Ну и воняет же у вас в тюрьмах, господин президент!  На кой «икс» столько разного народа сюда согнали?  Всех боишься. Правильно боишься – тебя многие ненавидят. Страшно, небось, ночью, когда в голову лезут всякие ужасы. Голоса слышишь? Покойники живьем являются? Те, кто гниет в тюрьмах, во сне вопиют к тебе? Знаю, не спишь по ночам, мучаешься, монстры всякие досаждают, догадываешься ведь, что с тобой происходит. Все в Калигулу играешь, невозможного достичь хочешь? Понять формулу власти тщишься? Не поймешь, потому что ты – слабак. Правильно ведь начинал. Какая у тебя была классная команда в начале президентского срока! Мечта любого правителя. Где она сейчас?

Как ты не поймешь, что власть дается душе, которая по-другому возродиться уже не может. Это ее последний шанс перед тем, как она перестанет быть индивидуальной, твоей, умник, перестанет быть, растворится в общем котле себе подобных. Так и погибнет душа «Великого Президента», не очистившись благими делами, а еще больше нагрузив себя преступлениями. Сначала ты убил в себе любовь. Без нее человек становится нелюдью, которая питается не энергией света, а силами тьмы. С твоей души уже нельзя счистить грязь, сама твоя душа – грязь! Она погибнет и уже никогда и нигде не проявится. Стоит ли эта катастрофа прелестей твоей суетной власти с ее шестисотыми мерседесами, личными самолетами, охраной и правом приказывать себе подобным? Ты правишь с помощью страха, потому что сам всего боишься. Ты вызвал к жизни худшие человеческие качества, ты их стимулируешь, превратив страну в скопище копирующих тебя людей. Твой конец будет ужасен. Твоя фамилия станет ругательным словом, но не страшным, а позорным. Бойся!

Покайся, президент, вернись к своим истокам, вспомни, ради чего ты шел к власти, мать вспомни! Это ведь она, ее страдания побуждали тебя карабкаться вверх, чтобы доказать себе и ей, что ты лучше других, что ты, именно ты, их всех «cделал», что ты честнее и благороднее… Где оно, твое благородство? Одумайся! Покайся! Взгляни вокруг, взгляни в себя – и ты найдешь дракона. Убей его, убей дракона в себе, и мир изменится!

Ты хвастаешься на весь мир, что любишь спорт. Ты строишь дворцы и сам в них играешь. Ты платишь десятки тысяч долларов за олимпийскую медаль, видя в ней престиж страны и свой собственный. Ты, перворазрядник, возомнил себя великим спортсменом? А люди, простые люди? У них отняли все! Выйди в любой парк, сквер, на набережную Свислочи. Не детский смех, не пение птиц ты там услышишь – собачий лай несется со всех сторон. Злобные псы наводнили город. Они – символ твоей власти? Они безнаказанно нападают на людей, рискнувших пробежаться утром по тенистым аллеям парков и скверов ранее им принадлежащего города. Их хозяева – твои чиновники, которым мало наслаждаться властью в своих кабинетах, унижая и насилуя порядочных людей, они их травят собаками, радуясь и этому своему могуществу. Посмотри на нашу национальную святыню, на мемориальный парк Янки Купалы – он же весь в дерьме! Ты не пускаешь к памятнику великого Поэта оппозицию, но разрешил там гадить собакам. Очнись, президент! Очисти от злобного зверья город и верни его людям! Очисти от скотов страну и отдай ее гражданам!

Еще никогда ни один диктаторский режим не привел страну к процветанию. Это все химеры, что на промежуточных этапах развития обществу нужна неограниченная власть одного. Власть – заразная болезнь, вирус которой размножается на страхе смерти. Этим страхом управляются толпы. Так стадо антилоп убегает от преследующей его львицы, трепеща от страха, заложенного в каждой клеточке тела этих животных. Инстинкт самосохранения побуждает их к бегству.

Этот же инстинкт рождает почтение и робость подданных к своему правителю, который подчеркивает свое величие огромным дворцом, в котором живет, множеством воинов его охраняющих, особой царской одеждой, каретой или автомобилем, гордой осанкой, но, главное, той подавляющей всех энергией уверенности в своем превосходстве.

Когда один человек преклоняется перед другим, он отдает ему не дань уважения, он отдает ему свою волю. Ту самую волю, которой Бог наделяет каждого человека при рождении. Так, власть имущие, становятся энергетическими вампирами, а подвластный им народ – донорами, отдающими свою энергию творчества и созидания. Тогда эта толпа ждет приказов, ждет кнута и пряника от своих господ. Она ждет твоих приказов, президент! Ты понимаешь, что их исполнение – это ядовитое жало, которое делает свободную личность рабом, твоим рабом.

Но и ты, могущественный, боишься смерти. Поэтому, когда едешь, окруженный охранниками, к своему дворцу, перекрывают движение чуть ли не во всем городе. Поэтому вблизи твоей резиденции не позволено ходить никому, а на всех публичных появлениях телохранители толпятся вокруг тебя, облаченные в бронежилеты и до зубов вооруженные. Страх смерти! Это он толкает тебя уничтожать конкурентов, это он заставляет тебя «выкашивать» собственное окружение. Не дай Бог, если кто-нибудь сумеет вырасти и затмить тебя, великого! В отставку их! Поодиночке и пачками! В тюрьмы и изгнание всех, кто приподнялся чуть выше президентского колена. Бойся!

Основной инстинкт страха смерти – выживание! Желание умереть последним – вот что толкает властителя на любые преступления. Запах трупа врага – сладостный запах! Горы скелетов тех, кого ты пережил, – великолепный пейзаж! Да только что потом, что там, за гранью, когда наступит момент истины? Когда придет твоя очередь, а она придет рано или поздно. Смерть – великий символ демократии, пред которым трепещут все диктаторы. Бойся!

Но ты не веришь в высшую справедливость. Трава покрывает могилы, а злодеяния великих стирает память, оставляя в истории лишь их знаменательные победы и пикантные анекдоты из быта гениев. Ты – не великий, ты – мелкий диктатор. Память о тебе сотрется при жизни всего одного поколения, а то и раньше. Кто на скандале к власти пришел, тот от скандала и погибнет! Величие не терпит суеты, а твое правление – сплошная суета и непоследовательность. Ведь, по сути, ты – Гришка Отрепьев, очаровавший народ надеждой, но обманувший его. Поэтому ты не можешь казнить врагов днем, открыто, чувствуя свое самозванство и так и не ощутив в себе природного барина, законного правителя и судью. Только под покровом тайны, ночью, ты даешь волю своим низменным страстям, когда смотришь, как расстреливают преступников. У тебя наступает эйфория при виде бьющихся в конвульсиях жертв твоих приговоров. Ты не милуешь никого, потому что выживаешь сам. Бойся!

Взгляни на обманутый тобой народ, что окружает трон твоей власти. Где твои великие идеи подъема экономики? Разве твоя «великая» голова заменила инициативу и творения многих людей, отдавших тебе свою энергию и ждущих от тебя чуда? Рабы исполняют, но не создают. Человек, отравленный ядом приказов, не способен к самостоятельной жизни, не способен к созидающей деятельности. Зависть, жадность и страх – вот что правит толпой, которую ты назвал своим народом, «счастливым и избранным судьбой» народом. Знай, что и подвиг благородного деяния, и жертвенность – суть проявления ипостаси Бога. Да только ты тут ни при чем. Не ты будешь награжден и прощен, а твои жертвы. Бойся!

Ты предъявил мне обвинение в подрыве государственной власти. Чем я ее подорвал – своей книгой? Так ведь она вначале тебе нравилась. И сам себе ты в ней нравился, хотя там – правда. Разве не так? Что же произошло? Да, я переиздал ее большим тиражом, сразу после выборов, и что? Книга разошлась за неделю, став бестселлером. В чем тут преступление? Люди думать начнут? Страшно?

Это мое последнее послание к тебе, Андрей Евгеньевич Климов, пока еще Президент Республики Беларусь. Бойся!
 
 

Евгений Огурцов,
заключенный СИЗО №1.
220050. Минск,
ул. Володарского, 4, камера 165

17 сентября 2016 года
 

– Ты что, Андрей, думаешь, что эту хрень, этот твой лозунг: «Голосуйте за Климова, а то Лукашенко вернется!» – народ схавает? Держи карман шире! Ты, вообще-то, должен Богу молиться, что в декабре 2003 года батька референдумчик о пожизненном правлении не стал проводить...

– Не наезжай на Рыгорыча! Он мне, он всем нам помог, всему народу, чтобы прозрели белорусы, чтобы зачесались их задницы, чтобы животы подвело от «счастья» иметь сильную власть без контроля. Говорю «спасибо» этому режиму, ведь он расчистил поле для таких как я, потому что самых сильных и умных политиков, ученых, писателей не стало, их выкосила власть под корень. Вспомни похороны Быкова, смерть Карпенко, исчезновение Гончара и Захаренко. А сколько деятельных людей, цвет нации по большому счету, сбежало из страны? Продолжать?

– Ладно, ты о главном скажи, почему все-таки референдум не состоялся?

– Да дураки, потому что! Лукашенко все боятся, но тайно обожают – за то, что он строгий и сильный, за то, что задницу надрать может, а может и похвалить. Вот ради этой похвалы господина раб будет ему в ножки кланяться и лоб в усердии расшибать. Не видишь, таких тысячи, сотни тысяч! Они активны и упорны, они нахальны и опасны, как крысы, но ... будут лизать, сам знаешь что, любому имущему власть человеку.

– Ты хочешь быть таким же, как Лукашенко?

– Здесь других правителей сегодня быть не может...

– Чего же тогда лозунг выкинул «Голосуйте за Климова, а то вернется Лукашенко!», если ничего не изменится? Врете, батенька, людям!

– Политик не может говорить всей правды. Как только он это сделает, сразу перестанет быть политиком.

– А Вацлав Гавел? Считаю его великим политиком, лучшим президентом всей Восточной Европы, включая бывшие советские республики.

– Заблуждаешься! Гавел не сам пришел, а его привели к власти умные люди. Делить общенародную собственность надо было? Вот и поставили президентом ничего не понимающего в экономике, но пользующегося всеобщей любовью, авторитетного в мире человека. Они просто «поимели» Гавела, а потом «отпустили» с поста за ненадобностью. Соратники чешского президента разделили «по справедливости» ценности, получили крутые кредиты от Запада и в придачу – «облагороженную» Вацлавом Гавелом власть.

– Не надо, Климов, посмотри как живут чехи: лучше всех нас, хотя стартовые возможности у бывших «советских» были практически одинаковы.

– Вот ты и спроси у нынешних чехов, довольны ли они жизнью? Да, они боготворят Гавела как великого чеха, а как президента, думаешь, они любят его? Что он такого сделал, чего бы не сумел другой политик, даже не такого масштаба?

– Гавел хотя бы не сделал того, что сделал Лукашенко!

– А что Александр Григорьевич натворил такого уж страшного?

– Полагаешь, что откат к плановому хозяйству не отбросил страну на десять лет назад? Думаешь, наша молодежь, видя мерзости колхозного режима, не ищет выхода в наркотиках, пьянстве, криминале, суициде? Чехи – да они уже по семьсот «баксов» в среднем имеют. Ты ведь дуришь голову избирателю, что они по пятьсот долларов зарплаты получать будут …

– Почему – по пятьсот? Думаю, что и тысяча – не предел…

– Как ты это сделаешь, следуя заветам батьки?

– В свое время наш первый президент обещал, что даст народу по сто «баксов», когда они получали по двадцать. Обещание он выполнил, не так ли? Правда, он «забыл» сказать, что, увеличивая зарплату в пять раз, цены увеличит в десять.

–Это и есть, господин кандидат в президенты, твое предвыборное ноу-хау?

Одной рукой деньги дать, а другой – забрать? Лихо дурите вы, политики, нашего брата!

– Ни давать, ни повышать и ни отнимать я не собираюсь. Все сделает рынок, тот самый, о котором так долго говорила оппозиция, ничего при этом не делая. Желание и возможность заработать создадут ситуацию, при которой каждому можно выбирать, сколько зарабатывать и сколько тратить.

– Ты говоришь о расширении внутреннего рынка, не так ли? Но тогда ты никогда не сможешь стать Лукашенко, у тебя не будет такой власти, чтобы всем распоряжаться и всеми командовать. А если все-таки хочешь им стать, то должен сказать: «Нет, мой народ, я тебе не дам проявлять свои лучшие деловые качества. Мне не нужно, чтобы половина работающего населения стала частными собственниками, развивая мелкий, средний и, не дай Бог, крупный бизнес. Такое общество никакой диктатуры не потерпит, то есть меня великого. Я вас опять загоню в колхозы и совхозы, вы у меня еще нахлебаетесь из общей миски. Ишь вы, бизнесмены, мать вашу, блохи вшивые!».

– У Лукашенко – свой бизнес. Он зарабатывал рейтинг, политические и иные дивиденды, зная, что в людях до сих пор сидят жадность, зависть и страх, а значит, эти человеческие слабости можно превратить в свою силу. Как? Да посади известного бизнесмена в тюрьму, как меня, например, и множество моих коллег поджали хвосты. Кинь в камеру чиновника в ранге министра, Леонов тому яркое подтверждение, и высшие должностные лица затряслись мелкой дрожью перед «крутым» батькой, не смея ни слова вякнуть против него. Страх правит бал в нашей благословенной стране, а еще жадность и зависть. Вот тебе анекдот, типичный для нас, белорусов. Поймал мужик золотую рыбку, а она его и спрашивает: «Чего тебе, мужик, надо? Исполню твое любое желание, но одно». Мужик, ни секунды не задумываясь, просит: «Мой сосед тысячу «баксов» в месяц зарабатывает, а я – сто. Сделай так, чтобы и он сто получал!».

– Ну, ты и натюрморт нарисовал. С чего это вдруг народ за Климова начнет голосовать, когда он – близнец Лукашенко, если не хуже? Ты что, народ наш решил за неделю до выборов переделать, чтобы все вдруг стали смелыми, щедрыми и независтливыми? И с этим наивным представлением о людях ты лезешь в президенты? Новенькое что-нибудь людям предложи…

– Да нет ничего новенького. Страх вновь посадить себе на шею ребят из Шклова толкнет народ ко мне, да еще то, что я дам людям возможность хорошо зарабатывать. Ни один предприниматель в нашей стране сидеть в тюрьме не будет, как, впрочем, и чиновники. Платить будут крупные штрафы, трудовую повинность нести, отрабатывать, извините, свои грехи, имуществом жертвовать, благами, но не свободой, честью и здоровьем…

– А отморозков куда денешь, насильников, убийц, маньяков?

– Сегодня все тюрьмы забиты в стране до отказа. Теперь скажи, разве меньше стало убийц, маньяков и прочих подонков на улицах наших городов? Черта с два! Мое твердое убеждение, что заразу нужно уничтожать безжалостно, как чуму или холеру…

– Око – за око, зуб – за зуб? Завет-то это ветхий, а не новый! В Евангелии Бог призывает быть милосердным, прощать, а не мстить.

– Не будет у нас в стране отморозков и беспредельщиков, ручаюсь!

– Как ты это сделаешь? Поделись.

– Опыт нынешней власти перейму. Только исчезать будут не лучшие люди страны, а худшие, причем бесследно и навсегда. А там посмотрим, найдутся ли желающие грабить, убивать и насиловать…

– Ну, ты и нагородил, кандидат! Он, видите ли, будет воздействовать и активизировать худшие человеческие качества, а общество будет становиться все лучше и лучше. Бред, извините, Андрей Евгеньевич, больной коровы.

– Да нет, с чисто психологической стороны все верно в моих размышлениях. Человек не сможет переступить через границу своей жадности, зависти, трусости, а значит, будет это в себе подавлять.

– А куда исчезли благородство, широта души, любовь к ближнему, наконец?

– Можно подумать, ты их на каждом шагу встречаешь! Тебя используют и ноги вытирают о твое благородство, а любовью к ближнему в этом мире и не пахнет. Где ты ее видел, скажи?

– В тебе увидел однажды, и ты зря на себя наговариваешь…

– Не надо, у нас ныне Германия образца 1937 года со всеми ее атрибутами, включая сознание масс. Вглядись внимательно и ты все увидишь.

