни лет до Петра III.
Мало того, в самой православной церкви несколько сотен
лет шла ожесточенная борьба иерархов с так называемыми "нестяжателями"
-- начиная с "ереси стригольников" (30-е годы XIV в.). "Нестяжателн" как
раз и протестовали против превращения церкви в собственника-феодала --
впрочем, началось это даже не со стригольников, а с выступлений известного
проповедника XII в. Кирилла Туровского и его последователей... На знаменитом
соборе 1274 г. во Владимире предшественники "нестяжателей" четко сформулировали
свою точку зрения: "Невозможно и Богу работати, и мамоне".
Подробно рассматривать эту сложнейшую тему я не буду,
поскольку пришлось бы писать отдельную (и претолстую) книгу, чтобы рассказать
о многолетних дискуссиях, ожесточенных словопрениях на церковных соборах,
сожжениях на костре еретиков-реформаторов, о Феодосии Косом, Максиме Греке,
Вассиане Патрикееве, дьяках Курицыных, о перекличке идей "нестяжателей"
с идеями католиков-францисканцев и многом, многом другом... Повторю лишь:
намерение Петра III отобрать у монастырей их огромные поместья было не
более чем логическим завершением многовекового процесса, идей и стремлений,
не завезенных из Германии, а родившихся в самой России.
Зачислять Петра в гонители православной церкви нет никаких
оснований. Скорее наоборот -- именно Петр был инициатором договора от 8
июня 1762 г., по которому Россия обязывалась защищать права и интересы
православного населения Жечи Посполитой. А русский посланник в Вене Голицын
получил от Петра указание вручить резкую ноту венецианскому послу "по причине
претерпеваемых греческого вероисповедания народом великих от римского священства
обид и притеснений". Из отчета Голицына явствует, что власти Венецианской
республики вынуждены были принять соответствующие указы, ограждающие права
своих православных подданных...
Кстати, Екатерина (по сути, за все время своего царствования
осуществлявшая намеченное Петром), укрепившись на престоле... преспокойно
провела секуляризацию монастырских и церковных земель. В масштабах, неизмеримо
превосходивших намерения Петра! Ростовский митрополит Арсений Мациевич,
энергично протестовавший против этой идеи и в царствование Елизаветы, и
при Петре (и не подвергшийся за это никаким репрессиям), направил в синод
очередной протест, в простоте душевной полагая, что тронуть его не посмеют,
коли уж не тронули предшественники Екатерины.
Митрополит жестоко заблуждался -- Екатерина немедленно
приказала арестовать одного из самых выдающихся церковных иерархов и незамедлительно
судить за "оскорбление величества". Когда бывший канцлер Бестужев попытался
заступиться за Арсения, Екатерина ответила холодным письмом, где были и
такие примечательные строки:
"Стоит вспомнить, что прежде, без всяких церемоний и соблюдения
приличий, в делах, без сомнения, гораздо менее важных, духовным особам
сносили головы. Не представляю, как мне сохранить мир в государстве и порядок
в народе (не говоря уж о защите и сохранении данной мне Богом власти),
если виновный не будет покаран" [242]. Ангелица-кротости и всемилостивая
матерь Отечества...
Все же казнить строптивого митрополита Екатерина не решилась
-- очень уж был популярен в стране. Однако Арсения лишили сана, назвали
"смердом Андрейкою" и сослали в отдаленный монастырь посреди карельских
лесов, фактически в заключение. (Ради вящей справедливости нужно уточнить,
что "проштемпелевал" решение императрицы суд из семи церковных иерархов
-- митрополиты Новгородский и Московский, архиепископы Петербургский и
Крутицкий, епископы Псковский и Тверской, архимандрит Новоспасского монастыря.)
По непонятной мне логике мышления, Петр, тем не менее,
до сих пор выставляется врагом православия, питавшим на его счет самые
коварные замыслы. Зато о здравии Екатерины молились во всех церквах...
Ровно столько Петр просидел на престоле -- всего полгода.
И сделано за эти полгода было столько, что, продержись Петр на троне еще
пару лет, Россия могла окончательно свернуть с ублюдочного пути "кнута
и топора", пути, на который ее загнали Иван Грозный и Петр 1.
Даже открытые недоброжелатели Петра III -- вроде А. Болотова
и австрийского посланника Мерси-Аржанто отмечали привлекательные стороны
его характера -- жажду деятельности, неутомимость, доброту и доверчивость.
Только французский посол Бретейль отчего-то именовал Петра "деспотом" и
"северным тираном", но характеристику Бретейля "туп, как табурет" В. Пикуль
не выдумал сам, а взял из свидетельств современников...
Деспот и тиран ни за что не ликвидировал бы страшную Тайную
канцелярию. Деспот и тиран никогда не стал бы ходить по столице без охраны.
Деспот и тиран пытал бы, ссылал и казнил, но ничего подобного Петр не делал.
Его указ об амнистии раскольникам, которым позволялось
вернуться в Россию и свободно исповедовать свою веру, был как раз разрывом
с деспотической практикой Петра 1. Кроме того, разрешалось возвращаться
"без всякой боязни и страха" бежавшим за рубеж "великороссийским и малороссийским
разного звания людям, также купцам, помещичьим крестьянам, дворовым людям
и воинским дезертирам". Подобных амнистий не бывало ни при предшественниках
Петра, ни при его венценосных преемниках... Любопытно, что многие положения
петровского указа о веротерпимости во многом совпадали с соображениями,
изложенными М.В. Ломоносовым в трактате "О сохранении и размножении российского
народа". Именно Ломоносов подробно рассмотрел ущерб, происходивший от бегства
старообрядцев за границу, и предлагал отказаться от насильственных методов
в борьбе с ними. (Кстати, взгляды Петра III и Ломоносова на полную бесцельность
Семилетней войны опять-таки совпадают -- заметки Ломоносова ноября 1761
г. и письмо Петра Елизавете от 17 января 1760 г. чуть ли не дословно повторяют
друг друга.)