– Не дури мне головы, Климов, своими историческими параллелями, не до них. Не вижу я, как мы выборы собрались выигрывать. Лозунг слабенький, пиаровских ходов нет, председателей избирательных комиссий ты вряд ли своей риторикой напугаешь, программа – заморочки из бочки… И вообще, ты ведь кругом бывший: экс-бизнесмен, экс-депутат, экс-зэк, а скоро станешь и бывшим кандидатом в президенты…

– Не во мне дело, а в страхе!

– Уж не нынешнего ли властителя ты имеешь в виду? Так ты сам говорил, что он весьма слаб и даже на диктатора не тянет. Как ты из него собираешься страшилку для электората делать?

– Не буду ничего делать, он все сам сделал. Надо только дать объективную картинку нынешнего бытия. Ведь он поссорил нас и с Западом, и с Востоком, лишив перспективы всю страну, всех людей…

– Спасибо Рыгорычу, что референдум не провел, еще раз говорю, а то бы всем полный «шандец» наступил?

– Просто не стало бы страны Беларусь как самостоятельного государства. Разыгрался бы сценарий сродни югославскому. Это выгодно и России, и Западу. Каждый из партнеров получит по куску, и на этом все кончится для нас как нации.

– Ну, ты и картинку нарисовал! Страшно, аж жуть…

– Вот и бойся, да другим расскажи.

– Ради чего ему тогда за власть цепляться?

– Страшно все потерять, а терять есть что. Вот он и цепляется за блага. Уйдет с президентского поста и сразу, в ту же минуту, он – никто! Все от него отвернутся, и будет он жить, как в детстве, на хуторе бирюком, и никто не будет ходить к нему, разве что обиженные им люди придут морду бить.

– Ну, ты уж его таким слабаком представил, что дальше некуда. Он что, разом ослабел? Почему?

– Да не был он никогда сильным. Его вознесли наверх действительно могучие люди: Гончар, Лебедько, Синицын, Булахов, Титенков … Потом появились другие.

– Отчего же тогда в Чехии, где тоже, как ты говоришь, сильные люди привели к власти Гавела, не случилось такой поросятины, как у нас?

– Да кто бы позволил там появиться диктатуре? Это невозможно! Народ бы не позволил возникнуть угрозе потери независимости.

– А наш позволил?

– Да надули нас всех. Уже в 95 году, на референдуме, когда страна лишилась своего флага и герба, нас продавали с молотка на аукционе. Слава Богу, что покупателя не нашлось за ту цену. А цена была немалой – Кремль! Могли бы и купить, как быдло, как людей второго сорта, и все для удовлетворения амбиций гаранта Конституции, который ею торговал. Забыли?

– Вообще-то, случился перевертыш: прежде Поздняк напугал народ национальной идеей, доведенной до абсурда, и тот кинулся к Лукашенко как спасителю, нынче ты его пугаешь…

– Все правильно. Гитлер говорил своему народу: «Вы избранная нация, вы заслуживаете лучшей доли. Вы страдаете, а евреи и прочие жируют. Я сделаю так, что на вас будет работать вся Европа, вы будете хозяевами жизни». Мысль немецкого фюрера повторил вождь белорусский: «Вшивые блохи-бизнесмены жируют, а вы голодаете. Западные дельцы тоже на Беларуси наживаются. Вот приду к власти, и будут они нам платить, как миленькие, столько, сколько я скажу!». Самое смешное, что большинство белорусов поверило в эту сказку…

– Полагаешь, что уже разуверился электорат в обещаниях режима и... ну за тебя голосовать?

– Лукашенко многому научил людей, а самое главное, все поняли, что работать надо головой, а то терпеть задница будет. Думаю, что первому президенту Республики Беларусь можно и памятник поставить, но только не при жизни.

– Ну, выиграешь ты выборы – и что? Хлынут в бедную Беларусь российские акулы бизнеса, молодые русские волки с немереным капиталом и сожрут недоразвитый местечковый рынок.

– Подавятся. Да и не такие они зубастые. Путин олигархам крылышки-то пообломал.

– У Александра Григорьевича, что ли, научился Владимир Владимирович бизнесом руководить? Наш опыт повторяет Россия? Что-то непохоже.

– Учатся они друг у друга, а почему нет? В свое время Рузвельт вывел США из экономической депрессии. Он-то, как раз, первым в новейшей истории стал резать крылья и рвать клыки собственным олигархам. Тогда советы ему давал великий Кейнс, а ныне Путину помогают в экономике Греф и Илларионов, которые, на мой взгляд, не глупей будут. Беларусь для них – это собственный огород, а Лукашенко – свой, внутренний, если не карманный, то, максимум, политик губернского масштаба. Для Запада мы и вовсе не страна.

– А у тебя свой Кейнс или, на худой конец, Греф есть, кандидат Климов?

– Есть, конечно, да только не спрашивай, кто он, все равно не скажу. Вот победим, тогда торжественно все и объявим. Ценные кадры беречь надо. Мое секретное оружие – это наука и точный расчет.

– То есть все, что ты сейчас делаешь, – это выверенный, рассчитанный по минутам план?

– Это так. Поэтому я не говорю пустых фраз о том, что сделаю белорусов счастливыми, но то, что они станут жить богаче и денег у них станет намного больше, гарантирую. Рядовой учитель будет проводить свой отпуск в Анталии, а на работу ездить на собственной машине. Это не большая проблема, гораздо сложнее вернуть людям осознание, что они нация, что они – белорусы, что этим можно гордиться, а не скрывать свой род, свое племя из-за того, что весь мир смеется над ними и их президентом.

– Какая гордость, Климов, какое народное самосознание? У нас лозунга настоящего нет на выборы, а ты в бирюльки играешь: «Голосуй за Климова, а то Лукашенко вернется!». Напугал, как же! Прожил народ с ним 12 лет и еще проживет…

– Если мозгов нет нисколько, то так им и надо! Когда сожрут крапиву и лебеду, может быть, поумнеют? Вот тогда меня и выберут. Ждем-с! А пока – третий президентский срок Лукашенко будет означать пожизненную власть одного человека, а значит, он бросит вызов всему цивилизованному миру, представив нас, белорусский народ, как недееспособное население, которым можно управлять только кнутом. Старшие братья, Россия и Европа, сначала введут мандат на управление Северо-западным краем, а потом, поторговавшись, просто присоединят к России. Власть ходит с завязанными глазами после победы на первых президентских выборах. Они ничего не видят, а слышат только собственную «музыку», которая, как крыс из известной сказки, ведет их к гибели, но, к несчастью, не только их, а и всех нас, и правых, и виноватых …

– Красиво излагаешь, да вот скажи: кроме меня, у тебя есть люди, тебе верящие? Где полки, бригады, дивизии твоих сторонников, или ты, как волк- одиночка, думаешь привлечь к себе внимание только на отрицании нынешнего режима?

– У нас сторонников не так мало, как ты думаешь. Полагаешь, президентская вертикаль такая уж монолитная? Думаешь, они не боятся? Все учтено. Ты удивишься, как пройдут эти выборы. Ни одной подтасовки не будет, а Ермошина мне лично позвонит и доложит. Сомневаешься, что их душит «жаба» урвать кусок пожирнее, пока они при власти и что-то могут? Жадность этих людей мы тоже используем, как и зависть. Как они мечтают своих начальников подсидеть, да над ними потом покуражиться. А что ты хочешь? С волками жить – по-волчьи выть! Потом, учти, что есть очень много молодежи, которая не хочет работать в Европе официантами и проститутками, она предпочитает жить в своей стране и зарабатывать здесь, на родине; причем столько, как в какой-нибудь Германии или Швеции. Законное, кстати, желание.

– Оппозиционные партии тебя поддержат?

– Нет, ни одна не поддержит.

– Даже родная ОГП, где ты в членах Политсовета числишься?

– Они в первую очередь будут ставить палки в колеса, потому что я не из их компашки, потому что я буду драться насмерть и до победы, а они драку за власть только имитируют, чтобы гранты отработать да самолюбие потешить.

– Чтобы всерьез драться, нужны ресурсы. У тебя они есть? Откопаешь «климовские» миллионы и «вооружишь» свою гвардию?

– Откапывать нечего, а ресурс есть – это Нацбанк. Сам Прокопович принесет деньги на выборы и еще просить будет, чтобы я взял их. Жить-то всем хочется. Они все, ныне при власти прихлебывающие, прибегут ко мне, как только настанет время. Впрочем, это только часть ресурса, да и то не главная.

– Ладно, с молодежью и чиновниками все ясно. А куда пенсионеров девать будешь?

– Мне безумно жалко этих людей. У них не должно быть проблем, они заслужили счастливую старость. Ведь им не так много и нужно. Нынешняя власть довела их до унизительного состояния, когда надо выбирать между лекарством и куском колбасы, не говоря уже об одежде, ужине в ресторане или поездке на отдых. Для чего я иду во власть? Вот для этих людей и иду! Чтобы вернуть им то, что у них украли сначала коммунисты, а потом лукашисты. Пусть они поверят, что есть справедливость, я Богу в этом поклялся, когда он спас меня, а потом неоднократно в жизни помогал. Зачем жадничать, мне ведь так много дано.

– Мало, Климов, обещаешь, не будут люди за тебя голосовать, нет, не будут. Наш народ любит кандидатов в президенты ушами, как девушки.

– Не могу обещать и не выполнить. Не всегда, правда, получалось исполнить обещанное в срок, но слово держал.

– Вот ты уже пообещал учителям, то есть самой низкооплачиваемой категории граждан, зарплату в тысячу долларов. Где «бабки» возьмешь?

– Предпринимателей не надо сажать в тюрьмы – вот они и заработают! А менты, вместо того, чтобы их выслеживать, будут бизнесменов охранять и от бандитов, и от чиновников. Деньги зарабатывают не учителя, не врачи, не летчики и даже не рабочий у станка – деньги зарабатывают бизнесмены, люди, имеющие талант и нюх к предпринимательству. Доллары, фунты, иены и рубли к ним липнут, как булавки к магниту. Дайте им возможность, создайте благоприятные условия – и пусть люди трудятся на себя и страну. Только не надо ими командовать, не надо вместе с шерстью сдирать с них кожу, и будет в стране достаточно денег. Я буду знать в лицо каждого предпринимателя, он будет мне как родственник.

– Понятно. Милиционеры будут бизнесменов охранять, последние будут зарабатывать деньги. А защищать нас от внешних врагов кто будет? С армией что будешь делать?

– А на кой она нужна, эта ваша армия? Я раздам белорусам оружие. Навыки партизанской борьбы у нас в крови. Создадим систему самообороны и кадрированные полки, где инструкторы будут обучать население владеть оружием и оборонительной тактикой. Посмотри, какая огромная армия была у Хусейна в Ираке. Побросали и танки, и самолеты, и пушки и разбежались, потому что им было насрать и на Хусейна, и на свою страну. Значит, есть оружие посильнее атомной бомбы: любовь к своей Родине, как это ни высокопарно звучит.

– Народ победить нельзя, если он осознает себя народом, а не населением. Ты хочешь сказать, что народ патриотизму учить надо?

– Вот этим-то и занимался Позняк. Вернуть людям осознание собственной значимости – великая миссия. Когда учителя и библиотекари будут получать за свой труд по тысячи долларов зарплаты, когда у каждого из них будет собственный автомобиль, карточка социального страхования, бесплатное жилье, то не только сами учителя начнут уважать свою страну и себя, но и привьют своим воспитанникам чувство достоинства, гордость за то, что они граждане Беларуси.

– Утопия, Климов. Как же нужно тебе будет «стричь» своих братьев бизнесменов, чтобы облагодетельствовать нищее учительство! Да пошлют тебя «акулы бизнеса» сам знаешь куда…

– Выбора у бизнесменов нет: либо Лукашенко, либо я. Угадай с трех раз, кого выберут?

– Лучше отдать часть, чем потерять все?

– Вот именно. Государство без налоговой системы жить не может. Но это будет очень прозрачная система. Меня не надуешь, потому как в бизнесе я знаю все, в том числе – как обманывать налоговые службы. Не контролировать будет государство бизнес, а помогать ему, охранять его, защищать, холить и лелеять. И, конечно, получать сполна за эти услуги. Чем платить бандитам и взяточникам-чиновникам, лучше дать эти деньги учителям, пусть они наших детей хорошо учат, тогда меньше будет мерзости в стране.

– Ах, Андрей, многие благие намерения разбивались о стену «презренного», но столь желанного металла, то есть денег. Ты был богат, еще помнишь прелесть больших «бабок», а значит – больших возможностей. Неужто не захочешь вернуть былое могущество, неужто не украдешь, когда сделать это будет легко и безопасно?

– Женя! Ты не представляешь, что за сладкое слово «свобода». Как приятно знать, что ты можешь идти куда захочешь, говорить с кем захочешь, сможешь надеть любую одежду и съесть любую еду. По сравнению с этим счастьем, мной осознанным, деньги – просто мелочь, про которую не вспоминаешь. Не так трудно много заработать – трудно быть свободным, в том числе и от страсти к «золотому тельцу». Я волен выбирать, а значит – счастлив.

– Какого «икса» тогда ты прешься в самую что ни на есть несвободу, на вершину пирамиды власти, где только два хода можно сделать: шаг вправо и шаг влево. Сделаешь два – свалишься с этой пирамиды или развалишь ее до основания, а потом… Ну, это мы уже проходили.

– Иду в президенты потому, что еще в 1995 году дал обещание людям, избравшим меня в Верховный Совет 13 созыва по Первомайскому округу. Я обещал добиться исполнения Конституции в нашей стране и создать достойные условия жизни не для двух процентов элиты, а для большинства граждан Беларуси. Я обещал людям будущее. Сегодня ничего этого нет. Значит, надо продолжать мою борьбу за то, чтобы выполнить свои обещания. И я их выполню. Или сдохну.

– Вот сейчас, Андрей, я тебя проверю на вшивость, кто ты есть на самом деле. Тебя трудно понять: то ты дифирамбы Позняку поешь, то «наезжаешь» на БНФ – ты уж определись в своей ориентации. Беларусь в период президентства Климова будет надэтническим государством или националистическим? Это будет государство нации или государство граждан?

– Надо по-новому создавать нацию. Нужно за что-то цепляться. Чем-то жертвовать. Когда вы идете по полю, то, нюхая цветочки, давите ногами муравьев, жучков, паучков и даже не замечаете этого. В чужом лесу вы можете срубить на костер самое красивое дерево, а в своем саду у вас рука не поднимется кривую сливу спилить. Разве не так? На генном уровне в нас сидит приязнь к членам своего рода, своего племени и неприязнь к чужим. У нации есть глубокое духовное родство. Почему этнические китайцы, латиноамериканцы, афроамериканцы с гордостью поют гимн США и целуют со слезами на глазах звездно-полосатый флаг? Патриотизм чистого разлива – вот что это! Они, эти люди, за свою страну, по приказу своего президента готовы умереть в любой точке планеты, защищая самого ничтожного американца. Такой должна быть и наша, белорусская нация!

– Не путай, Андрей, Божий дар с яичницей! США – типичное надэтническое государство, в котором переплавились десятки миллионов представителей практически всех этносов планеты и создан новый суперэтнос – гражданин США. Если ты в этом смысле говоришь о нации, то я с тобой согласен.

– Да, и за двести лет они добились многого. Во всяком случае, они гордятся своей страной и будут защищать ее всеми возможными способами.

– Скажу тебе, что попытка создания еще более мощного суперэтноса была в СССР. Помнишь, в программе КПСС было записано, что создана новая историческая общность людей – советский народ. А теперь вспомни, как эта общность в одночасье развалилась по национальному признаку и сколько злобы было вылито друг на друга…

– Коммунистам не хватило еще полсотни лет и экономического процветания, чтобы «хомо-советикус» нельзя было уничтожить. Совсем не обязательны огромные просторы и миллиарды населения, чтобы создать суперэтнос. В Беларуси, как минимум, четверть населения являют собой представителей разных этносов. Мы живем без злобы друг к другу, а это хорошая предпосылка, чтобы создать новую общность, как в той же Америке, – Гражданин Республики Беларусь. Гордое имя, достойная страна!

– Красиво излагаешь, да ведь и сам понимаешь, что это – мечты, не более…

– Люди живут сегодняшним днем и надеждой на лучшее завтра. Лиши их этой надежды, и они сойдут с ума от безысходности.

– Голосуйте за Климова, и он приведет вас к лучшей жизни!