Именно Петр III отменил зловещее "слово и дело". Именно
при Петре III впервые в русском законодательстве убийство крепостных было
квалифицировано как "тиранское мучение". И принимались соответствующие
меры: у помещицы Е.Н. Гольштейн-Бек отобрали в казну имение за "недостойное
поведение" и плохое управление хозяйством, способное повлечь за собой разорение
крестьян. Помещицу Зотову, пытавшую своих дворовых, постригли в монахини,
а имущество конфисковали для выплаты компенсации пострадавшим. Воронежского
поручика Нестерова за "доведение до смерти дворового человека" навечно
сослали в Нерчинск. (Кстати, определенное количество монастырских крестьян
Петр успел перевести в государственные -- а этой категории землепашцев
жилось не в пример легче.) Мартовский именной указ запрещал отныне наказывать
нижних чинов батогами и "кошками" (девятихвостыми плетками).
Многие реформы Петра откровенно направляли Россию вместо
крепостнического пути развития на буржуазный. Петр решительно выступил
против проекта Р.И. Воронцова, закреплявшего монополию на землевладение
и занятия промышленностью исключительно за дворянством. Планы Петра были
другими: "Рассматривает все сословия в государстве и имеет намерение поручить
составить проект, как поднять мещанское сословие в городах России, чтобы
оно было поставлено на немецкую ногу, и как поощрить их промышленность".
За одно это намерение Петр заслуживал памятника. Первая
и главнейшая причина отсталости России -- как раз отсутствие сильного "третьего
сословия", подобного западноевропейскому (кстати, полнейшее пренебрежение
поляков к "третьему сословий" сыграло не последнюю роль в крахе Жечи Посполитой).
Одновременно Петр издал несколько указов о коммерции, которыми запрещал
ввозить из-за границы сахар, сырье для ситценабивных фабрик и другие виды
продукции, производство которой вполне может быть налажено в России (легко
догадаться, что эти указы могли привести лишь к развитию отечественной
промышленности, и никак иначе). Кроме того, Петр ввел поистине революционное
новшество -- запретил владельцам фабрик и заводов покупать себе крестьян
в рабочие и повелел "довольствоваться вольными наемными по паспортам за
договорную плату". Правда, закрепить за монастырскими крестьянами земли,
которые они фактически обрабатывали, Петр уже не успел, а Екатерина именно
это его намерение осуществлять не стала, предпочитая раздавать крестьян
в крепостные своим любовникам...
Сохранилось много свидетельств того, что Петр питал устойчивый
интерес к нуждам университетов и прекрасно понимал пользу народного просвещения.
Особенно ярко это проявилось, когда Петр, будучи еще наследником престола,
был назначен главнокомандующим сухопутного шляхетского кадетского корпуса.
Это заведение для обучения дворянской молодежи было основано в 1731 г.
по инициативе видного русского государственного и военного деятеля фельдмаршала
Миниха. Там учились видные писатели Сумароков и Херасков, основоположник
русского профессионального театра Федор Волков. Есть масса документов,
доказывающих, что постоянная забота Петра о корпусе не походила ни на каприз,
ни на прихоть. Так же обстояло и с Кильским университетом.
Наконец, нужно обязательно вспомнить об указе Петра "О
вольности дворянской". Вопреки устоявшемуся мнению, этот указ вовсе не
означал некоего "права на всеобщее безделье" дворянства. Наоборот, он всего
лишь ликвидировал тяжелое наследство "дракона московского", когда люди,
вопреки и состоянию здоровья, и личному желанию, и способностям, обязаны
были прямотаки каторжным образом служить четверть века. Петр III заявил,
что отныне не видит необходимости в "принуждении к службе".
Указ подробно регламентировал все стороны жизни дворян
-- как раз для того, чтобы вольности не превратились в беспредел. Выходить
в отставку разрешалось только в мирное время, это правило утрачивало силу
вовремя военных действий, а также за три месяца до их начала. Было разрешено
поступать на службу за рубежом -- но только в "союзные" державы, с обязательством
по первому требованию вернуться в Россию. Родители всякого дворянского
недоросля по достижении им 12 лет обязаны были письменно отчитаться, чему
их сын обучен, желает ли учиться дальше, и если да, то где (сравните с
воспоминаниями Головина об обычаях Петра I). Вовсе уж новаторским было
установление некоего "прожиточного минимума" -- те, кто имел менее тысячи
крепостных, должны были определять детей в Кадетский корпус. Тех, кто вздумал
бы оставить детей "без обучения пристойных благородному дворянству наук",
Петр III прямо пугал "тяжким нашим гневом". Тех, кто станет уклоняться
от надлежащего обучения детей, предлагалось рассматривать "как нерадивых
о добре общем" и презирать "всем нашим верноподданным и истинным сынам
Отечества". Им запрещалось не только появляться при дворе, но и бывать
в публичных собраниях и торжествах".
Конечно, многие дворяне, получив вдруг возможность невозбранно
вернуться в свои поместья, использовали нежданную свободу исключительно
для того, чтобы трескать водочку и таскать в баню крепостных девок. Но
немало было и других -- тех, кто занимался в своих имениях науками, собиранием
библиотек, просвещением. Достаточно вспомнить Болотова, именно благодаря
указу Петра ставшего крупным ученым.
Неудивительно, что Сенат намеревался "от имени благодарного
дворянства" воздвигнуть золотую статую императору. Известен ответ Петра:
"Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь
воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных".
С легкой руки вышеупоминавшейся троицы распространилось
(и впоследствии без малейших поправок перешло в советскую историографию)
мнение, будто все эти указы дурачку-Петру "подсовывали" мудрые приближенные,
а он подмахивал не глядя. Однако уцелело достаточно документов, чтобы неопровержимо
доказать: практически все реформы Петра были его личной инициативой, приходившей
в голову не "вдруг", а после долгого изучения тех или иных вопросов, напряженной
интеллектуальной деятельности. Не зря после смерти Петра эти "мудрые" приближенные
как-то враз растеряли "мудрость", зато Екатерина многие годы проводила
в жизнь почти все намеченное Петром (разумеется, приписывая себе авторство).
Ее почитатели (и прошлые, и современные) почти доходят
до смешного. Уже цитированные Заичкин и Почкаев*, надо отдать им должное,
в своем толстенном труде старательно перечисляют реформы и нововведения
Петра, однако делают ошеломляющее заключение: "Указы не принесли Петру
III желаемой популярности".
* Вообще, Заичкин с Почкаевым интересные ребята. В одном
месте своей книги они в полном соответствии с исторической правдой пишут,
что до 14 лет Петр воспитывался в лютеранстве, но всего несколькими страницами
далее вдруг называют Петра католиком. Почему уж тогда не магометанином?!