– Я не обещал лучшей жизни! Люди при Климове станут жить богаче, это правда. Нищеты не будет. А вот все остальное – дело трудное и долгое, в том числе и обретение национального самосознания…

– Ты меня достал своим национализмом! Вот представь себе, что по телевизору показывают трех молодых людей: белоруса, русского и украинца. Им слегка изменили голоса, чтобы акцента не было слышно, и не задают вопросов о том, где они живут, кто по национальности и как зовут их президентов. Так вот, ты ни хрена не поймешь, кто есть кто. Молодняк всего мира носит одну и ту же одежду, слушает одну и ту же музыку, смотрит одни и те же фильмы, читает одни и те же книги. Разве не так? У них одно понятие о красоте, одни желания, один, извини, «интернет»…

– Это очень больной вопрос. Действительно, славянские нации похожи, идентичны во многом, близки друг другу. Коммунисты совершили ошибку, создав национальные республики, большую ошибку, которая потом аукнулась Чечней и другими «горячими» точками. А вообще-то, у меня есть мечта. Как будет здорово, представь себе на минуту, когда три больших славянских народа сначала сблизятся, а потом создадут новый суперэтнос людей сильных, красивых, богатых. Мы уже сейчас идем в волне прогресса, а не регресса. Наш Александр Григорьевич – исключение, подтверждающее правило. Что нужно сделать, чтобы вернуться в русло цивилизации? Принять наш лозунг: «Голосуйте за Климова, а то Лукашенко вернется!» Завтра голосование – и вы увидите, что народ выберет цивилизацию и... Климова.
 

Великий Магистр Альфа, он же Паук, как его называли за глаза подчиненные, удобно устроившись в кресле перед мониторами супер-компьютера, просматривал файлы своей организации. Его руки действительно походили на паучьи лапки, а круглый животик напоминал брюшко насекомого. Большая голова плавно переходила в могучую холку-горб, а выпученные глаза, большие уши долгожителя и отвислая нижняя губа делали его похожим на олигофрена, но это было далеко не так. В уродливом теле пульсировал могучий мозг и несгибаемая воля потомка хазарских каганов и магистров масонских лож. «Вольные каменщики» построили здание, которое теперь принадлежало ему, как главе тайной и могущественной организации, о которой знали все и… не знал никто. Да, об их «Золотом Миллиарде» писали, и кое-что было правдой, но ничтожнейшая часть «утекшей» информации большого вреда семье не принесла. Дураки всерьез думали, что это сионистская тусовка, и глубоко ошибались. Национальность не имела в организации ровно никакого значения. Не кровь, но мозг открывал дорогу в компанию избранных, да еще кой-какие знаки на теле и глазной сетчатке, которые, кроме него да еще десяти ближайших помощников, никто заметить не мог.

Все шло неплохо. Интернет, великое изобретение конца 20-го века, стал эффективным оружием в его руках, а небольшое усовершенствование в его системе да десятки тысяч агентов, разные там Бетты, Гаммы, Зэты и прочие алфавитные «шестерки», готовые пойти даже на смерть ради него, Великого Магистра Альфа, делали его структуру неуязвимой и могущественной. Донесения, наблюдения и аналитика все больше убеждали его в правильности предсказаний, идущих из далеких веков: «Если землей не будут управлять они – избранные Высшей Силой Зла, то Апокалипсис неминуем». Его симптомы проявляются с каждым годом все чаще и чаще.

Человечество, в очередной раз вкусив плоды древа познания, – словно ребенок со спичками, который, вроде бы играя, стал все жечь: спасительную животворящую атмосферу, плодоносящую почву, знания и культуру… Критическая масса Содома и Гоморры, к счастью, еще не наступила, но вот-вот… Необходимо срочно отнять «спички-власть» из рук дураков, рядящихся в одежды демократов и народолюбцев. Они считают, что сокращение на земле биомассы, называющей себя людьми, – это Зло! Чушь! Земля не способна носить на себе миллиарды паразитов, вся функция которых ограничивается тем, что они плодятся, жрут, пьют, гадят и… снова плодятся, жрут, пьют и гадят. Общество правителей, ученых, философов, поэтов – вот та элита, которая достойна править неразумными и блаженствовать в земном раю, вот тот «Золотой Миллиард», который с таким тщанием подбирается уже не первое тысячелетие. Сегодня, когда мир размяк и раскис в условиях демократических правлений, только диктатура способна поделить общество на неравные части, выявить сильных, умных, талантливых кандидатов на спасение в «Золотом Миллиарде», а остальную шелуху выбросить в отбросы.

Придуманная и своеобразным способом настроенная всемирная паутина «интернета» решала не только чисто информационные задачи. Если вдруг, не важно в какой части света, не важно в какой стране, обнаруживается «харизматик» с задатками диктатора, то есть человек, наперекор всему стремящийся к власти, то раздается сигнал, что «муха» попала в сети, и тогда… Тогда объявляется общий сбор всех лож, всех магистров, всех членов организации, имеющих мировое влияние: президентов стран, великих артистов, спортсменов, магов, врачей, ученых. На этом, действительно всемирном, но полностью закрытом саммите кандидата в правители рассматривают со всех сторон: его биографию, наклонности, уровень интеллекта, связи, привычки, страсти и пороки, то есть весь набор информации, включая группу крови, состояние печени и образец ДНК. Потом вырабатывается конкретный план влияния на этого человека и, если он срабатывает, то кандидата на высшую государственную должность той или иной страны ведут всей мощью «Золотого Миллиарда», а это деньги, и иная, в том числе специальная и силовая поддержка. Естественно, что впоследствии выставляется счет и скрепленный юридическо-мистическим ритуалом договор, нарушить который подписавший его сможет лишь в случае своей смерти. В последнее время подобные удачи стали не слишком частыми, но иногда...

Вдруг цвет экрана монитора изменился, из нежно-голубого став кроваво-красным, и тут же поползли слова экстренного сообщения:

– Альфа один, докладывает Зэт-631-й. Я его нашел! Это потрясающий экземпляр! Книга о нем «TOT SAMYI KLIMOV» висит на сайте мелкой неправительственной организации одной маленькой славянской страны; но это не чехи, не русские и даже не «hochly», которых стали узнавать, это – «belorusy». Мы уже вели их первого президента по нашей программе, но он оказался недостаточно интеллектуально развит, и Верховный Совет «Золотого Миллиарда» не включил его в число избранных. Однако «Батька», таков его позывной в нашей «паутине», привел-таки страну к почти правильному режиму. А вот этот второй – действительно наш, и если мы ему поможем, Беларусь полноценно войдет в «братство». Повторяю, его зовут Андрей Климов – удачливый бизнесмен, политик, депутат, отсидел в тюрьме, закалил свое тело и дух, интеллектуально развит, много читает, регулярно бегает кроссы, написал книгу и работает над второй...

– Достаточно, 631-й! Теперь готовьте досье на кандидата и, если вы вновь окажетесь на высоте, то ваш номер в регистре «Зэт» станет 31-м. А это, как вы понимаете, блага уже первой сотни, на порядок выше зарплата и возможности, каких нет у президентов даже больших стран. Старайтесь!

Магистр Альфа выключил компьютер и расслабился. Это была удача! Центр Европы, континент с многовековой традицией демократии, главный враг, и вот он, почти готовый диктатор... Средств жалеть не будем, главное – суметь вживить ему наш чип и тогда... тогда он станет гарантированно управляем и послушен. Завтра «большой совет», и, как знать, может быть, этот Климов – самая большая удача за последние годы.

– Кто он, как себя поведет? Ладно, и не таких обламывали... До встречи, друг мой Климов! – Альфа сладко потянулся и нажал красную кнопку большого компьютера. Это был сигнал чрезвычайной ситуации, когда все магистры и командоры в течение минуты должны выйти на связь с Первым Альфа, пауком всемирной паутины, злым гением демократии и главой «Золотого Миллиарда»...
 

Сумерки. Тусклый свет еле пробивается сквозь густую облачность. Где я? Где? Может, это сон. Бывают ли такие яркие, осязаемые сны? Когда ощущаешь холодный камень стен, сырой воздух; когда тебя не покидает тревожное ощущение потерянности; когда ты чувствуешь дискомфорт непривычного для тебя места. А может, и времени. Где ты сейчас? Сколько тебе лет? Какой год пошел от Рождества Христова? Где ты стоишь? На лестнице времени или безвременья?

Иногда смысл приобретает очертания настолько ясные, что уже не ощущаешь себя свободным в пространстве, окружающем тебя; этот смысл, эта суть мягко обволакивает, в то же время не оставляя шансов на побег; истина проникает в тебя вместе с воздухом, звуками, доносящимися из-за пределов осязаемости, теплом и холодом, ощущением опасности и безысходности. Можно ли в эти мгновения думать, если уже поставлена точка, если пуста кружка, нет опоры в жизни, ты не принадлежишь себе, а мысли, мысли заблудились в лабиринте предположений. При полном параличе мозга ты все же осознаешь холод от прикосновения ко льду, усталость при виде разостланной постели, жажду от вяжущего вкуса тягучей горькой слюны. Ты понимаешь, что происходит, и у тебя нет сил и желания сопротивляться неизбежному – порабощению твоей воли правдой. В чем она? Неужели ни одно, самое ехидное, острое и крепкое, как алмаз, сомнение не способно подточить эти оковы, разорвать крепкие путы убеждения, что все предрешено. Да, все так должно быть, и всю жизнь так будет, а ты, ты – ничтожество и гений, ты никогда не будешь знать ни времени, ни места, ни действующих лиц твоей трагедии и триумфа. Увы, то, что это великое событие соединения предчувствия с полной неожиданностью сбудется, и ты упадешь ниц и признаешь величие Его и полную свою подчиненность Ему, Его слугам – времени, пространству, отчаянию и вере, – все это будет. А ты, глупец, не замечал, как с тобой носятся, как тебя подталкивают и останавливают, заставляют и ублажают...

–     Просыпайся, Андрей!

Я открыл глаза. Опять этот свет. В камере его никогда не выключают. Кто это? Я не верю своим глазам – Гена? Геннадий Дмитриевич? Он сидел передо мной большой, мудрый. Легкая ироничная улыбка.

–     Чаю попьем? – спросил он.

–     Да, да, конечно, – спросонья не могу сообразить, как он здесь оказался, или где я?

–     Что с тобой? Ты, как будто, не рад меня видеть?

–     Нет-нет, но… Как? Как ты здесь оказался? И... тебя ведь нет.

–     Кто тебе сказал? Вот он я, ты что – не узнаешь Карпенко?

Он протягивает мне руку. Таких больших рук и мощных пожатий мне в жизни встречалось не много. Рука нового Якуба Коласа от науки, бизнеса и политики. Сомнений нет – это он, Карпенко.

–     Я ничего не понимаю, Гена.

–     А что ты хочешь понять?

–     Но ты же умер?

–     Боже, Андрей, ты как ребенок, еще не перестаешь удивляться. Разве со смертью наступает конец человеческому общению? Разве нет жизни после смерти?

–     Геннадий Дмитриевич, я что – сошел с ума? Ты меня извини. Может, это и есть шиза?

–     Еще ни один шизофреник не поставил себе такой диагноз. Так что успокойся. Я уже поднял (на тюремном жаргоне – вскипятил) кипяток. Какой будешь пить чай: зеленый, черный, красный?

–     Такое впечатление, что ты наблюдал за моей жизнью в тюрьме с первого дня.

–     Можешь считать, что так. Кто-то же должен тебя беречь.

–  Но тебя же, тебя самого не уберегли?

–  Так было угодно Богу. Мои враги – лишь послушные исполнители Его воли.

–     Зачем же нужен такой Бог, который забрал тебя у нас раньше времени?

–     Раньше? Нет, всему свое время. Он так распорядился. Не переживай. Это не трагическая случайность и не недоразумение. Это – акт Его воли. Тебе нужен был ангел-хранитель, он забрал меня, и теперь я всегда рядом с тобой.

–     Но почему не меня? Почему? Ведь я не столь нужен людям, как ты, ничего толком не понимаю, что происходит вокруг, что происходит со мной. Я простой человек. Я устал сопротивляться, бороться с тюрьмой, со своими слабостями и амбициями. Я уже запутался в своих планах. Мне осточертела жизнь, надоело взлетать и падать.

–     Остановись. Возьми кружку. Ну, как? Хорошо заварился?

К двери подошел вертухай, поднял глазок, осмотрел камеру. Не увидев ничего особенного, лениво поплелся дальше по коридору, стуча ключами и шаркая тяжелыми милицейскими ботинками.

–     Андрей, пройдет совсем немного времени, ты во всем разберешься, успокоишься, справишься со своими страстями и возьмешь ситуацию под свой контроль.

–     Да уж, в тюрьме возьмешь.

–     Не паникуй. Есть в земной жизни две вещи, которые рано или поздно человек обретает, – это свобода и смерть.

–     Хороший чай. Как ты поднял кипяток? Ведь на ночь вырубают электричество.

–     Зачем тебе знать такие мелкие подробности? Мы беседуем, пьем чай. Все идет своим чередом.

–     Как Люда?

–     Люду жаль. Она в отчаянии. Но она справится, у нее тоже есть помощник, как у тебя.

–     Гена, но чем ты можешь мне помочь? Мне кажется, Он меня оставил, мне уже никто не поможет.

–     Пока ты не стал тем, кем стал я, живи спокойно, не бойся того, чего не видишь; не домысливай то, чего не знаешь; вслушивайся только в то, что говорится на понятном тебе языке; люби только тех, кто тебя уже полюбил; верь в себя, а не в других; сомневайся в том, что бессмысленно, делай то, что всегда подчиняется твоей воле; не мечтай о том, что реально; желай всего, что возвышает тебя; помни о времени, но не следи за часами, не старайся измерить свой путь. Во Вселенной нет понятия расстояний. Помни: за горизонтом ничего для тебя не существует, живи в осязаемом тобою пространстве, не заблуждайся, но верь. Жди ровно столько, сколько требуется, чтобы убедить себя, что ты поступаешь правильно Когда спотыкаешься, то беги. Когда слишком ровная дорога, то сядь передохнуть. Помни, друг – это посланник Божий, он никогда не знает, какую услугу тебе оказывает, ибо для Господа это всего лишь забава. Множество маленьких радостей ценнее одного большого счастья.

Я слушал его спокойно и одновременно восторженно. Это он или не он? Это я или не я? Это сон или явь? Какая разница, если в этот момент я ощущаю себя вне тюрьмы, вне этих решеток и металлических дверей. Какое имеет значение, реально это или нет? Мне так горько и невыносимо жалко смотреть на Карпенко. Его нет. Он это осознает, я это чувствую сердцем, и ничего уже сделать нельзя. На глаза наворачиваются слезы. Из носа потекли сопли. Я рыдаю. Я уже не могу сдержать своих эмоций. Никакая железная логика не способна справиться с эти порывом чувств. Мне хочется его обнять и пожалеть, как маленького ребенка, мне хочется ему помочь, закрыть своим телом, остановить обидчиков суровым взглядом – тщетно! Я впадаю в истерику, какой ужас, horror, его уже нет и никогда не будет, а ты один, как на шлюпке в океане, у тебя нет ни весел, ни еды, ни воды, ни рации, ты под палящими лучами солнца, среди акул и гигантских волн. Отчаяние. Оно сжимает горло, парализует волю, сворачивает в тугой узел кишечник; ты мочишься и блюешь, не в силах совладать с собой; губы и язык тебя не слушаются, слюна течет прямо изо рта, ломит кости, позвоночник сворачивается винтом – horror – это уже не страх, не отчаяние, сравнений не отыскать, аналогов нет... «Данте! Я прошу тебя, Данте! – единственное, что взрывается в разжиженном мозгу, подобно отсыревшей спичке, которая, вспыхнув, сразу же гаснет. – Данте, объясни мне, что со мной? Где я? Данте!» Стук колес проходящего поезда, снующие вокруг люди. «Кто они, Данте?» – я хватаю его за рукав, умоляю, плачу навзрыд, прошу, но он нем, или я нем и меня не слышно, как не слышит взрыва снаряда убитый им человек. Больно, очень больно, терпеть нет сил, а объяснений нет, и только вырываются из сети мысленной западни, куда я себя загнал, проклятья: «Убийцы, сволочи, мерзавцы, уроды, отродье бл...ское, а-а-а, больно!»