Не принесли?! Лучшее свидетельство популярности Петра
в простом народе -- прямо-таки фантастическое количество самозванных Петров
Федоровичей, на порядок превосходящее число двойников каких бы то ни было
иных венценосных особ. Мало того, даже за пределами Российской империи
использование имени Петра приводило к любопытнейшим результатам... Один
из предводителей восстания чешских крестьян в Австрийской империи (1775
г.) выдал себя за... "русского принца". Знаменитый Степан Малый, балканский
самозванец, выдавая себя за Петра III, стал правителем Черногории (а впоследствии
дошло до того, что появился... Лжестепан Малый!).
Если это не популярность, что же такое популярность вообще?
У цитировавшейся выше фразы Карамзина есть продолжение:
"...Строгий суд истории, без сомнения, его упрекнет во многих ошибках,
но та, которая его погубила, звалась -- слабость".
Не столько "слабость", сколько -- "благородство". Петр
III проиграл Екатерине исключительно из-за самых привлекательных сторон
своего характера -- благородства, доброты, гуманности. Простодушно полагая,
что коли уж он законный государь, опасаться ему нечего, Петр попросту забыл,
что находится в России, где способен выжить и удержаться на троне только
самодержец, не боящийся проливать кровь...
Зато Екатерина, даром что чистокровная немка, это прекрасно
помнила. И сподвижников себе подобрала соответствующих. По сути, совершенный
ею переворот мало чем отличается от поведения современной вульгарной бабенки,
вздумавшей оттяпать при разводе мужнину жилплощадь, -- разница только в
масштабах...
Признаться, я испытываю к этой стерве нечто вроде суеверного
уважения -- именно из-за масштабов стервозности. Захватить власть в одной
из величайших европейских империй и изменить судьбу державы на сотни лет
вперед исключительно для того, чтобы отделаться от ненавистного мужа, --
это все же впечатляет...
И жажда власти, конечно. В своих записках Екатерина предельно
откровенна: "Не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился, я
умела только повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж. Но, по правде,
я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа... никогда
мы не говорили между собою на языке любви: не мне было начинать этот разговор".
Именно эти и подобные строки укрепляют в убеждении, что
Павел не был сыном Петра. Свидетельство Дашковой "Петр III был совершенно
равнодушен к великому князю Павлу и никогда его не видал" подкрепляется
сообщениями из других источников. А потому можно смело говорить, что Петр
был последним Романовым на русском троне.
Почему же немка без капельки русской крови смогла свергнуть
родного внука Петра I?
Ответ прост и заключается в одном-единственном слове.
Гвардия.
У Екатерины была поддержка большинства гвардии, а у Петра
ее не было. И неудивительно. Петр относился к гвардии именно так, как она
этого заслуживала, зато Екатерина сыграла на самых низменных струнках души
тупого и никчемного сброда, именовавшегося "русской гвардией".
Возможно, кому-то такая оценка покажется излишне резкой.
Что ж, рассмотрим тему подробнее...
Начать следует с того, что после смерти Петра I русская
гвардия никогда (вплоть до 1914 г.!) не участвовала в военных действиях.
Вообще не воевала. Даже Дашкова скороговоркой упомянула: "Гвардейские полки
играли значительную роль при дворе, так как составляли КАК БЫ ЧАСТЬ ДВОРЦОВОГО
ШТАТА. Они не ходили на войну; князь Трубецкой (генерал-фельдмаршал русской
армии! -- А.Б.) не исполнял своих обязанностей командира".
Более подробно развивает тему Андрей Болотов: "К числу
многих беспорядков, господствовавших в гвардии, принадлежало и то, что
все гвардейские полки набиты были множеством офицеров; но из них и половина
не находилась при полках, а жили они отчасти в Москве и в других губернских
городах и вместо несения службы только пытали, вертопрашили, мотали, играли
в карты и утопали в роскоши; и за все сие ежегодно производились, и с такою
поспешностью, в высшие чины, что меньше нежели через 10 лет из прапорщиков
дослуживались до бригадирских* чинов и по самому тому никогда и ни в которое
время не было у нас так много бригадиров... нужно было только попасть в
гвардейские офицеры, как уже всякий и начинает, так сказать, лететь, и,
получая с каждый годом новый чин, в немногие годы, нередко, лежачи на боку,
дослуживался до капитанов; а тогда тотчас выходил либо в армейские полковники*
и получал полк с доходом, в несколько десятков тысяч состоящим, либо отставлялся
бригадиром" [73].
* Бригадир -- воинский чин, средний меж полковником и
генералом. При переводе в армию гвардейские офицеры не просто получали
автоматически следующий чин -- "прыгали" через чин: подпоручик -- в капитаны,
капитан -- в полковники.
Это описание относится к последним годам царствования
Екатерины, но во времена Петра III все обстояло точно так же (разве что
не было чина бригадира). Новорожденных (а иногда еще и пребывающих в материнской
утробе**) тут же, пользуясь связями, записывали рядовыми или сержантами
в гвардию, и, достигнув совершеннолетия, недоросль, благодаря мнимой "выслуге
лет", становился офицером, хотя в жизни не бывал в "своем" полку...
** Что, легко догадаться, влекло некоторую конфузим --
в случае, если еще до рождения записанный в гвардейцы младенец появлялся
на свет девочкой...
Многозначительная деталь: в штатном обозе гвардейского
полка простому сержанту для его пожитков совершенно официально, согласно
уставу, отводилось шестнадцать повозок. Для сравнения: армейский полковник
имел право только на пять... [110]
Никакого обучения военному делу практически не существовало
-- не только для "заочных" гвардейцев, но и для тех, кто находился в строю.
Лишь кое-как обучали держать строй и не путать правую ногу с левой да объясняли,
где следует дернуть у ружья, чтобы оно выпалило... Главной и единственной
обязанностью гвардейцев было стоять в карауле во дворце. Сплошь и рядом
"господа гвардия" отправлялись исполнять эту почетную обязанность, едва
держась на ногах (и тридцать лет спустя Павел I будет снимать с постов
вдрызг пьяных гвардейцев -- на улицах Петербурга, средь бела дня...).
Стоит ли удивляться, что Петр (всегда заботившийся об
армии и флоте, что подтверждается многочисленными документами) к гвардии
относился без малейшего уважения, еще будучи наследником, называл гвардейцев
"янычарами" и говорил: "Они только блокируют резиденцию, неспособны ни
к какому труду, ни к военным занятиям и всегда опасны для правительства".
В этом отзыве нет ни малейших преувеличений. Если называть
вещи своими именами, картина рисуется самая неприглядная: многотысячное
скопище бездельников десятилетиями жрет, пьет и роскошествует за государственный
счет, не принося стране ни малейшей пользы... Петр с первых дней своего
царствования попытался указать "янычарам" их настоящее место. Для начала
он упразднил лейбкампанию -- гвардейскую роту, чьей единственной заслугой
было участие в возведении на престол Елизаветы. Затем издал вполне здравое
и толковое распоряжение, согласно которому все до единого, числившиеся
гвардейскими офицерами, должны были соизволить нацепить соответствующие
мундиры (многие -- впервые в жизни) и исполнять отныне свои служебные обязанности.
Легко понять, что гвардию этот указ привел в злобный ужас
-- кое-кто и представления не имел, где расположены "его" казармы, а в
чем заключаются азы службы, решительно не представлял... Однако император
был непреклонен -- и на плацу появились ошарашенные господа "офицеры",
маршировавшие еще хуже рекрутов Петра I, которым привязывали к ногам пучки
сена и соломы.
Даже спустя полтора столетия одно из самых здравых решений
Петра III лихо именовали "тупым самодурством"... Дашкова оставила примечательные
строки: "Гвардейские полки (из них Семеновский и Измайловский прошли мимо
наших окон), идя во дворец присягать новому императору, были печальны,
подавлены и не имели радостного вида".
Ну еще бы! Кончилось тянувшееся десятилетиями безделье.
Гвардию оскорбили самым жесточайшим образом, потребовав от нее настоящей
военной службы. Чуть позже Петр поразил "янычаров" в самое сердце, дойдя
до крайних пределов "самодурства": он осмелился заявить, что отправит гвардию
на войну! Циничное тиранство сего решения не оставляло императору никаких
шансов уцелеть на престоле, вообще выжить... Такого гвардия уже не могла
перенести -- благо под рукой имелась матушка Екатерина, обещавшая вернуть
исконно гвардейские вольности... То есть -- прежнее сытое безделье.
И все же стоит уточнить: даже в гвардии нашлись честные
люди. Вопреки распространенным легендам, агитация сторонников Екатерины
среди гвардейцев вовсе не встретила единодушной поддержки. Когда измайловцы
и семеновцы уже открыто перешли на сторону Екатерины, преображенцы колебались,
кричали, что умрут за Петра. Только после того, как арестовали Преображенских
офицеров -- С.Р. Воронцова, П.И. Измайлова, П.П. Войекова и многих других,
-- полк удалось вывести на улицы.
Однако и впоследствии, в первые дни после переворота,
не было "всеобщего ликования". Один из очевидцев утверждал: "Я лично видел,
как один матрос плюнул в лицо гвардейцу, сказав при этом: "Ты, бессовестный
тип, продал императора за два рубля". Секретарь французского посланника
К-К. Рюльер, очевидец переворота (и ярый сторонник версии о "тупом самодуре"),
все же признавал, что видел, как матросы упрекали в кабаках гвардейцев,
"что те за пиво продали императора".
Возможно, в Петербурге после успешного переворота и обстояло
так, как описывала Дашкова: "Улицы были запружены ликующим народом, благословляющим
нас; звон колоколов, священники в облачении на паперти каждой церкви, полковая
музыка производили неописуемое впечатление".
В Москве (как свидетельствует тот же Рюльер) обстояло
несколько иначе. Получив манифест о восшествии Екатерины на трон (где Екатерина,
в частности, цинично уверяла, что пойти на этот шаг ее, изволите ли видеть,
слезно просили некие "выборные депутаты от народа"), губернатор огласил
его перед военным гарнизоном и жителями столицы. Потом выкрикнул здравицу
в честь новой государыни.
В ответ -- всеобщее молчание, угрюмое, многозначительное
и жуткое. Губернатор провозглашает здравицу вторично -- и вновь молчание.
Только в третий раз "Ура Екатерине!" подхватывают несколько голосов --
это кричат стоящие рядом с губернатором офицеры, которым он злым шепотом
приказывает немедленно изобразить "глас народа". А тем временем в солдатских
рядах слышится глухой ропот: "Гвардия располагает престолом по своей воле..."
Вскоре Петр III будет убит кучкой пьяных гвардейцев --
о возможности такого финала Екатерина, конечно же, и подумать не могла
в доброте своей...
Мог ли Петр III подавить мятеж гвардии?
Без особого труда. Утром 28 июня, едва в Петербурге начались
беспорядки, генерал-поручик Михаил Измайлов с несколькими кирасирами прорвался
из города и прискакал в Петергоф, где находился Петр. Ярый враг Екатерины,
Измайлов не терял ни минуты. Без малейших натяжек можно утверждать: начни
Петр действовать немедленно, он имел все шансы на победу. Тем более, что
в его свите находился человек, который мог уверенно и жестоко раздавить
мятежные полки...
Речь идет об одной из заметнейших и славных фигур XVIII
столетия -- графе и генерал-фельдмаршале Бурхарде Христофоре Минихе. Личность
примечательнейшая...
На военную службу Миних попал семнадцатилетним.
Двадцать лет воевал в Европе, дослужился до генерал-майора,
а в 1721 г. перешел на русскую службу, где прославился не только на поле
боя, но и постройкой каналов, шлюзов на Невр, Рогервикской гавани на Балтике,
разработкой новых военных уставов. Именно Миних основал в Петербурге Кадетский
корпус и ввел в русской армии кирасирские полки, взял Очаков, успешно осуществил
рейд в Крым, разбил турок под Хотином (потеряв всего 70 человек при более
чем тысяче убитых с турецкой стороны). Именно Миних арестовывал Бирона,
а вскоре и Брауншвейгскую фамилию.
При Елизавете Миних угодил в немилость и был отправлен
в ссылку -- по злой иронии судьбы, в тот самый домик в Пелыме, который
сам же Миних спроектировал для свергнутого Бирона... В Пелыме, в Тобольской
губернии, Миних просидел двадцать лет. И ухитрился не просто выжить --
сохранить железное здоровье. Упрямый крестьянский внук (предки Миниха были
крестьянами, лишь его отец получил дворянство от датского короля Фридриха)
разработал подробную и обширную программу выживания -- сочинял духовные
песни и проповеди, труды по фортификации, военные планы, трактаты о переменах
в гражданском управлении, учил обывательских детей, работал на огороде.