–     Андрей, вставай, проверка!

 Меня будит сокамерник. Уже утро. Равнодушно–презрительный взгляд старшины-надзирателя. Заступила новая смена. Сон. Я весь разбит. Голова гудит, как металлическое ведро, в которое колошматят железной палкой. Я сижу на своей шконке. Как он сказал: «Если дорога слишком ровная, сядь, отдохни...»
 

– Ну что, ваше превосходительство кандидат в президенты Республики Беларусь, выборы на дворе, вот теперь и посмотрим, что стоит твой лозунг «Голосуй за Клима, а то Лука вернется!». Звони наблюдателям, спрашивай, как там дела на избирательных участках…

– Никуда звонить не надо, пусть ребята нормально, без напряга работают. С председателями избирательных комиссий всех уровней давно уже соответствующая работа проведена. Все под контролем. Кое-кого купили за деньги – жадных среди этой братии много. Кого-то подцепили на «женский» крючок, потому как поиметь бабу на халяву почти все хотят; трусливым пальчиком погрозили – и они на все согласились.

– Рэкетом политическим занялся, Климов?

– А как еще с мздоимцами и лихоимцами обращаться? Они десять лет подтасовывали все результаты в пользу того, кого боялись. Блага за это имели! А ведь все строилось на искалеченных судьбах сотен тысяч, миллионах моих сограждан. Кто ответит? Как мне с ними говорить, если они воспринимают только кнут? Буду бить аккуратно, но сильно! Детям – мороженое, а бабе – цветы! Понял, шеф? Прижали кого надо в темном коридорчике, да ножичком печенку пощекотали, а кое-кто сам на карачках приполз и всех «апостолов от Луки» сдал со всеми потрохами и соответствующим компроматом.

– Ты еще скажи, что детей в заложники брал и женщин стращал, чтобы мужья посговорчивей были...

– Что тут такого? Вспомни, как нас запугивали, как нас били только за то, что мы другие, не такие как они! Забыл, как мордовали жену журналиста Дракохруста, как ломали ребра Юры Хащеватского, известного кинорежиссера, как убивали Гончара, Захаренко, Карпенко… Забыть все это? Простить? Прощу, когда жало власти у этих подонков вырву. Пусть знают, что если опять начнут подтасовывать волю народа, будут наказаны все поголовно. Все, включая жен, детей, престарелых родителей. Знайте, председатели и члены избиркомов всех уровней, что за фальсификацию результатов голосования вас ждут суд, тюрьма и сроки, вплоть до пожизненного. Альтернативный «эскадрон смерти» будет ориентирован на вас и всех ваших родственников. Выбирайте, как вам поступить.

– Не боишься, что, посеявши ветер, пожнешь бурю? Не боишься, что через пять лет точно так же с тобой поступят? Зло рождает еще большее зло.

– Боюсь, но что делать. Я потрачу все свое время, которое мне отпущено судьбой, чтобы еще при моей жизни избавить мой народ от метастаз раковой опухоли лукавого режима. Ни один из тех, кто лицемерил во власти, не останется в тени. Все структуры будут вычищены до стерильного состояния. К власти придут абсолютно новые люди.

– Что, пожизненную люстрацию всего чиновничества объявляешь?

– Именно так и никак иначе. Старую номенклатуру коммунистов оставили в свое время – и что? Все служат Лукашенко верой и правдой, как некогда пресмыкались перед генсеком. Рабы и лакеи – самые дрянные люди во все времена и у всех народов. Воспитывать их будем личным производительным трудом, не превышающем уровня бригадира.

– Кроме силы, других способов прихода к власти не видишь?

– Драться за власть можно лишь тогда, когда осознаешь, что в этой схватке можешь драться насмерть! Глотку врагу порвать, иначе он тебя убьет не задумываясь! Нельзя понарошку, не всерьез, на уровне спорта выходить на поединок, с реверансами и правилами. Убей дракона и всех тех, кто его кормит и прославляет!

– Сам в дракона не боишься переродиться? Сам!

– Может быть, я уже дракон?

– Хватит психовать! Звонить пора наблюдателям. Сколько, по их подсчетам, за нас сейчас проголосовало?

– Тебе это надо? Считай, что у нас 90 процентов голосов избирателей уже в кармане…

– Подтасуют, что ли? Нет у тебя столько сторонников и быть не может.

– Тебе дело? Припишут, не припишут, это никакой роли не играет. Народу обрыдло повиноваться старому президенту. Он за двенадцать лет всех утомил своей простотой. Люди хотят нормально жить, зарабатывать много денег, не стыдиться своей страны и своего лидера. Я все это дам гражданам Беларуси, они это знают, и они выберут меня.

– Скандала боишься, абы тихо все было?

– Да, абы тихо, абы легитимно все прошло, чтобы Европа нас признала, во все свои структуры включила и не боялась новой власти; чтобы своими нас признали, а не изгоями а ля Ирак. Чтобы Лукашенко спокойно ушел на другую работу, без вызова в Гаагский Трибунал. Не хочу, чтобы власть менялась в результате гражданских потрясений, с кровью, раздором… Абы тихо – вот установка на выборы.

– Не надо, Климов! Тихо не получится, ты связан с кучей людей, партий, организаций. Все их услуги и пожертвования придется отрабатывать, людей на должности назначать. Еще наплачешься…

– За власть надо платить…

– Партии требуют разогнать «палатку» представителей вкупе с «сенатом», то есть нынешним карманным парламентом. Этих разгонишь, а ветеранов ВС 13 созыва – на их место?

– Да ни за что на свете! Мои коллеги-депутаты, в большинстве своем, умные профессионалы и хорошие люди. Они проверены временем и соблазнами. Этот ресурс нужно использовать. Они составят костяк новой президентской вертикали, станут министрами, губернаторами, другими высшими чиновниками.

– Не уходи от ответа! Палатников куда денешь? В ссылку?

– Последнее время мне все больше нравятся нынешние структуры власти. Классная нынче Конституция. Сам назначаешь, сам освобождаешь, что скажешь, за то и голосуют как в нижней, так и в верхней палате. Лепота! Они – ручные депутаты, очень удобные и управляемые, так зачем их менять? Пусть своими руками разгонят дружков ныне переизбранного президента и дадут картбланш на осуждение и уничтожение всех тех, кто нарушал Конституцию и Законы страны.

– А в то время, когда чиновники прежнего режима дружной толпой будут тусоваться по судам и тюрьмам, их вождь …

– Останется на посту президента… олимпийского комитета. Вот его истинное место. Может быть, он и пустился во все тяжкие, только чтобы познакомиться с легендарными спортсменами, да самому в хоккей поиграть, да на олимпиады почетным гостем поездить. Увидите, он еще президентом МОК станет и титул лорда получит. Спорт у нас расцветет невиданно...

– А еще опубликуй декрет «О земле», в котором скажи: «Дорогие героические колхозники, вы теперь – крестьяне! Вы никому ничего не должны! Делите землю и делайте на ней все, что захотите. Никаких налогов, никаких обязательных засыпок зерна в закрома родины. Никаких битв за урожай! Сможете сразу же конкурировать с дешевыми польскими и российскими продуктами – хорошо, а нет – учитесь, творите, придумывайте, но все сами и для себя». Земля станет объектом купли-продажи, но под контролем государства и при условии создания ипотечных банков, чтобы в залог земли можно было взять долговременную ссуду под льготный процент.

– Все правильно, такой декрет будет, да вот только не все так гладко. Цены на продукты питания придется поднять, и с этим ничего нельзя сделать. Сегодня себестоимость еды занижена, а деревня стоит на коленях и униженно просит власть помочь хоть чем-нибудь. На самом деле ее ограбили дочиста и лапшу на уши повесели, что, мол-де, это они, крестьяне всем должны. В Европе фермерам платит государство, чтобы они не продавали слишком дешевую продукцию.

– То есть сельское хозяйство нельзя не дотировать?

– Увы, дело Лукашенко живет и побеждает. Придется нам нечто похожее делать, но на другой экономической основе. К тому же, численность сельских жителей сократится, нам не нужно такое количество сельхозпроизводителей. Выживут умнейшие и сильнейшие.

– Как землю делить будешь? Опять нас, горожан, деятелей культуры, науки и искусства без штанов оставят, то есть никакой собственностью не наделят, в том числе и землей. Похоже, так?

– Именно так! Землю получат только те, кто будет способен организовать высокорентабельное сельскохозяйственное производство. Его форма меня не интересует: колхоз, ферма, или крепостное хозяйство. Сначала земля будет передана в аренду, а потом в собственность.

– Нет, Андрей, так поступать негоже! После октябрьской революции мои предки потеряли не только титулы, они потеряли и всю собственность, которой владели. Все это стало общенародной собственностью, в том числе и моей. От СССР мне причиталась одна двухсотпятидесятимиллионная часть богатств моей бывшей большой родины. Беларусь, вместе со мной, в очередной раз «надули», оставив ей только то, что было на ее территории и в ее недрах, хотя ее доля в общесоюзном пироге была куда как большей, чем у Туркменистана, Киргизии или Молдавии. А теперь даже из этого мизера ты мне выделяешь...

– Ничего я тебе не выделяю. У тебя есть мозги, профессия, вот, эксплуатируя их, и будешь кормиться, обслуживая новых собственников.     – То есть опять «прихватизация» теми, у кого есть деньги, тех ценностей, которые принадлежат всему обществу?

– Назови это так, но у нас нет времени на эксперименты перед лицом потери национальной независимости и государственности вообще. Форсмажор в стране! И потом, что это ты так разволновался? Тот, кто получит права на собственность, поимеет и обязанности в виде создания новых рабочих мест, обеспеченных зарплатой в тысячу и более долларов. А имея такую зарплату, любой гражданин Беларуси сможет и земельный участок купить, и собственное дело организовать, если есть к этому желание и способности. Еще раз повторяю, что в нашей стране будут созданы самые благоприятные условия для занятия бизнесом, для вложения инвестиций, создания производств и так далее. Мы были сборочным цехом Советского Союза, станем одним из ведущих производителей объединенной Европы.

– У тебя, Климов, не предвыборная программа получается, а некий винегрет, где столько всего наворочено, что без пол-литра не разберешься... Ну вот, дождались! Сообщение о ходе голосования из Могилева. Мы проигрываем там Лукашенко пять процентов голосов! Что делать будешь?

– Радоваться буду. Если уже «кузница кадров», вотчина «шкловского мечтателя» заколебалась, то можешь мне больше не докладывать о ходе голосования. Мне все ясно, мы победили! Впрочем, я в этом и не сомневался.

– В Шклове поставишь памятник Лукашенко?

– Никогда! Там будет стоять статуя Карпенко, как символ того, что власть «колхозников» никогда не вернется, что отныне в Беларуси правит истинная элита самых умных и достойных людей, имеющих права и, главное, обязанности перед своими гражданами.

– А себя в чем увековечишь?

– Мне памятником станет Минск. Это будет европейский город с множеством банков, офисов международных влиятельных организаций, большим современным аэропортом и не менее красивым и удобным вокзалом. Географический центр континента станет деловым и политическим центром Европы. У нас хватит энергии сделать все это...

– Похоже, что лавры «туркменбаши» не дают тебе покоя?

– Он примитивен, как куриное яйцо! А я примитивен, как «Пентиум-4», но с претензией превратиться в «Пентиум-5»...

– Ага, ты похож на компьютер... с кувалдой вместо «мышки».

– Без кувалды у нас не обойтись, чтобы «компьютер» не обидели и не испортили. Буду этим большим молотком отгонять дураков от власти.

– Честно говоря, Климов, мне уже не так хочется, чтобы ты к власти пришел...

– Поздно, Женя! Поезд ушел! Теперь готовься к бремени власти, но это действительно будет тяжело. Умные и благородные люди далеко не все захотят надеть это ярмо, а подлых я туда на пушечный выстрел не подпущу. Видел бы ты, как унижались передо мной те, кто еще вчера здесь правил бал. Сдали Лукашенко, сдали его любимчики, те, кого он из грязи в князи вытащил! Знаешь, что они предложили сделать с ним?... Только шиш им всем, не дождутся ни те, кто ему служил, ни оппозиция, что я с ним расправлюсь. Пусть знают, что в любой момент он заговорит, и многое тайное станет явным. Пусть они боятся друг друга, меньше о подлостях будут думать. А во власть, я тебе говорил, придут те депутаты 13 созыва, которые остались верны своему народу в очень трудное время; значит, будут верно ему служить и в хорошие времена. Я им верю.

– Ты также сказал, что Якубовича по-прежнему лидером государственных газет оставишь, главным редактором «Советской Белоруссии»?

– Не будет никаких государственных газет! Вся пресса станет действительно независимой. Четвертая власть нужна, как та щука, чтобы карась-чиновник не дремал. Ведь СМИ – это совершенно бесплатный социально-политический контроль за деятельностью госструктур. На кой черт иметь громадную толпу чиновников-контролеров за счет бюджета, если корреспонденты частных газет будут «рыть землю» ради «жареных фактов», за собственный счет. И Пал Изотыч без места не останется, он работать умеет. Вот пусть и послужит теперь обществу, пусть убытки, которые нанес, теперь отрабатывает.

– Ага, опять палкой погонишь людей в светлое будущее?

– Да, палкой! Ум вгонять можно и через «задние ворота». Тут Александр Григорьевич был прав. Другой вопрос, куда вести людей. Коммунисты гнали лучших граждан в концлагеря, Лукашенко – в нищету и безвестность, а я приведу нацию к богатству и процветанию. Я умею делать людей вокруг себя богатыми и преуспевающими.

– Да, работы всем ветвям власти будет много...

– Остынь, забудь про эти ветви и веточки. Власть всегда одна, а все ее украшения призваны декорировать уродливое тело и накладывать макияж на ее обезображенное пороком лицо, чтобы люди не ужаснулись этого мерзкого вида. Вот тут-то палка и нужна, чтобы посадить народ за парту и заставить выучить параграф всемирной истории под названием «Цивилизация». Потом протестировать, как его усвоили, еще раз повторить, устроить экзамен, а уже затем, не сразу, по дозам прививать в сознание людей основы демократии и гражданского общества, чтобы не возникло желание соскользнуть обратно, во времена Лукашенко. Причем учить этой науке белорусов будут сами белорусы, а не американцы, немцы или русские.

– Ну вот, Климов, пришли сведения из Центризбиркома, что более половины избирателей проголосовали за тебя. Ты победил! Открывай шампанское...

– Никого я не победил и не во мне, собственно, дело. Победила технология и знание противника. Мы побили его его же оружием и только. Вот когда в Беларуси начнут проводить экономические саммиты, как в швейцарском Давосе, когда минская финансово-промышленная биржа будет котироваться во всем мире, а нашим гражданам будут завидовать французы, немцы и прочие шведы, только тогда можно будет сказать: «Мы победили!».
 

Великий магистр Альфа заканчивал свое интернет-совещание. Вопрос практически был решен. Сообщение агента о диктаторских наклонностях кандидата в президенты Беларуси оказалось верным на все сто процентов: цель жизни – власть, высокие показатели эго и интеллекта, гибкая мораль, духовный нигилизм, искренняя вера в свое мессианство – все это позволяло надеяться на конечный успех. На мониторах с вежливо-почтительными улыбками застыли лица тех, кто постоянно мелькал на экранах самых влиятельных телекомпаний и красовался на обложках самых покупаемых журналов.

– Кто хорошо знает Климова и имеет на него влияние? Есть ли среди нас такие?

Молчание длилось недолго. На экране возник невысокого роста человек с короткой прической, проницательными глубоко посаженными серыми глазами и попросил разрешить ему говорить по-немецки. Высветился личный позывной – «Альфа-7», что указывало на очень высокий сан в организации.

– У меня был с ним личный контакт, еще до приглашения меня в «Золотой Миллиард». Думаю, что мое нынешнее положение в «мирской» жизни и степень влияния на страну проживания нашего кандидата позволят мне решить проблему положительно.

Великий магистр отключил все экраны, оставив только один.

– Продолжайте, «Альфа-7». Говорите спокойно, мы с вами одни. Что это был за контакт?

– В одном приморском городе я встретился с тогда еще бизнесменом Климовым, разговорились о строительстве. Мне понравилась его энергия и несколько неплохих проектов, им предложенных. Намечался большой юбилей моего родного города, а я отвечал за это. Позже, в своих воспоминаниях я, кажется, этот факт приводил.