Спал при этом лишь три часа в сутки -- и через двадцать лет вернулся волей
Петра в Петербург, не лишившись ни единого зуба, крепкий и бодрый (сохранились
воспоминания, что семидесятидевятилетний старик лихо крутил амуры с доступными
придворными красотками).
Миних советовал Петру действовать, не теряя ни минуты.
Шансы были огромные -- войсками, расквартированными в Прибалтике и Восточной
Пруссии, командовал преданный Петру П.А. Румянцев. Кронштадтская крепость
еще не успела присягнуть Екатерине, и посланный ею адмирал Талызин до Кронштадта
пока что не добрался.
Достаточно было немедленных действий -- отправить курьеров
в Кронштадт, к заграничному корпусу Румянцева (а самому Петру с придворными
и голштинскими гвардейцами безотлагательно бежать подальше от Петербурга).
Многопушечные линейные корабли Кронштадтской эскадры, войдя в Неву, держали
бы под прицелом весь город. Полки Румянцева, обстрелянные и получившие
боевое крещение в сражениях с лучшей европейской армией того времени, прусской,
без всякого труда втоптали бы в грязь гвардейских бездельников (которых
армия откровенно ненавидела). Если только гвардейцы рискнули бы сопротивляться...
Зная железный характер нимало не боявшегося крови Миниха,
можно предположить, что Екатерина могла и "совершенно случайно" погибнуть
при штурме Петербурга. Уже потом, после ареста Петра, когда императрица
спросила Миниха: "Вы хотели против меня сражаться?", старый вояка, не боявшийся
уже ни Бога, ни черта, браво ответил: "Так, всемилостивейшая государыня!
Я хотел жизнью своей пожертвовать за монарха, который возвратил мне свободу!"
Екатерина, взяв со старика клятву верности, восстановила его в прежних
должностях, и он еще пять лет, до смерти, находился в непрестанных трудах...
[6]
Этот человек, окажись у него власть распоряжаться от имени
монарха, мог изменить историю. Увы, Петр промедлил, и это стоило ему жизни.
Вряд ли стоит судить его за проявленную нерешительность слишком строго.
Дело тут не в простой, "житейской" трусости. Он попросту не умел сражаться
в таких условиях. В его системе жизненных ценностей с самого начала не
предусматривалась возможность таких событий. Петр был слишком уж европейцем
-- а в России это никогда не прощалось. Зато блестящая азиатчина, которой
обучилась Екатерина, принесла свои плоды. Россию вновь вернули на дорогу
кнута, топора, произвола, взяв из реформ Петра только то, что служило укреплению
ничем не ограниченной самодержавной власти. По инерции Екатерина созвала
депутатов от дворянства, купечества и крестьян, которые должны были выработать
новый свод законов (идея Петра III), но сумела превратить это в пустую
говорильню. Зато закрепостила украинских землепашцев, до того свободных...
Чтобы дать характеристику "золотому веку Екатерины", вовсе
не обязательно открывать Америк. Достаточно вспомнить строки Пушкина: "Со
временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую
деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный
наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее
политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство
в сношениях с философами ее столетия -- и тогда голос обольщенного Вольтера
не избавит ее славной памяти от проклятия России".
Тот же "двойной стандарт" был использован на всю катушку
в случае с Павлом I. Вновь однотипные события получали совершенно разное
толкование. Когда на столе вприсядку плясал пьяный Петр I -- это именовалось
"государь изволит отдыхать от трудов тяжких". Когда подвыпивший Петр III
играл в чехарду со своими гвардейцами -- это, легко догадаться, рассматривалось
как признак совершеннейшей дебильности. Когда чудесил Суворов (прыгал через
стулья, кукарекал, венчал одним махом двадцать пар своих крепостных) --
сие почтительно звалось "чудачествами великого человека". Когда гораздо
менее безобидно давал выход своим эмоциям Павел I (и в самом деле чуточку
эксцентричный) -- пресловутое "общественное мнение" распускало сплетни
о "коронованном безумце...
И совершенно как-то упускается из виду, что ославленный
"деспотом и безумцем" Павел своей деятельностью (пусть в какой-то степени
хаотичной и далеко не всегда продуманной) опять-таки если и не вносил коренных
изменений, то понемногу уводил Россию с пути, ведущего в тупик.
В задачу автора не входит подробно рассматривать недолгое
царствование Павла -- в последние годы появилось сразу несколько дельных
книг, напрочь разрушающих устоявшуюся версию о "коронованном безумце".
Я лишь бегло попытаюсь обозреть толковые преобразования императора.
Прусский военный агент, отнюдь не бывший горячим поклонником
Павла, сообщал на родину: "Император Павел создал в некотором роде дисциплину,
регулярную организацию, военное обучение русской армии, которой пренебрегала
Екатерина II". Русский мемуарист дополнял эти сведения, называя реформы
Павла в области артиллерии "первым Шагом к преобразованию и усовершенствованию".
Именно Павел отменил закон о престолонаследии Петра I,
принесший России столько бед. Именно Павел снял с крестьян недоимку в семь
с лишним миллионов рублей, возместив ущерб для бюджета... за счет новых
обложений, коснувшихся исключительно дворян. Именно Павел категорически
запретил продавать дворовых и крестьян без земли. Указ, определявший, чтобы
крестьяне отныне работали на хозяев лишь три дня в неделю, был высоко оценен
беспристрастным наблюдателем -- прусским дипломатом Вегенером: "Закон,
столь решительный в этом отношении и не существовавший доселе в России,
позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку подготовить
низший класс нации к состоянию менее рабскому".
Проницательный пруссак зрил в корень -- указы и реформы
Павла были, по выражению знаменитого Сперанского, "возможным началом целой
системы улучшений крестьянского быта". Весьма похоже, что именно под влиянием
идей Павла Сперанский и разрабатывал свои проекты реформ несколько лет
спустя.
Вовсе уж революционным прорывом было утверждение в сентябре
1800 г. "Постановления о коммерц-коллегии" -- фактически новом министерстве
торговли и промышленности. Из 23 членов коллегии 13, по замыслу Павла,
купцам предписывалось выбрать из своей среды. Впервые в русской истории
купцы и заводчики, политически бесправные даже при миллионных капиталах,
получали, по сути, места в правительстве.