– Хорошо, займитесь им, но аккуратно, понемногу, дозировано. Для начала предложите только свою помощь. Ну, скажем, наблюдателей послать на выборы, надавить на нынешнего правителя, его окружение заставить работать на Климова, денег на предвыборную агитацию «одолжить», на телеканалах вашей страны, ведь вы соседи, хорошо его представить...

– Договорились, Великий магистр, будет сделано...

– Да, вот еще, пусть ваш «Зэт-31» продолжает его «пасти», пусть каждое слово, им сказанное и не сказанное, у нас фиксируется. Контроль – он всегда полезен. Средств не жалейте, результат важнее, а деньги... это только деньги. До встречи, «Альфа-7».

Великий Магистр отключил последний экран и на мгновение расслабился. Затем, будто что-то вспомнив, забарабанил пальцами по клавиатуре. На мониторе появились буквы: «Договор с Андреем Евгеньевичем Климовым. Мы, нижеподписавшиеся ...»
 

Я стою на краю пропасти. Или в начале пути. Густой туман. Плотный дым от невидимого мне пожара. Не видно ни края, ни дна бездны. Счастье, испытание или трудности?

– Ну, ты готов?

– Нет.

– Почему? Ты ведь стремился сюда, бежал изо всех сил к этому месту, расталкивая стоящих впереди тебя людей.

– Нет.

– Почему?

– Не знаю, но смысла уже не вижу.

– Вот так просто ты отказываешься от своей мечты?

– А разве это мечта?

– А что же это? Ведь ты шел сюда осознанно?

– Но что там? Меня гложут сомнения.

– С каких пор?

– Всегда.

– Я тебя не узнаю. Ты ли это, циник, хладнокровный, расчетливый человек?

– Видимо, что-то не досчитал.

– Так не бывает. Незаконченное действие – ничто, ноль, поражение, возврат назад.

– И назад уже, кажется, поздно.

– Ну, так вперед! Посмотришь, чем все закончится.

– Мне стало неинтересно.

– Не верю. Ты весь горишь от желания заглянуть вниз, пощупать руками новый, еще не изведанный тобою мир.

– А если там ничего нет?

–Такого быть не может. Даже ирреальные явления можно почувствовать, представить, сравнить между собой.

– А смысл?

– Смысл? Ты ищешь в своих поступках смысл? Какая наивность! Руководствуясь эмоциями, ты вывел свои действия из зоны рассудка. И теперь, когда осталось сделать последний шаг, ты усомнился в правильности выбранного тобою пути. Почему ты вдруг решил, что перед тобой пропасть? Почему? Ты разве видишь что-либо? Нет. Проверить нельзя, можно только полностью уйти в свое новое состояние, но вернуться обратно невозможно, вернее, это уже будешь не ты, а кто-то другой. Что тебе до того, как он будет чувствовать себя, что подумает о произошедшем? Что тебе до глупых сомнений в будущем, если ты напрочь избавился от сомнений в прошлом?

Что? Ты еще думаешь? Но ведь и с этого места тебе не сойти. Ну же, попробуй! Что, нет сил, или нет желания, или врос в землю своими мыслями, как дерево? Долго ты еще будешь стенать и изводить себя идиотскими сомнениями? Вперед, только вперед, если уж не в состоянии повернуть.

– Но и вперед не могу. Мне кажется, я туда уже шел и... это путь назад!

– Правильно. Все идет по кругу. С чего бы ты ни начал, ты обязательно к тому же и вернешься. Придя в этот мир из небытия, мы в небытие и уходим.

– Нет, я отказываюсь тебе верить.

– Не верь, но выхода у тебя нет.

– Как – нет?

– Рано или поздно, но ты сам себя подтолкнешь к самому краю, не оставив выбора. Но это уже будет другое движение. Не конец пути, долгого, трудного, мучительного, а начало еще никому не известной дороги.

– Но почему?

– Нерешительность вводит нас в новое состояние, отличное от предыдущего. Мы как бы осматриваемся впервые, оцениваем себя по-новому, считаем шансы на успех и готовимся к неудачам.

– Но ведь это уже было? Я не могу начинать снова.

– Выбора нет. Движение происходит не снаружи, а внутри.

В этот момент я свалился на землю, пытаясь обхватить ее руками, найти хоть какую-то опору своей слабости, но поверхность, на которой я лежал, предала меня, наклонилась и спихнула в неизвестность.

– Ты проснулся!

Странный голос. Я никогда не слышал его. Кто это сидит на подоконнике? Знакомое лицо.

– Вставай, вставай быстрее!

– Дима? Дима Завадский? Вот это да!

– Как тебе эти голуби? Неси хлеб. Бросай им крошки.

На тюремном дворе собралась целая стая птиц. Даже воробьи почтили нас своим вниманием. Дима держал в руках видеокамеру. Он снимал голубей. Казалось, он увлечен настоящей охотой, как будто сейчас под моим окном появится дикий кабан или благородный олень.

– Дима, откуда ты знаешь меня?

– Тебя все знают.

– Кто – все?

– Все наши: Витя Гончар, Толя Красовский, Юра Захаренко. Меня Гена к тебе прислал, Карпенко.

– Вы что, разговаривали обо мне?

– Что за глупый вопрос? А о ком нам еще говорить! Ведь ты же здесь. Мы за тебя беспокоимся.

– Что-то я ничего не понимаю. Только что мне снился сон. Я проснулся. И вижу тебя, посланца оттуда.

– Да бросай же ты хлеб, наконец! Вон туда, видишь? Разлетятся, что тогда делать будем?

– Но ведь все это не реально.

– Что реально, а что нет? Ты? Тюрьма? Моя смерть? Наш разговор?

– Наш разговор.

– Тогда иди, спи дальше.

– Извини, я не хотел тебя обидеть.

– Нам обидно не бывает.

– И все-таки странно. Ты, Карпенко... Как это получается?

– Все решено без нас и за нас.

– Но что дальше?

– Дальше – фильм.

– Какой фильм?

– Тот, который мы сейчас снимаем.

– Но как ты можешь снимать в тюрьме? У нас здесь все отбирают.

– Кто?

– Вертухаи.

– Они слабы для этого.

– Но они и спрашивать не будут.

– И мы не будем. Снимем фильм безо всякого разрешения.

– Но кассета – у тебя же ее нет?

– А зачем она?

– Для съемок фильма. Не мне тебе, оператору, объяснять!

– Главное, чтобы он был снят. А кассета для этого не обязательна.

– Дима, но я ведь опять все забуду, вернее, проснусь.

– Не бойся забыть сон, бойся отсутствия сновидений.

– А можно и мне поснимать?

– Тебе... можно, но не желательно.

– Почему?

– Да как тебе объяснить. Я вижу одно, а ты другое.

– Как это?

– Все очень просто. Ты боишься со мной разговаривать. Нашу встречу боишься назвать встречей. А у меня сомнений нет. Ни в тебе, ни в себе, ни в нашем разговоре в тюрьме на Володарского. Ты ведь можешь испугаться того, что увидишь в объективе. Хоть это еще и не готовое кино, но картинка – уже акт творчества, значит, это уже больше, чем просто жизнь.

– Что я там такого увижу, чего раньше не видел? Голуби, воробьи, хлеб...

– Не боишься?

– Нет.

– На, снимай свое кино! Но помни, эта кассета не стирается, ее нельзя выкинуть и уничтожить.

Я взял из его рук аппарат. Не тяжелый и не легкий. Удивительное ощущение. Несколько секунд привыкал к его весу, рассматривал кнопки и надписи. Потом пристроил на плече. Заглянул в объектив и увидел не тюремный дворик, а прекрасный сад.

– Рад вас приветствовать в своем замке, monsieur Klimoff!

– Спасибо. Но я, право, не понимаю...

– Всему свое время. Не спешите. Подгонять луну бессмысленно, так же, как и прятаться от солнца. Позвольте вам представиться: маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад.

– Но мне кажется, я был сейчас...

– Не важно, где вы были, главное, где вы есть. Поверьте, копание в прошлом портит не только аппетит, но и будущее. Кстати, о еде. У нас с вами – обед. Да-да, не вздумайте отказываться.

– Но меня ждут.

– Кто ждет?

– Дима.

– Какой-такой Дима?

– Дима Завадский.

– Но здесь нет никакого Димы.

– Он пришел ко мне в тюрьму. Нам надо обязательно закончить разговор.

– Позвольте вам заметить, что это место совсем на тюрьму не похоже. А если и предположить, что это тюрьма, то отнюдь не худшая. Участь всех аристократов – жить в золотой клетке. Впрочем, мы порядком задержались у входа. Прошу вас, заходите. Вас ждет масса удовольствий и неожиданностей.

Может ли незнакомое место быть столь узнаваемым и таинственным одновременно? Огромные залы, прекрасные картины великих мастеров, золото и изящная вышивка. Да, они знают толк в искусстве украшать свои «тюрьмы». Но где я все это видел?. Обед. Недолгий. Немногословный. Мне незнакомые блюда и прекрасные вина. Мы вдвоем. Прислуга? Я ее не заметил. Но мы сами не приносили и не убирали со стола. За нами наблюдали. Малейшее желание хозяина и его гостя предугадывалось и исполнялось тот час же. Все было необычно и загадочно. Я не верил в эту реальность. Сон. Конечно, какой удивительный. Так легко и беззаботно чувствуешь себя только во сне. Но почему мне все здесь знакомо? Память веков? Тайные предки?

– Ну вот, мы и подошли к десерту. Тут вас ждет сюрприз, – сказал маркиз.

– Но я уже сыт.

– Это не может изменить наши планы.

– Я на самом деле не хочу никакого десерта. К тому же мне сладкое – вредно.

– А кто вам сказал, что будет сладкое? Десерт тем и отличается от обычных блюд, что у него особый, неповторимый вкус. Иначе, какой же в нем смысл?

– С таким подходом я еще не знаком.

– Правда? Мне кажется, свой десерт вы готовили всю жизнь. И, несмотря на сытость, вы внутренне жаждете его отведать. Нет-нет, не для того, чтобы получить удовольствие, не для того, чтобы дополнить недостаток вкусовых ощущений. Просто нужно довести обед до логического конца. Правда, чего-то не хватает?

– Чего же еще хотеть от обеда?

– Снова проголодаться. Обида за быстрое насыщение.

– Ну, это уже слишком.

– Вы не знаете себя. А впрочем, прошу следовать за мной.

– Куда?

– Отведать десерт. Не будем же мы смешивать такие понятия, как насыщение желудка и изысканное, на грани духовного, возвышенного наслаждение.

– Вы назвали это десертом?

– Иногда чувственные восприятия питают организм сильнее обильной трапезы. Я уже не говорю о том, что требуется чем-то подогревать угасающий огонь жизни. Прошу вас на лестницу. Мы идем в подвал.

Опять сырые холодные стены, как в моей камере. Сумрак. Гулкое, настораживающее эхо шагов.

– В эту дверь, monsieur Klimoff.

Я толкнул большую, кованную железом дверь. Несмотря на свою массивность, она легко поддалась.

В первые минуты я ничего не мог разглядеть. Неприятно пахло чем-то похожим на человеческие испражнения. Раздался стон. Меня подтолкнули к столу, на котором лежала истекающая кровью женщина. Ее конечности были недвижимы. По-видимому, у нее были перерезаны сухожилия. Рот плотно сжат. Выпученные глаза уставились в потолок. Верхняя часть гортани – надрезана, и из нее высунут наружу язык. Если сначала я воспринимал прогулку по замку де Сада с каким-то недоверием, изображая любопытство, то сейчас меня бросило в дрожь – передо мной была не кто иная, как судья Вера Тупик, вынесшая мне когда-то несправедливый приговор. Я бросился к двери, но она была заперта. Где же выход?

– Напрасно вы суетитесь.

– Выпустите меня!

– Куда?

– Я хочу уйти!

– А зачем? Разве вас не прельщает возможность попробовать весь десерт?

– Это невыносимо.

– Что невыносимо? Видеть реализованную мечту?

– Я об этом не мечтал, я этого не хотел. Позовите врача!

– А чем, вы думаете, они занимались до сих пор?

– Прекратите ее страдания!

– А как же остальные?

– Кто?

– Идемте.

Меня взяли за руки и подвели к креслу, в котором сидел, я его сразу узнал, следователь Алешкин, тот самый, ведший мое дело. У него были выколоты глаза, отрезаны щеки, пальцы рук и ног, а из вспоротого живота вывалились кишки.

– Я этого не хотел!

– Может быть, не совсем этого, но разве мы не угадали силу ваших чувств?

Как-то вдруг я оказался перед вытянутым во весь рост начальником моей тюрьмы полковником Алкаевым. Он стоял на носочках, а в пятки были вбиты гвозди, при этом на шее была затянута петля. Когда он пытался присесть, его душила петля, когда он начинал опускаться на пятки, дикий крик, подобно стреле, выпущенной из арбалета, пронизывал мой мозг.

– Что же вы делаете? Отпустите их!

– Мы делаем?

– А кто?

– Вы спрашиваете – кто?

– Я? Я здесь ни при чем, отвяжите его!

– И его тоже?

Меня толкнули к большому металлическому чану. Под ним горел огонь. Там кипела какая-то жидкость. Над чаном висел человек. Его было трудно узнать, страшная гримаса обезобразила лицо. Он держался руками за раскаленный прут. Пахло горелым мясом. Шейман? Я скорее констатировал, чем осознал этот факт.

– Это не я! Виктор, это не я! Прости!

– Он не слышит.

Я обратил внимание на то, что ему в уши вбиты деревянные колья.

– Если мое слово что-то здесь значит, я прошу вас, маркиз, все это немедленно прекратить, – умолял я.

– Здесь слова не имеют силы, а у новых желаний нет веса. Все это было решено и сделано не сегодня и не нами. Вы – наблюдатель. Расслабьтесь и получайте удовольствие.

Меня подтолкнули к металлической клетке. Внутри ее сидели обнаженные Божелко, Коноплев, Титенков и Ермошина. Они меня не замечали. Они не отрывали взгляда от соседнего отсека. Там метался в голодном припадке огромных размеров лев. Он был так агрессивен, что, казалось, вот-вот перегрызет металлические прутья клетки.

–Если вам надоел десерт, вы можете покончить с ним разом. Но для того, чтобы покинуть это место и избавить своих «любимчиков» от страданий, вам нужно всего лишь потянуть за эту ручку, которая открывает перегородку между вашими знакомыми и этим благородным животным. Выбора у вас нет. Если вы откажетесь, все эти ужасные страдания выпадут на долю близких и дорогих вам людей.

Единственное, что я смог в этот момент осмысленно сделать, это оглянуться вокруг, втайне надеясь найти хоть малейший намек на спасение. Я посмотрел вниз и... мой взгляд остановился на заостренных, подобно ножам, металлическим прутьям. Сколько их? Десять, пятнадцать, тридцать? Да и высота немаленькая, метров пять, а то и больше. Впрочем, какая разница, когда выбора нет. Последним усилием воли я заставил свои ватные, непослушные ноги согнуться и... прыгнул.
 

 – Ну что, господин президент, сам полезешь старый флаг срывать или пошлешь кого?

– Пока ты наши победные голоса подсчитывал, все уже сделано, и исконный стяг земли белорусской гордо реет над Дворцом президента. Сохранилось в штаб-квартире БНФ полотнище большого размера, вот его и повесили. А старый флаг рвать на куски не стали, просто отдали на хранение, потом в краеведческий музей отдадим. Герб уже сбиваем, к утру будет висеть «Погоня». Все надо делать быстро. Чтобы шансов соперникам не оставить. Впрочем, их и нет.

– А где сейчас Лукашенко, ты знаешь?

– Наивный вопрос. Конечно, знаю. Дома у меня. Его защищать надо от его же бывших друзей, а то убьют. Эти дураки лбы передо мной расшибают, как раньше перед ним. Напрасно, все равно все преступники пойдут под показательный суд, чтобы другим неповадно было законы и Конституцию нарушать. Я им не позволю всю вину свалить на Лукашенко, отвечать будет каждый за то, что творил. Вот Шеймана и Павлюченко действительно ищем. Интерпол будет оповещен. Никуда им не скрыться, найдут непременно, это теперь вопрос времени.

– Рано ты начал командовать, ведь еще инаугурации не было, ты еще во власть не вступил. Не пойму, почему тебе подчиняются...