Александр I уже на пятый день своего царствования поторопился
ликвидировать это отцовское нововведение: "...оставя в той коллегии членов,
от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время избранных,
отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить". "Плешивый щеголь"
свои действия мотивировал... заботой о самих купцах, которые, оторванные-де
от прежней деятельности, на выборных постах моментально придут в полное
ничтожество и разорение... И еще много десятилетий самодуры-городничие
(списанные Гоголем с самой что ни на есть доподлинной натуры) таскали купцов
за бороды, вымогали взятки и сажали под арест. Вплоть до бесславного падения
прогнившей русской монархии купцы и промышленники были отстранены от управления
государством (лишь после 1905 г. двое-трое видных буржуа смогли занять
второстепенные правительственные должности). В то же самое время британские
монархи возводили своих торговцев и промышленников в дворянское достоинство.
Именно в пренебрежении наследников Павла к отечественным Карнеги и Вандербильтам
крылся корень зла, а вовсе не в мифических "масонских происках" и "кознях
большевиков"...
Наконец, самым решительным образом изменить судьбы Европы
и мира могло задуманное Павлом военное предприятие -- удар русских войск
по Индии. Этот план до сих пор именуется "безумной авантюрой", но забывают,
что разрабатывался он совместно с Наполеоном, а Бонапарта можно упрекнуть
в чем угодно, только не в увлечении утопическими прожектами. План был вполне
реальным (схожий, кстати, разрабатывали позже и генштабисты вермахта) --
и при нелюбви индийцев к английским угнетателям появление русских войск
за Гиндукушем могло уже в начале XIX века покончить с Британской империей.
Как я ни ломал голову, не мог понять, чем же Наполеон
в качестве союзника и компаньона по переделу мира был бы для России хуже
англичан. Потому что не вижу никакой глобальной, стратегической пользы
от имевшего место англо-русского союза. А вот вреда было предостаточно.
Нравится это кому-то или нет, но политика -- это в первую очередь способ
предоставить своему государству наибольшие выгоды. С этой точки зрения
совместные действия России и Франции по разгрому Британии могли повлечь
за собой нешуточную выгоду.
Между прочим, сами англичане никогда не страдали даже
намеком на романтизм или простое благородство в своей внешней политике,
оставаясь жестчайшими прагматиками. Достаточно вспомнить, как в 1801 г.
английская эскадра под командованием Нельсона устроила самый настоящий
пиратский налет на датскую столицу Копенгаген: внезапно появившись на рейде,
английские фрегаты открыли огонь по датским кораблям и городу (притом,
что обе страны вовсе не находились в состоянии войны). Мотивировка? Дания
могла примкнуть к антибританской коалиции, сколачивавшейся Наполеоном.
Не "примкнула" -- могла примкнуть. Вот и решено было дать датчанам урок...
и ни малейшего стыда англичане не испытывали ни тогда, ни впоследствии.
Сохранилось циничное послание Нельсона датскому командованию: "Лорд Нельсон
имеет указание пощадить Данию, если она не будет далее оказывать сопротивление,
но если датская сторона будет продолжать вести огонь, лорд Нельсон будет
вынужден сжечь все ее плавучие батареи, которые были им захвачены, не имея
возможности спасти храбрых датчан, защищавших эти батареи" [195, 216].
Другими словами, Нельсон, пиратски напав на город, взял
заложников и угрожал их перебить, если защитники столицы не сдадутся...
Чем эти лучше Бонапарта? (За эту бойню, в которой погибло более двух тысяч
человек, Нельсон после возвращения домой удостоился салюта из всех орудий
Тауэра и титула виконта. Ордена, на который адмирал рассчитывал, он, правда,
не получил -- как-никак меж Данией и Англией не было официально объявленного
состояния войны, и приходилось соблюдать минимум приличий...)
После бандитского налета на Копенгаген английская эскадра
планировала повторить то же самое в Кронштадте и Петербурге и повернула
назад, лишь получив известие о смерти Павла...
В этой смерти, как и в убийстве Петра III, виноваты те
же персонажи -- зажравшиеся гвардейцы. Как и отец, Павел пытался навести
порядок, заставить дармоедов служить по-настоящему. Болотов писал: "...не
успел вступить на престол, на третий уж день чрез письмо к генерал-прокурору,
приказал обвестить везде и всюду, чтоб все, уволенные на время в домовые
отпуски, гвардейские офицеры непременно и в самой скорости явились к своим
полкам, где намерен он был заставить их нести прямую службу, а не по-прежнему
наживать себе чины без всяких трудов. И как повеление сие начало, по примеру
прочих, производиться в самой точности, то нельзя изобразить, как перетревожились
тем все сии тунеядцы, и какая со всех сторон началась скачка и гоньба в
Петербург. Из Москвы всех их вытурили даже в несколько часов, и многих
выпроваживали даже из города с конвоем..."
"Сии тунеядцы" возьмут свое через четыре года -- сначала
распространив несметное множество самых грязных слухов и сплетен о мнимом
безумии императора. Потом Подоспеют английские денежки -- через любовницу
британского посла Уэнтворта Ольгу Жеребцову, сестру екатерининских фаворитов
братьев Зубовых. И, взойдя на престол по неостывшему телу отца, Александр
I поспешил успокоить сообщников: "Все при мне будет, как при бабушке!"
Другими словами -- Россия вновь свернула в тупик...
Меж тем сохранились иные отзывы о Павле. Прусский посланник
Брюль так охарактеризовал в докладе императору реформы Павла: "Недовольны
все, кроме городской черни и крестьян". Это вполне перекликалось с воспоминаниями
будущего декабриста Фонвизина: "В это бедственное для русского дворянства
время бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось
равнодушным к тому, что происходило в Петербурге -- до него не касались
жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла..."
Коцебу, немецкий литератор и русский разведчик, писал:
"Из 36 миллионов русских по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять
императора, хотя и не все сознавали это". Свидетельство Коцебу тем более
ценно, что он в свое время побывал в сибирской ссылке по приказу Павла
-- но сохранил объективность.
Как и генерал Ермолов, при Павле два года просидевший
в тюрьме. По свидетельству Фигнера, Ермолов тем не менее "не позволял себе
никакой горечи в выражениях... говорил, что у покойного императора были
великие черты и исторический его характер еще не определен у нас".
Наполеон назвал Павла Дон-Кихотом -- без малейшей издевки.
Другие именовали императора "последним рыцарем". В этом есть своеобразный
ключ. Павел, помимо всего прочего, определенно пытался создать некую новую
идеологию, которая могла бы заменить явственно гниющую идею абсолютизма.