– А кому еще? Бывший президент сдал полномочия на период выборов премьер-министру, а тот, вместе с правительством, еще накануне второго тура подал в отставку. Мои люди мирно и тихо взяли власть в свои руки де-факто, а де-юро мы на днях все оформим.

– Народу что скажешь? Надо ведь людям сказать, что Конституция восстановлена, что в стране Свобода, что Демократия победила…

– Вот и пиши эту речевку, я прочту. Только не длинно и без пафоса.

– Ты что, не понимаешь, что есть недовольные твоим избранием? Их, кстати, не так мало, как ты думаешь.

– Выгляни в окно, люди ликуют. Это наши сторонники, а противники давно упаковали чемоданы и рвут когти, пока не поздно. Впрочем, зря это делают, массовых репрессий не будет.

– Ты веришь, Андрей Евгеньевич, что за тебя восемьдесят два процента избирателей проголосовало? Что-то многовато, мы и на шестьдесят не сильно рассчитывали.

– Да не за меня голосовали, а против Лукашенко! Он всем, всем без исключения надоел, надоел до рвоты. Вот и сработало его же изобретение, подтасовка голосов в избиркомах всех уровней. Впрочем, зачем ты спрашиваешь, все равно официально будет объявлено, что выборы состоялись без единого нарушения.

– Ты что, всерьез говоришь, что властную структуру Александра Григорьевича не будешь сильно менять?

– А зачем, если она эффективно работает? Так же придется держать ближайшее окружение на коротком поводке, так же устраивать регулярную «чистку» правительства, так же успокаивать народ. Других механизмов власти нет.

– Когда объявишь состав нового правительства?

– Не так скоро, как многие наши сторонники надеются. Высшие чиновники будут приходить на должности только с собственной программой и говорить будут не по бумажке. «Дабы дурь каждого видна была»... Петр Великий бороды боярам брил, а я своих заставлю научные диссертации на соискание министерских портфелей писать и защищать публично.

– Заранее радуюсь, представляя, как тебя депутаты «палатки» рвать на части будут. Они всю твою подноготную на свет Божий вытащат, все твое грязное белье перетрясут. Они будут реабилитироваться перед избирателями за годы молчания, а перед собой – за годы унижений. Ты уже не увидишь «карманного» парламента, гремучую смесь получишь в «овальном зале».

– Ты прав. Так могло быть, если бы я заранее не подсуетился и не собрал досье на каждого народного избранника. Хочешь самое смешное? Чистеньких не оказалось ни одного. Вдумайся: ни одного! Пол, возраст, партийная принадлежность не сыграли никакой роли, все замараны по самые уши: взятки, торговля наркотиками и оружием, половые извращения и так далее. Лучше бы я этот компромат не читал, как говна наелся…

– Говорят, ты на завтра собрался в США лететь? Кто тебя там ждет? Зачем этот поспешный визит?

– Знаешь, кто больше всех обрадовался смене режима? Белорусские евреи в Нью-Йорке! Ты даже не представляешь, насколько эти люди влиятельны и могущественны.

– Климов, забудь, что ты был бизнесменом, ты теперь президент и у тебя другие задачи!

– Никакие они не другие! Нужно зарабатывать деньги для страны и никто за нас это делать не будет. С американскими бизнесменами сможет договориться только бизнесмен, а президентские полномочия мне только помогут.

– Так что, новый Хазарский Каганат образовывать будешь: то есть еврейские деньги плюс славянское государство. Однако знай, что в Средние Века эта затея плохо кончилась, причем и для славян, и для евреев. Химеры долго не существуют, потому что общие деньги, это еще не дружба и даже не симпатия.

– Не надо, еврейские деньги в средние века подняли многие европейские государства: Испанию, Францию, ВКЛ, Польшу…

– Андрей, погоди, немного рано ты о делах заговорил. Сегодня же праздник! Выйди к команде, поблагодари ребят, что на тебя пахали…

– Вот этого не надо! Пахали они не за «спасибо». Тот, кто проявил себя как профессионал и человек умный, – получит должность в моей администрации, кто прокололся – деньги за работу и до свидания, которого, впрочем, уже никогда не будет. У нас нет права на сопли и сантименты. Работы навалом, и слово «время» становится для нас синонимом слова «жизнь», причем в прямом смысле.

– Тогда хоть праздник для всех устрой…

– Какой праздник? Ты что, считаешь мое избрание праздником? Для меня? Это «пиррова» победа. Не знаю, стоят ли те силы, которые потрачены, преступления, которые совершены, кровь, уже пролитая, этой президентской власти?

– Обещания-то свои выполнишь, Климов? На лжи не построишь счастливого общества. Свою душу загубишь и других в тупик заведешь!

– Какая душа? После всего, что было?

– Счастья на крови не бывает!

– А кто обещал кому-нибудь счастье? Я обещал дать людям деньги. Да, они станут богаче, за свои слова отвечу перед обществом. Извини и уволь меня от словесной шелухи типа твоего «счастья».

– Ну, ты прямо на глазах перерождаешься, Климов! Куда тебя заведет власть, если уже сейчас ты забываешь и свои предвыборные обещания, и идеалы, ради которых ты шел на президентские выборы, а я тебе помогал. Извини, но мне придется написать правду…

– Пиши, да не забывай, что ты на меня работаешь. К тому же, скажи, кто тебя напечатает, если ты уйдешь из моей команды?

– Да кто угодно! Слава Богу, ты сам уничтожил государственные СМИ, теперь это независимые газеты, телеканалы, радиостанции…

– Независимые от кого? От меня? Как ты наивен. Давным-давно, еще до выборов, контрольные пакеты акций крупных медиа-компаний были скуплены мной. Там тебе слова не дадут – гарантирую. Мелкие же СМИ побоятся выступить против любимого президента, потому как потеряют и своих читателей, и зрителей, и рекламодателей.

– Ага, значит твои СМИ, как прежде при Лукашенко, вновь начнут врать про успехи в сельском хозяйстве, промышленности, на транспорте, про подъем жизненного уровня станут красиво вещать и мудрую политику нового батьки славить?

– Не надо мне этого дешевого популизма, я все-таки – Климов! Сельским хозяйством займутся те, кому будет принадлежать земля, то есть новые хозяева. Без государственного регулирования эта отрасль, естественно, не обойдется, но 90 процентов проблем лягут на тех, кто будет заниматься этим бизнесом. То же самое касается промышленности и транспорта. Рынок – лучший регулятор хозяйствования и индикатор успехов. Не газеты будут убеждать людей, что они хорошо живут, а кошелек и холодильник.

– Через неделю готовится оппозиционный митинг под лозунгом «Климов, выполни обещания!» Что делать будешь? Просят разрешить провести его на «плошчы Незалежнасцi» и по проспекту Скорины пройтись.

– Кто организатор?

– Все твои бывшие друзья, лидеры политических партий. Те, кто выступал против Лукашенко, теперь оппонируют, но уже тебе.

– Вечерка, Ходыка, Статкевич, кто там еще… Они, что ли, народ на улицу выведут? Пусть попробуют! За ними никто не пойдет. Выйдет кучка «отморозков» да пьяные обкурившиеся подростки. К тому же, на ближайших съездах этих партий они потеряют свои посты, их заменят более гибкие политики. Мы уже позаботились об этом. Поэтому запрещать ничего не будем. Пусть митингуют, пусть проводят шествие, пусть покричат вволю, а потом… Потом в независимой прессе появятся статьи о том, во что вылились беспорядки в Минске: убытки только на транспорте составили несколько миллионов долларов, и приходится повышать плату за проезд. Остальной ущерб от этой и других акций оппозиции будет удержан из отпускных денег всех категорий работающих. Теперь скажи, что после этого будут митинги и демонстрации. К тому же учти, что те ребята из КГБ, которые были внедрены в партийные структуры оппозиции еще при Лукашенко, теперь, столь же успешно, работают на нас. Архивы-то все у меня. Я был потрясен, когда узнал их фамилии; известными оказались в стране людьми, получали гранты с Запада на борьбу с режимом и зарплату от Лукашенко.

– Сожги, Климов, эти архивы!

– С одной стороны, это могила кой для кого, но мне они нужны.

– Есть и другая опасность. Да, ты чуть ли не в десять раз повысил зарплату бюджетникам, но выросли тарифы на обслуживание жилья, еду, автомобили, медицинскую помощь и лекарство… Денег крутится много, а люди не так уж и сильно, в массе своей, улучшили материальное положение. Так что не особенно-то уповай на то, что тысяча «баксов» зарплаты, которую ты дал учителям, врачам и другим бюджетникам, тебя выводит из-под критики.

– Большую зарплату люди получают? Получают! Все остальное, господа, делайте сами. Ищите, пробуйте, творите. Для этого есть все условия, а из ложечки кормить никто никого не будет. Слишком много денег не бывает, а жадность и зависть душат, так что – дышите глубже и от власти больше подачек не ждите.

– Это не благородно, Андрей, использовать худшие человеческие качества для укрепления личной власти.

– Люди есть люди, и других у нас нет. Их не переделать. Зависть, жадность и страх – вот основные характеристики нашего среднестатистического жителя. Да, я их использую, потому что это основные рычаги любой властной системы. В государстве с уходом Лукашенко ничего не изменилось. Фамилия президента – да, а люди? Они что, все вдруг стали добрыми и благородными? Посмотри, что делают наши соратники, какие они берут взятки, как торгуют должностями, как лоббируют интересы тех, кто им заплатил…

– Так возьми да посади их!

– А что, другие будут лучше? Эти хоть дело знают, да к тому же свои… Вот, Толя Лебедько, министр иностранных дел, ездит себе по заграницам, не без греха человек, но мы уже в Совете Европы, мы уже свои во Всемирном Банке, мы имеем режим наибольшего благоприятствования торговли в США. Страна становится солидной и респектабельной в глазах мирового сообщества. Зачем его менять?

– Да подсиживает он тебя, неужели еще не донесли? Говорят, что ты поручил ему подготовить почву для вступления в НАТО, а он волынит, время тянет…

– Правильно делает! Это нас туда тянут, а нам никакого НАТО не надо, потому что экономическую самостоятельность потеряем, а с ней и все остальное. Мы же ведь создали центрально-европейскую офшорную зону, с самым крупным банком на континенте. Вдумайся! Хотите работать без налогов? Пожалуйста, вот они мы, надежные, достойные партнеры, все капиталы под гарантией государства.

– Нам-то что от этого?

– Можешь себе представить цифру в полтора триллиона долларов?

– Такую огромную кучу денег представить не могу!

– Так вот, в нашем офшоре их будет гораздо больше. Но даже и этой суммы на счету Национального банка РБ хватит, чтобы решить все проблемы государства и реализовать все наши планы. Эту валюту можно будет прокручивать так, как нам захочется. Только придурки берут кредиты, а потом за них еще и расплачиваются. С помощью такого механизма мы пополним бюджет страны и сделаем его не дефицитным, а профицитным. Посчитай, сколько возникнет новых рабочих мест в этих банках и всей инфраструктуре в целом.

– Откуда же возьмутся деньги в бюджете, если нет прямых налогов?

– Зато рабочие и служащие получают зарплату, как граждане европейских стран, а то и выше, а с нее платят подоходный налог, пусть 12 процентов, но зато с каких сумм? Это ли не надежный источник поступлений в бюджет, это ли не санация промышленных предприятий, это ли не расширение внутреннего рынка за счет повышения платежеспособности населения? Все захотят иметь с нами дело, потому что страна из геополитического центра превратится в финансово-промышленный. Это возможно. Хотя, конечно, давление на нас со стороны прежних лидеров свободных экономических зон будет. Надо защищаться…

– Не проще ли жить по средствам, а не готовиться к агрессии со стороны тех, кого мы объегорили в сомнительной борьбе за этот крутой офшор? Не лучше ли жить по демократическим законам?

– А где ты ее видел, эту самую демократию? Везде управляет элита общества, а не провозглашенное Конституцией большинство. Народу говорят только то, что нужно говорить; внушают те ценности, которые нужно внушать; вызывают ненависть к тем, к кому нужно… Если это демократия, то и у нас она есть в полном объеме.

– Жрать, пить, ездить на самых крутых тачках, командовать себе подобными ублюдками –  это и есть власть и ее радости? За это ты будешь «трахать» собственных граждан?

– Если кому не нравится, пусть уезжают! Только уверяю тебя, что никто из страны не уедет. Зарплата не отпустит, чувство собственного достоинства не пустит прислуживать этим зажравшимся европейцам, перспективы не пустят искать счастья на стороне. Мы их привязали к рабочим местам, к их домам, к их машинам.

– Сомнения не гложут, Климов, что ввязался в эту бодягу? Какими мы были свободными, когда книги свои писали, когда критиковали всех и вся, ерничали и издевались над тогдашней властью. Червь сомнения не гложет, что не на то жизнь тратишь?

– Не поверишь, но я чувствую сейчас то, что, наверное, чувствовал в свое время Лукашенко. Пирамида власти, жесткая система, которую я сам выстроил и которая не позволяет мне поступать как-то по-другому, как ты говоришь, по совести. А бежать-то некуда, от ответственности не убежишь, от истории не скроешься. Мы с тобой придумали свой мир и считали, что сможем им управлять. Черта с два! Правильно Пугачева пела, что жениться по любви не может ни один король. Не может властитель поступать против законов власти, вопреки формуле, которую можно не знать вначале, но которая обязательно будет тебе явлена и которой ты не сможешь не воспользоваться. Уже сегодня, через год правления я вижу, что большинство людей понимает власть, как большой склад, кормушку, где все есть и все можно взять. Вот они все и требуют каждый для себя: на свой бизнес, на свою книгу, на свою ферму… И с каждым разом требуют все больше. Мы думали дать людям то, что они хотят, но не учли, что желания у них порочные.

– Так что же, все-таки следует строить храмы, а не банки?

– Скорее – монастыри! И загнать туда всех наших жлобов, чтобы молились и каялись! Ты прав, сначала нужны храмы, а уж потом банки и демократия. Только вот в нашем случае уже поздно искать тропинку к храму тому, кто ее не нашел. Строем поведу грешников, и пусть все знают, что шаг влево, шаг вправо – побег, со всеми вытекающими отсюда последствиями…

«Альфа-7» довольно потирал руки. Его встреча с Климовым, тогда еще кандидатом в президенты, прошла, как говорится, в теплой, дружественной, а главное, деловой обстановке. «Попалась-таки мушка, паутинка-то наша крепкая оказалась, – размышлял седьмой иерарх планеты, сидя за маленьким столиком и держа в руках чашку кофе.– Теперь доложу Пауку и получу премию. Экономику своей страны оздоровлю...»

Сладкие мысли овладели им, и он, отхлебнув последний раз из чашки, вытер губы платком и расслабленно развалился в кресле. Как вначале он, Климов этот, рассердился, как яростно выкрикивал слова о демократии, человеколюбии, Бога вспомнил... Убедил его только логикой и деньгами, правильней будет сказать – логикой денег. Великая все-таки штука, деньги. Слитая в цифры энергия, где чем больше нулей, тем больше возможностей. Хороший будет правитель. Задатки есть: мыслит системно, баб любит, амбиции наполеоновские, энергии хоть отбавляй. Как он занятно в баньке говорить начал о смысле власти. Это, говорит, путь в бессмертие, в вечную номенклатуру, в семью избранных... Знал бы, как, в самом деле, он недалек от истины, то кондрашка бы нашего нового друга хватила. Наивный немного мужчина, да это и к лучшему. Так ничего и не понял, когда «массажист» ему микрочип вживил в самое основание черепа. Сказал только, что немного больно, и успокоился. Все-таки наш Паук – это голова, хоть и страшен, как смерть. Миллиметровая «иголочка», фигня, казалось бы, но теперь любые наши «рекомендации» президент «свободной» Беларуси как миленький исполнять будет. И никакого нажима извне! Все сам! Все от него! Полная «незалежность»...

«Альфа-7» нажал кнопку и вошел в интернет. На мониторе появилось лицо Великого Магистра.

– Приветствую, седьмой. Чем порадуешь?

– Все получилось. Он – наш! Полностью наш! Думаю, что чип был лишним. Психологически готов ко всему ради своего президентства. У него собачья интуиция, сразу все просек, что от него требуется. Договор о сотрудничестве между нашими странами заключен и устно, и письменно. Теперь дело за вами, шеф! Когда назначим обряд «Огня и Крови», чтобы уже и духовно привязать его к нашей организации?