Не успел. В России Дон-Кихоты уничтожаются еще быстрее,
чем в Испании. Неизбежность гибели Павла лучше всего выразили два человека,
находившиеся, если можно так выразиться, на противоположных полюсах: видный
декабрист Поджио и начальник тайной полиции при Александре I Санглен. Поджио:
"Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением
трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но
он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет
и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!" Санглен:
"Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал
под оное. Отправляя, в первом Гневе, в одной и той же кибитке генерала,
купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ, слишком рано, что
различие сословий ничтожно. Это был чистый подкоп, ибо без этого различия
самодержавие удержаться не может. Он нам дан был или слишком рано, или
слишком поздно. Если бы он наследовал престол после Ивана Васильевича Грозного,
мы благословляли бы его царствование..." [25].
В том-то и парадокс, что едва намеченная Павлом "рыцарская
идеология", безусловно подрывавшая прежний порядок вещей, при дальнейшем
ее развитии ударила бы по самодержавию не в пример сильнее, чем все прежние
попытки. Павла следует оценивать не только по тому, что он уже сделал (сплошь
и рядом -- хаотично, наспех, непродуманно), а по тем последствиям, что
спустя годы и годы могли вывести Россию из тупика...
Не зря один из современников-консерваторов назвал реформы
Павла "карбонарским равенством", которое-де "противоречит природе вещей"...
Николай Бердяев писал в работе "Истоки и смысл русского
коммунизма": "...таинственная страна противоречий, Россия таила в себе
пророческий дух и предчувствие новой жизни и новых откровений... святая
Русь всегда имела обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы
всегда хотела лишь ангельского и звериного и недостаточно раскрывала в
себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость -- вот вечные
колебания русского народа... для русских характерно какое-то бессилие,
какая-то бездарность во всем относительном и среднем..." [10].
Безусловно, никоим образом не стоит относить к "ангелам"
ни Лжедмитрия I, ни Петра III, ни тем более Павла 1. И все же эти три самодержца
как раз и были теми, кто нес России "новую жизнь и новые откровения". Их,
всех троих, с какой-то жуткой, мистической регулярностью как раз и сожрала
та самая "Русь звериная" -- что пошло Руси лишь во вред...
А сожрав, оклеветала и оболгала так прочно, что последствия
сказываются до сих пор. Еще в начале нашего века, после 1905 г. (раньше
этого срока попросту запрещалось даже упоминать, что Павел погиб насильственной
смертью), два видных психиатра попытались решить, наконец, вопрос о душевной
болезни императора -- либо ее отсутствии. П.И. Ковалевский выпустил выдержавшую
восемь изданий книгу, где сделал вывод, что Павел принадлежал "к дегенератам
второй степени с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда
преследования". Правда, второй участник ученого диспута, профессор В.Ф.
Чиж написал, что "Павла нельзя считать маньяком", что он "не страдал душевной
болезнью" и был "психически здоровым человеком". Доверия к работе Чижа
у меня больше не оттого, что его точка зрения схожа с моей, а потому, что
Чиж пользовался обширным кругом архивных материалов, в то время как Ковалевский
в основном ссылался на чисто литературные "павловские анекдоты"...
Увы, и в наши дни любители анекдотов частенько берут верх
над историками. Восемь лет назад один из виднейших чешских неврологов,
профессор Иван Лесны, выпустил книгу, название которой можно перевести
как "О немощах могучих". Книга интереснейшая, посвящена возможным душевным
болезням многих известных исторических деятелей. Вот только в русском переводе
из нее кто-то деликатно изъял главу о Павле I [237].
Я не поленился отыскать оригинал. Чещский профессор бестрепетной
рукой ставит диагноз: "мегаломания", "явственные признаки невроза навязчивости",
и даже "параноидальные черты характера". Однако, едва речь заходит о доказательствах,
Лесны... повторяет те же старые, неведомо кем пущенные в оборот анекдоты
о Павле. Явным признаком душевной болезни Лесны, кроме того, считает "постоянный
страх Павла, что его постигнет судьба отца"... Позвольте, но ведь именно
так и произошло!
Естественно, Лесны считает, что Чиж "был чересчур благосклонен
к Павлу". Сам он -- безоговорочный сторонник Ковалевского. Что ж, бог ему
судья. Хорошо, по крайней мере, и то, что Лесны не упустил возможности
описать склонности Павла, которые вряд ли служат признаком душевной болезни.
"Император испытывал огромную склонность к чести с большой буквы "Ч" --
как некогда древние рыцари". Действительно, что тут от болезни?
Тем более, что Лесны тут же приводит прекрасный пример:
в свое время Павел под честное слово освободил из тюрьмы предводителя польских
повстанцев Косцюшко и разрешил ему уехать за границу -- при условии, что
тот никогда больше не поднимет оружия против России.
Косцюшко свое слово чести сдержал -- вряд ли он считал
Павла сумасшедшим, обещания, данные сумасшедшим, никто не спешит исполнять.
...Их было трое -- непохожих, способных повернуть Россию
на иную дорогу.
И всех троих Россия тупо сожрала. Отсюда и многие последующие
беды, господа...
События, известные как "Пугачевский бунт", до сих пор таят
множество загадок. Сам размах этого предприятия уникален -- ничего подобного
на Руси прежде не бывало. Смута -- Другое дело, она была настоящей гражданской
войной, а не мятежом. Между тем против Пугачева, по признанию самой Екатерины,
была "наряжена такая армия, что едва ли не страшна соседям была". Лишь
спешно заключив мир с Турцией и сняв с фронта регулярные части, удалось
подавить мятеж... Впрочем, называть события "мятежом" как раз неправильно.
Перед нами -- что-то другое. В отличие от разинского бунта, представлявшего
собой всего лишь буйство разросшейся до гигантских размеров разбойничьей
шайки, не озабоченной ни в малейшей степени административными делами (да
и не способной на таковые), войско Пугачева было строжайше организовано.
Оно управлялось не "советом атаманов", а самой настоящей Военной коллегией,
своего рода аналогом екатерининского военного министерства в миниатюре,
обладавшей также судебными правами. При Пугачеве находилось довольно много
якобы пленных офицеров -- в том числе столь примечательные личности, как
родственник старинного недруга братьев Орловых Шванвича и Тимофей Падуров,
бывший депутат созванного Екатериной народного собрания, в чемто аналога
старых Земских соборов, -- официально это собрание* именовалось Комиссией
Законоуложения и сыграло довольно важную роль в выработке российских законов.
* Состоявшее из выборных делегатов от дворян, горожан,
казаков, нерусских народов и государственных крестьян.
Кроме того, в штабе Пугачева были польские офицеры, какие-то
загадочные французы, а в его войсках -- отряды, сформированные из поволжских
немцев-колонистов. Менее всего пугачевская армия, обучаемая и руководимая
профессионалами, управляемая Военной коллегией, походила на разинскую банду
или казацкую вольницу. И если бы Пугачев не потратил столько сил на бесплодную
осаду Оренбурга, эта армия могла и дойти до Москвы, где способных оказать
ей сопротивление войск попросту не было...
Во все времена и во всех странах хватало "народных самородков",
однако в истории Емельяна Пугачева все складывается очень уж гладко, подозрительно
гладко. Две жизни Пугачева -- казака и вождя -- определенно не стыкуются.
До некоторого момента перед нами -- заурядный человек, ничем особенным
себя не проявивший, на войне не поднявшийся выше хорунжего, а после то
срывавшийся в бродяжничество, то устраивавший глупые авантюры.
Совершенно бесцветная личность.
И вдруг все меняется -- в считанные недели этот бродяга
сумел обаять не столь уж доверчивых казацких старшин, подозрительно легко
разбить довольно крупные воинские соединения, обрасти пленными офицерами,
ссыльными иностранцами, немцами-волонтерами, создать эффективные органы
управления вроде Военной коллегии...
Случаются, конечно, чудеса -- но не до такой же степени?
Человек, действовавший в одиночку, сам по себе, ни за что не Добился бы
подобного, даже десятой доли.
Самозванцев на Руси хватало и до Пугачева -- но маломальски
серьезных результатов добивались только те, за которыми кто-то стоял.
Кто же стоял за Пугачевым и был мозгом предприятия?
Те самые казацкие старшины? Но и им вряд ли было бы по
плечу такое дело, требовавшее не просто ума и волн, а определенных знаний
и навыков. Версия о "самородках" выглядит чересчур наивной.
Тогда?
До сих пор в точности неизвестно, что делал Пугачев во
время своего не столь уж короткого пребывания в Жечи Посполитой. Известно
лишь, что он поддерживал связи с раскольниками, обитавшими во множестве
в местности под названием Ветка на территории Литвы. По некоторым данным,
именно староверы смогли похитить в Петербурге и переслать Пугачеву одно
из четырех знамен, когда-то принадлежавших голштинской гвардии Петра III.
Любопытно, что первые манифесты "государя императора Петра
Федоровича" отнюдь не предусматривали поголовного истребления дворянства.
Пугачев обещал лишь отобрать у крепостников земли и крестьян, а взамен
платить им "большое жалованье". Лишь позже, во времена крупных неудач,
Пугачев призывает вырезать дворян поголовно...
Какое бы то ни было тщательное расследование осложняется
тем, что материалы по пугачевскому бунту до сих пор, мягко говоря, малодоступны,
а обширных работ, основанных на документах, в пределах досягаемости попросту
нет. Даже пушкинская "История пугачевского бунта" малодоступна. Что таят
архивы, остается лишь догадываться -- вместо публикации документов историки
до сих пор отделываются байками об особенно удачных каламбурах плененного
Пугачева и тому подобных мелочах.
А ведь что-то должно сохраниться! Невозможно представить,
что екатерининская Тайная экспедиция не допрашивала самым подробным и тщательным
образом того же Падурова, других офицеров, служивших у самозванца, поляков,
немцев, казацких атаманов. Все это просто обязано было фиксироваться на
бумаге. Масса документов российской тайной полиции доекатерининских времен
прекрасно сохранилась*. Значит, где-то лежат и пухлые папки с протоколами
допросов пугачевцев...
* Как сохранилось следственное дело Степана Разина.
Пока же, по недостатку информации, приходится лишь строить
более-менее отражающие реальность версии. С высокой степенью вероятности
можно предположить, что "государь Петр Федорович" был инструментом неких
внешних сил, поддержанным и деньгами, и людьми.
Возможно, здесь прослеживаются ниточки, ведущие к французской
разведке. Предположение не столь уж и невероятное: французы еще с середины
XVII в. поддерживали связи с Украиной. Там строил крепости французский
инженер Боплан, и в XVIII в. там просто не могло не оказаться французских
разведчиков. Где Украина, там и казаки. В первые годы царствовании Екатерины
II на черноморских верфях (факт, документально подтвержденный) русская
контрразведка сцапала французских агентов, пытавшихся поджечь строящиеся
корабли. Мотивы просты и лежат на поверхности: Россия воевала с Турцией,
а Франция давно уже искала союза с Оттоманской Портой, препятствуя чрезмерной
активности русских в том регионе.
Возможно, ниточки тянутся в Варшаву. Ослабление России
было Жечи Посполитой необходимо даже более, чем Франции, а связи польской
короны с частью казачества насчитывают не одно столетие.
Наконец, к операции "Емельян" определенно были подключены
мощные центры старообрядческой эмиграции, располагавшие в России собственной
"агентурной сетью" и пользовавшиеся в народе нешуточной поддержкой.
Быть может, сплелись все вышеперечисленные факторы. Увы,
невозможно говорить о чем-то конкретном -- для этого нужно с головой погрузиться
в архивы.*
* Вольтер, кстати, считал Пугачева турецким агентом.
В конце концов, до сих пор нет твердой уверенности, что
так называемый "Емелька Пугачев", выдавший себя за Петра III, и в самом
деле был казаком станицы Зимовейской Емельяном Пугачевым. Я не удивлюсь,
если это -- два разных человека. Почему несчастную законную супружницу
"Емельки", ее дочерей и сына, а также вторую жену -- "царицу Устинью" пожизненно
заключили в крепость? Оттого ли только, что они были "членами семьи врага
народа"? Или они могли еще и сболтнуть что-то такое, что безусловно противоречило
официальной, высочайше утвержденной версии "пугачевского бунта"? Почему,
наконец, Екатерина не раз именовала Пугачева "маркизом"? Что это, простая
издевка или отголосок еще чего-то, нам неизвестного?
В одном я не сомневаюсь -- настоящий Петр III Федорович
был убит в 1762-м году...