– А чего тянуть? Посмотрим в этом году, как он развернется. Вернее, куда развернется. Начнет «строить» население по ранжиру – поддержим и наградим, в сторону скакнет – чип его снова к правильным решениям подтолкнет. Если пойдет с нами в одну сторону, то его страна будет процветать, народ жиреть, а ему, президенту, при жизни памятники ставить будут. Так что планируй на весну твоего «крестника» в наш «миллиард» принимать.

– Все понятно. Уверен, что все пройдет хорошо. Только вот, Великий Магистр, бюджет у меня в стране в этом году...

– Можешь не продолжать. Премию заслужил. Пришлешь мне своего министра финансов. Утрясем твой дефицит, с профицитом в следующий год войдешь, обещаю. Ну, будь здоров!

«Альфа-7» выключил монитор и плюхнулся на диван. «Славно, славно все вышло, – вслух произнес он и, вдруг, не удержавшись, сорвался на крик. – Я сделал это! Я сделал его! Сделал!»
 

– Самолет ждет.

– Какой самолет?

Он, как всегда, был одет безукоризненно. Его нельзя не узнать. Джон Кеннеди. Пожалуй, стоило сесть в тюрьму, чтобы хоть во сне произошла эта встреча.

– Мой самолет. Самолет президента Соединенных Штатов Америки.

– Странно, как вас Лукашенко сюда пустил?

– А кто это такой?

– Президент Белоруссии.

– Не слышал о таком. Ну, нет времени на пустые разговоры. Поехали!

– В таком виде?

– Чем тебе не нравится твой вид?

– Ну, как, в тренировочном костюме, небритый, нестриженый, зубы не мешало бы почистить...

– Все это можно сделать в самолете.

– А куда, собственно, летим?

– В город твоей мечты. Город, по образцу и подобию которого ты построишь столицу своей страны.

Дверь моей камеры почему-то оказалась незапертой. Мы прошли по пустым коридорам, не встретив ни души. Тюрьма не охранялась. А, может быть, я был единственным ее обитателем? У ворот стоял большой черный линкольн. Улицы Минска были так же пустынны, как и коридоры изолятора. В какой-то момент я подумал, что вот такие были бы последствия взрыва нейтронной бомбы или аварии на Игналинской АЭС. В аэропорту, на взлетном поле, действительно стоял внушительных размеров боинг со звездно-полосатым флагом. Десять часов. Всего десять часов лета отделяют меня от моей мечты, от сна во сне, от будущего без прошлого, от вывода без посыла, от вопроса, застрявшего между мозгом и гортанью, от разочарований и бесплодных надежд, от серости и унылости существования болотной жабы. Нью-Йорк. Проезжая по оживленным улицам огромного мегаполиса, уяснил окончательно, что если где-то жизнь и остановилась, то только не здесь. Наш путь лежал в Вашингтон. На крыльце Белого Дома меня встречали его обитатели: Томас Джефферсон, Авраам Линкольн, Вудро Вильсон...

– Рады видеть, заждались, – сказав это, Линкольн взял меня за локоть и проводил в гостиную. Я сразу и не сообразил, кто передо мной и что за действо здесь разворачивается. Первое, что пришло на ум, – я попал в костюмерную какого-то театра, настолько разные были на присутствующих костюмы, платья, шляпы, шляпки, веера, тросточки, пряжки, цепочки и другие украшения. Рядом со мной беспокойно переминался с ноги на ногу кучерявый брюнет небольшого роста. Он вертел головой, словно попугай, и неодобрительно посматривал в мою сторону.

– Дамы и господа, спешу сообщить вам: я его доставил.

На это вступление Кеннеди публика отреагировала аплодисментами и радостными возгласами. Меня усадили в кресло, стоящее чуть ли не в центре зала. Создавалось такое впечатление, что сейчас будет консилиум врачей.

– Кто начнет, господа? У нашего друга мало времени. Мы должны успеть до утренней проверки в тюрьму, – громко произнес сочным басом Линкольн, сидящий прямо за моей спиной.

– Но утро уже наступило, куда спешить? – этот вопрос задал Уильям Фолкнер.

– Это у нас утро наступило, а в Сибири только вечер, – заметил Уинстон Черчиль.

– Какая, к матери, Сибирь? Вы что, географии не знаете? Он, вроде бы, из Литвы, а там европейское время, – возмутилась Екатерина Вторая.

– Откуда бы он ни был, из Сибири или Варшавы, но Авраам прав, надо спешить, – заметил Талейран.

– Кто первый? – спросил Кеннеди.

– Мне уже надоела ваша духота. Тесно, как в курятнике. Я начну первый – и на воздух.

Только теперь я узнал в говорившем маленьком нервном человеке Александра Пушкина.

– Я буду краток и в стихах, и в прозе, – продолжал он. –

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин, –

И тут не вижу я стыда;

Будь жид – и это не беда;

Беда, коль Государь – бездарен.

Если не понял, Андрей, поясняю. Громче всех квакающая на болоте лягушка не обязательно должна быть самой большой. Все, желаю удачи, быстрейшего тебе освобождения и никогда не пиши стихи, нет более бестолкового занятия.

С этими словами Пушкин пожал мне руку, похлопал по плечу и, не оглядываясь, выбежал из гостиной. На полпути он вдруг остановился, подбежал ко мне и прошептал на ухо:

–Мой сонет «Поэту» знаешь?

Я кивнул головой, не сразу вспомнив, однако, о каком сонете он спрашивает.

– Так вот, зачеркни старое название и напиши «Оппозиционеру». Разрешаю, я – автор.

– Коль уж мы начали с русского поэта, то не соблаговолите ли, ваше Императорское Величество, продолжить? – обратился Кеннеди к Екатерине II.

– Не люблю быть второй, но что сделаешь, не стану же я соревноваться с Пушкиным, к тому же в России я тоже была второй, Екатериной. Андрей, с одной стороны, тебе не повезло. Что Великое Княжество Литовское, что Речь Посполитая – болото, забитое дерьмом. Не случайно фельдмаршал Суворов там так долго возился с наведением порядка. Народ местный – люди жадные, злые и агрессивные. Трусливые, как зайцы. Стоит только придавить, сразу в леса. Но не упустят случая нож в спину всадить или красного петуха пустить. Дикари, хоть и в Европе живут. С другой стороны, будь счастлив, что не в России живешь. Просторы там большие, но бежать некуда. Работать можно, но без толку. Править легко, но скучно до глухоты.

– Андрей, когда тебе начинают говорить о том, какой бестолковый народ в твоей стране, – начал Уинстон Черчиль, – всегда помни, что нет более непоследовательной нации, чем англичане. Все это не более, чем бред, что есть избранные и неизбранные нации. Если человек любит заварное пирожное, то ему хоть кол на голове теши, но не выберет он пирожок с повидлом. Не бывает плохих народов, есть плохие политики. Не бывает плохих правителей, а идеальный избиратель – на кладбище. Лучшая урна для голосования – твоя тарелка. Все проблемы от бездеятельности. Страна, которая не воюет, похожа на приправу, которую забыли положить в соус.

– Когда мы собирали под свое крыло союзников на очередную войну со Спартой, я всегда помнил: наша участь не завиднее участи тигра, который выбрал себе в союзники шакалов, – вступил в разговор Перикл. – Воевать со всем миром в одиночку невозможно. Но и союзник – это всего лишь на время прирученный враг. Чем больше ты делаешь для своего государства, тем меньше это связывают с твоим именем. Чем больше тебе улыбается в делах государственных фортуна, тем больше тебя обвиняют в упущенных возможностях.

– Слушая речи этих сеньоров, Андрей, – заметил мне Франсиско Гойя, – я вот о чем подумал. Чтобы тебе не сойти с ума от всех этих противоречий, лучше не просыпайся. Да, вот возьми и заставь себя во все это не верить. Еще хуже, если ты не воспользуешься этими знаниями, да горят они в аду. Не верь происходящему, но и не забывай о нем в будущем.

– Знаешь ли, Андрей, почему Англия, римская колония, и США, английская колония, до сих пор – Англия и США? – спросил меня Джон Кейнс и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: – Потому что они, эти две страны, не побоялись воспользоваться в своих интересах всеми теми преимуществами, которые получали Рим – от Туманного Альбиона, Англия – от Нового Света. Не забыли они присвоить и капиталовложения метрополий. Грабеж? Да! Ведь все эти разводы начинаются с того, что детей лишают их законной доли в наследстве, но дети со временем просто забирают свое. Что? Вы не колония? Глупости! Весь мир поделен на метрополии и колонии. Метрополии теряют свои преимущества, когда забывают о своем праве навязывать свою волю вассалам. Колонии начинают приходить в упадок, когда перестают пользоваться всеми преимуществами колоний. В конце концов, поменяйте хозяина. Иначе превратитесь во всеми гонимого бродягу с отрезанными ушами и клеймом на лбу.

– Кругом одно и то же, – начал свое выступление Жан-Жак Руссо. – Утопии, идиллии, сказки. Всеобщее равенство, справедливое распределение, разумное управление. Надоело! Сколько можно заблуждаться? Возможность решить спор по справедливости имеет только сильный, через насилие. Эту порочную цепь не разорвать. Дальше – анархия, заталкивающая людей в круг, где безраздельно господствует тирания. Но вот удивительный парадокс. Чем больше укрепляется тиран, чем более рабским становится общество, тем ближе оно подходит к границам, где мирно соседствуют насилие и смирение, разумная достаточность и первобытный эгоизм страха все потерять.

– Есть народности и целые цивилизации, которых этому учить не надо, – слово взял Иосиф Бродский. – Все проблемы России и других славянских государств в том, что их интеллект, их пассионарность и элементарная организованность заимствованы у тюркских народностей, хазар и татар. Русским никогда не стать полноценными христианами из-за их генетических корней, которые подпитываются то Исламом, то Буддизмом. Вот почему в СССР процветал воинствующий атеизм. Вот почему мы ощущаем себя чужаками в Европе и ненавидим Восток и Азию. Андрей, вам было бы гораздо проще отыскать свою идентичность, если бы вы перестали считать себя самостоятельным, самодостаточным, созданным по воле божественного промысла этносом. Для того, чтобы иметь право выбора, необходимо сначала определить, что ты отрезал, – руку или пуповину родившегося ребенка.

– Прошло уже более тысячи лет, с момента обретения славянами своей государственности, – заметил Владимир Соловьев. – С того времени, как наследие Великого Рима было поделено на западное и восточное, славяне по воле исторической судьбы приобщились к великой Западной цивилизации. Все великие достижения человеческой цивилизации, сконцентрированные в умах, претворенные в жизнь постройками и государственным устройством, достигли нас с двух сторон: Центральной и Южной Европы. Чему могли нас научить дикие кочевники? Своему каркающему языку, который-то и нужен был русским, чтобы как-то отбрехиваться от безудержных разбойников с Востока и Азии.

– Дай еще немного времени этим умникам, Андрей, и вся западная цивилизация будет подтираться травой и рыть каналы деревянными лопатами, – ехидно заметил Лао Цзы. – Ты следуешь мудрому правилу. Но палка – не орудие, жало змеи может быть смертельным, а место поединка выбрано не тобою и таит еще много опасностей. Ощущение победы происходит не от вида побежденного врага. Кислое молоко не дает представления о вкусе свежего. Куда бы ты ни шел, смотри не под ноги – путь твой должен определяться по звездам, а не по кочкам. Запомни, сильных проклинают, слабых – пинают. Умных сторонятся, ловких хотят видеть в друзьях. Империи уничтожаются не врагами и не Императорами. Империи рушит зависимость государственного устройства от пастухов и горшечников.

– Если все подчинить силе законов, – величественно начал Хаммурапи, – власть в государстве потеряют все, даже родители над детьми. Что толку от власти закона, если подданные становятся рабами собственной нерешительности. Каждая статья закона – это шест, за который хватаются в топком болоте, а не крыша, под которой можно не боясь жить по своим, новым законам. Можно ли управлять страной волей без закона или законом без воли? Первое не подлежит сомнению, а это и есть закон. Писаное право – для подданных, воля – для государя.

– Чем больше я изучаю историю человечества, – заговорил тихим голосом человек с седой всклокоченной шевелюрой, – тем больше я убеждаюсь в божественном начале нашего мира.

Теперь я его разглядел. Сомнений нет, это Альберт Эйнштейн.

– Скорее всего, эти придурки развяжут ядерную войну или еще что похуже. Повоюют так, что если и останется какой миллион-другой обезумевших людей по всем уголкам планеты, – это будет хорошо. И никакой не «золотой миллиард», а в сто раз меньше. Вот и все, что останется от нашей цивилизации. Несколько тысячелетий мы восстанавливали в памяти наши способности людей золотого века на генном уровне, а потом – раз, и за какие-то два столетия такой неведомый прогресс. Все эти технические революции – труха. Это у нас уже было, просто мы не знаем, зачем нам эти знания. Вот и все. Андрей, ваши белорусы дикие от непонимания того, кто они есть на самом деле. Если ты им не просто расскажешь, а вобьешь эти знания в голову так, чтобы мозги зашевелились, они изменятся сами и страну изменят. На следующей остановке трамвая им нужно подняться в вагон, купить билет, занять свое место, вцепиться в поручни, а лучше привязать себя, чтобы потом не выпрыгнуть оттуда в панике, когда от собственного величия страшно станет.

– Самое удивительное, что люди, в общем, и не хотят свободы, самостоятельности, равных прав, – обратился ко мне Авраам Линкольн. – Ты думаешь, наша гражданская война была против рабства? Северяне воевали за голоса в парламенте, то есть за власть. И эту власть негры преподнесли им на блюдечке. А в придачу имущество и земли южан. Стоит только поманить пальчиком. Что изменилось? Да ничего! Президент Кеннеди тебе подтвердит, что еще сто лет у нас было угнетение черных белыми. Хотели ли рабы чего-то другого? А хотят ли белорусы чего-то другого? Может, не стоит тратить столько усилий, объясняя барану, что он появился на свет для того, чтобы его стригли, а затем отправили в плов или на шашлык? В конце концов, что меняется с обретением свободы? Вы перестаете подчиняться, работать, учиться, уважать друг друга? Что сегодня есть у современных американцев? Как там у них с рабской психологией, цепями условностей и всеобщей манией преследования?

– Никто не сходит с ума в одиночку. Иначе как же определить само сумасшествие? – С это начал Уильям Фолкнер. – Каждый человек может прожить свою жизнь особняком, в душе оставаясь свободным даже от самого демократического и свободного государства. Сильному духу претят любые законы, границы и авторитеты. Он сам себе хозяин. Он имеет право не только на удачу, выкованную ошибками, но и на ошибку, являющуюся продуктом его собственного изготовления. Вот истинная свобода. Человек нуждается не в сырье для производства товара, он нуждается в свободе выбора предметов подражания.

– Вот так целые народы пропадают на обочине цивилизации, – вставил свое слово Никколо Макиавелли. – Выбрав ориентиром в жизни свою исключительность, они ходят вокруг одного и того же места. К ним присоединяются другие. И вот уже сформировано стадо из малообразованных, запуганных, загипнотизированных идеологическими догматами людей. Куда они идут? Они не знают. Никто не знает. Жизнь ради движения. Ради топтания на одном месте.

– Не все так просто, Андрей, с этими, на первый взгляд, глупыми людьми, – в спор вступил Талейран. - Они готовы снести любые унижения, тяготы, лишения, лишь бы не трогали их личную жизнь, лишь бы разрешили верить в сказки и не донимали увещеваниями, как им надлежит построить светлое будущее. Революции делаются не ради всеобщего благоденствия, а ради защиты своих личных, чаще мелочных интересов, ничего общего не имеющих ни с цивилизацией, ни с прогрессом, ни с творчеством. Ты даже не представляешь себе, какими низменными страстями подпитывают себя люди в течение дня и какой грех они избирают себе в качестве путеводной звезды ночью.

– Верить в способности людей так же глупо, как сомневаться в том, что звезды могут вводить людей в заблуждение намеренно, только бы в очередной раз показать им, насколько они несовершенны, – заметил Тутанхамон. – Андрей, государству, могучему государству, для поддержания своего величия необходимы армия и жрецы. Никакая полиция, никакой уголовный кодекс не могут сравниться с воображаемыми карами, посылаемыми божествами на головы непослушных людей. Достаточно веры в то, что стихийные бедствия, болезни, неудачи в делах и просто ссоры – кары небесные даже за маленькое сомнение в правильности государственной власти, в величии фараона. Никого нельзя заставить силой подчиняться и тем более служить. Чтобы сохранить государственный строй незыблемым в веках, тысячелетиях, нужно нечто большее, чем слепая покорность. Необходимо, чтобы человек ощутил себя пирамидой, на которой держится его дом, государство и целое мирозданье.

Провожал меня к самолету Томас Джефферсон.

– Можно по-разному относиться к тому, что говорили тебе эти великие в прошлом люди. Но несомненно одно – это квинтэссенция всего миропорядка, схема исторической матрицы, – рассуждал он в машине, везшей меня в аэропорт.

– Однако, мне показалось, что каждый из них вступал в противоречие не только с предыдущим выступающим, но и с собственным мировоззрением, приведшим их на вершину власти и закрепившим за ними в истории титул Великого.

– Так и есть. Всю свою жизнь они противоречили сами себе, а окончательную точку в этом процессе поставили «Волны Тоффлера», мысли, разрушающие прежние представления об устройстве мира.

– Мне кажется, что это всего лишь набросок, этюд утренней зари, когда еще есть звезды, но и солнце вступает в свои права.

– Так-то оно так. Но если не придерживаться канвы какой-то твердой закономерности, можно попасть в тот же капкан, в который угодил охотник, его же установивший. Поэтому-то абсурд как раз и лежит в основе спадов и подъемов мирового интеллекта. Проследить, как ни странно, эту закономерность гораздо легче, чем докопаться до ее сути.

Глядя на спившегося сержанта, проводившего проверку в тюрьме, я представил историю Человечества в виде огромного корабля, загруженного до отказа не только людьми, но и переполненного тараканами и крысами, то есть их идеями, к счастью, не реализованными.
 

– Андрей, ты вчера так хорошо смотрелся на инаугурации в своем костюмчике от Версачи, а когда положил руку на Библию во время присяги, то показался таким величественным. И все наши стояли радостные, но уже в глазах читалось достоинство, а в осанке гордость. Да что там, ребята заслужили. Это момент истины, торжества справедливости, когда к власти, наконец-то, пришли умные и достойные люди. Уверен, что мы сделаем нашу страну классной, что о Беларуси заговорят, что народ, получив свободу, проявит свои лучшие человеческие качества. Как давно мы мечтали, еще в 95-м, когда со Шлындиковым создавали Гражданскую партию, что в стране будут созданы условия, когда творчество и инициатива – естественно, в рамках разума и культуры – станут главным движителем развития экономики и общества в целом. А кстати, тот шикарный мерседес тебе, как главе государства, по наследству от Лукашенко достался?

– Еще чего! Во-первых, нельзя носить чужую одежду и пользоваться не своими вещами. С ними передается энергетика бывших хозяев. Я не хочу, чтобы на меня действовали флюиды Александра Григорьевича. А во-вторых, попридержим пока лукашенковский шестисотый, а через несколько лет продадим его на аукционе за приличные деньги, скажем, Бушу-младшему, вот и оправдаем затраты на наш бронированный лимузин. Нужно быть экономными, потому что денег нам потребуется на переустройство страны безумно много.

– Однако есть международный протокол и президент должен иметь борт №1, то есть собственный самолет.

– Нам уже подарили боинг и даже успели покрасить в бело-красно-белые цвета, так что полетаем.

–     Кстати, о загородном дворце Лукашенко...

– Все лучшее – детям!

– Сам-то где жить будешь, не на Жуковского же?

– Протокол не позволит, а так бы жил! Особнячок знаешь на Захарова, где Дом дружбы с зарубежными странами? Вот это строение и станет моей резиденцией. Здесь можно и друзей принять, да и официальных гостей тоже. Я житель городской и не хочу уезжать из него каждый день, тем более, что это отнимает время, а нам надо работать. Кстати, парк Горького станет своеобразной зоной, где будут отдыхать от трудов праведных дипломаты, члены кабинета министров, то есть весь истеблишмент. Сделаем поляну для гольфа, другие развлекалочки. Тут и почетный караул будет официальных лиц приветствовать. Пора кончать с советскими привычками к монументализму, у нас страна маленькая, не тщится изобразить из себя гиганта, вот и будем жить по средствам.

– Не пугай меня, Андрей, неужто от резиденции на Карла Маркса, 38 откажешься?

– Да! Во-первых, такая громадина для администрации президента не нужна. Как минимум две трети сотрудников этого аппарата, а также все без исключения вертикальщики, эти взяточники, будут уволены. Нечего подменять собой правительство. Кстати, парламент тоже переедет в здание по улице Энгельса, хватит им! А на площади Ленина, которая снова станет «плошчай Незалежнасцi», будут выселены из зданий все чиновничьи конторы, а здания отданы студентам. В бывшем Доме правительства будут работать факультеты БГУ, а в «Овальном зале» студенты юрфака будут слушать лекции по конституционному праву. Представляешь, с каким чувством будут входить будущие адвокаты, прокуроры, судьи в эту аудиторию? Как немцы в Рейхстаг после войны. А депутаты 13-го, разогнанного, Верховного совета распишутся на одной из стен, возможно, так: «Падением диктаторского режима удовлетворен! Лидер фракции «Гражданское действие» Богданкевич». И вообще, эта площадь станет чисто студенческой: маленькие кафешки, библиотеки, баскетбольные площадки, инернет-клубы, дискотеки... Ну как Сорбонна в Париже или Оксфорд с Кембриджем в Англии. Кроме этого, мы из городов вынесем заводы и другие экологически вредные производства. Территории у нас достаточно, коммуникаций – тоже хватает. Будем осваивать страну, но уже осмысленно, по-хозяйски.

– В свое время, впрочем, очень похожее на наше, но не по форме, а по сути, в послевоенной Германии, в западной ее части, Эрхард и Аденауэр придумали модель социально ориентированного рынка по-немецки. Дали всем бездомным лопаты и кирки, а потом дешевые муниципальные квартиры, а потом дешевый народный автомобиль фольксваген по тысяче долларов за штуку. Очень быстро западные немцы стали жить хорошо и богато, тогда как их родственники в восточном секторе сорок лет героически строили счастливое будущее, да так и не достроили. Надо полагать, лавры немцев не дают тебе покоя?

– Фигня все это. Главное, что действительно одним из первых проектов станет автомобиль. Дешевенький, простенький, доступный любой семье. Но не для того, чтобы по городу на нем гонять да пробки создавать, а чтобы семья домой, в свой загородный коттедж уехать смогла да утром до работы добраться. Вот тут-то и станет проблема дорог. Будет брошен клич: «Все на борьбу с бездорожьем и разгильдяйством!» Будем строить хорошие дороги, даже очень хорошие, и торг здесь не уместен. Уже сейчас солидные европейские дорожные фирмы готовы побороться за тендер на этот заказ. Условия будем диктовать мы.

– Вот уж кто-то погреет руки!

– Обрубим ручонки-то! Да, власть должна быть богатой, но не воровскими методами, не грабежом народа, чтобы у одних отнять, а другим, то есть своим, дать. Население должно не бедствовать, а богатеть. На месте нерентабельных заводов, которые просто сжигают энергию и расходуют дорогое сырье, а производят никому не нужное дерьмо, будут разбиты сады и парки, где будут гулять дети и щебетать птички. Источники уничтожения экологии станут производителями кислорода и хорошего настроения.

– Твой второй роддом, где явился миру Климов-мыслитель, то есть СИЗО №1, ты увековечишь в веках?

– Снесу к бениной матери, чтобы и камешка не осталось. К этому зданию у меня особые счеты. Пусть на этом месте храм будет воздвигнут. Тут сидели разные люди: и невинные агнцы, и хищные волки, и католики, и православные, и мусульмане, и буддисты, и иудеи… Пусть здесь будет собор всех конфессий, эдакая мини-церковь единой веры в справедливость Божью.

– Ну, ты просто миротворец, Андрей, да и только. Я думал, ты шутишь, когда говорил, что на должность президента национального олимпийского комитета… Александра Лукашенко выдвигаешь.

– Никаких шуток. У нас не так много сильных личностей, чтобы ими бросаться. А бывший президент Беларуси человек, безусловно, сильный, да к тому же спорт любит фанатично. Вот пусть его в стране и развивает. Тут у нас много вопросов и нерешенных проблем. К тому же, всегда под надзором и при деле, поэтому некогда ему будет всякими глупостями заниматься. К тому же скажу, что два сына Лукашенко уже у меня работают, так что варианта Ирака не будет, когда всю семью Хусейна замочили. Хорошие, кстати ребята, эти братья Лукашенко…

– Себе соломку стелешь на будущее, когда придется приставку «экс» примерять, посему бывшего президента на почетную должность определяешь?

– Не надо, Лукашенко был не самым сильным политиком. Ему не хватило уверенности в себе и легитимности как правителю. Он осознавал себя всегда неким самозванцем, не природным властителем. Поэтому выпячивался, надувал щеки, стремился во всем быть выше всех. Выкашивал вокруг себя умных, талантливых, энергичных помощников, чтобы они, не дай Бог, его самого не затмили. Вот и остался, в конце концов, с маленькими и серенькими подельниками, которые усилить его собственный интеллект не могли, и он проиграл. Теперь в отсидку эти функи и пойдут, знали, что творили.

– Ну, ты-то мудрее поступаешь, самых крутых бизнесменов, самых сильных экономистов, ученых и управленцев себе в команду набираешь. По составу твоя команда не слабее путинской будет. Только вот я сомневаюсь, что такой звездный состав долго протянет. У тебя, Климов, наполеоновские замашки прослеживаются…

– О чем ты говоришь! Если и будет у нас диктатура, то только диктатура интеллекта. У власти будут просто умные люди, которые сумели подняться над людскими пороками: жадностью, трусостью, завистью. Самый веский аргумент для принятие решений – благополучие гражданина и страны.

– Андрей, ты хоть осознаешь, что мы сегодня получили? Это же необъятная власть! Свихнуться с ума можно! Сделать все, что хочется, да на это 24-х часов в сутки не хватит…

– Успокойся и расслабься. Есть кабинет министров – вот пусть и работает, а мы будем наблюдать за ситуацией и, если надо, корректировать и направлять. Картошкой и морковкой, кипящими в котле каждодневных проблем и обстоятельств, мы не будем. Помешивать поварешкой и подсыпать по вкусу соль и перец – это наше, но не более. Пойми, президент – это шеф-повар или, если хочешь, дегустатор политики государства, но с правом вылить стряпню правительства в унитаз.

– Ну что, праздник по поводу твоего избрания закатывать будем? Пива выкатим народу, напьются все от души, подерутся, поскандалят, фейерверк посмотрят, подъезды в центре города все до одного замочат и…

– Никаких массовок в городе! Семьями и коллективами на природу, на пикники, на рыбалку! Там есть реки, озера, кустики, наконец… Все достойно, цивилизовано, а главное приятно и полезно.

– Скажу честно, народ балдел, когда увидел, что машина президента вместе со всеми ехала по проспекту, останавливаясь на «красный свет», и водители рядом стоящих машин брали под козырек и махали вам руками. Это что, пиар-акция, набор популярности?

– Так будет всегда. Что толку перекрывать плохие дороги, чтобы быстрее доехать самому. Надо строить качественные, широкие магистрали с хорошей системой регулирования, тогда и ты, и другие ехать будут быстро, никто проблем знать не будет.

– Кстати о дорогах. На Западе столько видеокамер и другой техники вдоль дорог понаставили, что нарушать правило никто не рискует. А у нас гаишник за дерево станет, свою сотню баксов с водителей стрясет и дела ему до этой самой безопасности движения нет никакого; иначе бы как пень посреди дороги стоял да предотвращал нарушения, а не фиксировал их.

– Хорошая идея. Ею стоит воспользоваться. Во-первых, численность милиции сократим, во-вторых, дадим работу мозгам наших ученых, пусть нечто дешевое и качественное придумают. Да и не только на дорогах, в подъездах свой «глаз» иметь тоже совсем не плохо. Безопасность…

– Ага, безопасность, говоришь? Коль твоя резиденция будет рядышком с парком и набережной Свислочи, то кроссы бегать тебе там и придется. А не боишься?

– Чего это мне бояться?

– Ну, на первый момент – собак. Знаешь, сколько их в этих местах? Сотен пять или десять, не меньше! Но не думай, что это болонки и пудели. Все больше питбультерьеры, которых везде, кроме как у нас, запретили даже выводить на улицу, ротвеллеры – неуправляемые злобные собаки, доберманы, овчарки и прочая гавкающая и кусающая братия. Старичок некий трусит по парку, а из-за куста «друг человека» как прыгнет ему на спину, так у ветерана тут же инфаркт. А у детей такие стрессы все больше заиканием заканчиваются да сорока уколами в зад, от бешенства. Хозяин же пса, в лучшем случае, заплатит штраф.

– Люди платят за собак налоги. Если их не хватает, то будут платить больше, но в парках, скверах, на стадионах и на детских площадках собак больше не будет! Там будут отдыхать люди, причем безопасно. А если когда-нибудь собака укусит ребенка или испугает старика, то хозяин будет сидеть в тюрьме, как если бы он применил против человека холодное оружие. Кстати, в президентском парке будут спокойно бегать все желающие. Там будет центр спорта и отдыха.

– Красиво говоришь! Но все-таки я тебе очень поучительную сказочку расскажу. Жил был в одной стране властитель-дракон и очень уж он угнетал людей. Там же проживал и очень добрый благородный юноша, который ненавидел тиранию и любил свободу. Вот он и пошел воевать с драконом, но прежде встретил мудрого старика, который, кроме того, что дал ему волшебный меч-кладенец, еще и слоган волшебный ему сообщил, который звучит так: «Дракон везде. Смотри вокруг, смотри в себя и ты его увидишь!».

Вооруженный словом и сталью юноша пошел сражаться и победил дракона.

И потом дворец стал осматривать, что где лежит. И такое увидел: горы золота, драгоценные камни, восхитительные, необыкновенной красоты девушки… Захотелось юноше все это иметь, и стали отрастать у него драконьи когти, чешуя, зубы… Но вспомнил он мудрые слова старика: «Смотри вокруг, смотри в себя и ты дракона этого увидишь!». Понял мальчик смысл этой мудрости и снова стал Человеком и осчастливил свою страну разумным правлением. Как тебе сказочка?

– Ты что, меня в диктаторских устремлениях подозреваешь?

– Нет, но всякая власть заразна, ох заразна!

– Наша задача исполнить обещания, которые были даны народу. Исполним – нас попросят работать дальше. Не исполним – нас попросят освободить кресло. Только и всего. Вот тебе формула власти от Климова.

– Формула-то хороша, но где возьмешь деньги на столь широкие реформы?

– Год-два свободы, но полной свободы бизнеса, без ограничений – и ты не узнаешь страну. Если соединить наш научный потенциал с возможностями предприимчивых людей под опекой государства, то это будет прорыв на все рынки и ко всем самым передовым технологиям. К тому же, когда стало ясно, что режим Лукашенко падает, инвесторы хлынули в нашу страну.

– Надо полагать, что первый официальный визит президента Климова будет в Чехию к своему другу президенту Свободе?

– Это удивительная страна и прекрасные люди. Да, Свобода приезжал ко мне в тюрьму и поддерживал меня всегда. Он мой друг и им останется. С Чехией будем дружить и учиться у них демократии, цивилизованному рынку и гражданскому обществу. Во всяком случае, до откровенной лжи наша власть не опустится. Что за радость носить титул чемпиона, если ты его не выиграл. Это все равно, как чужую медаль или погоны нацепить.

– Завтра ты должен дать народу тезис твоего правления. Он у тебя готов?

– Сформулируешь ты, а смысл такой: надо поздравить народ с окончанием коммунистического рая Ленина, Сталина, Брежнева и местечкового вождя Лукашенко. Поздравить всех, что сегодня мы проснулись в Европе. Поблагодарить пенсионеров за то, что они дожили до нашей победы. Наверно, предостеречь всех от выяснения отношений и охоты на ведьм. Сказать, что я не только гарант Конституции, но и гарант свободного предпринимательства и личный телохранитель каждого честного бизнесмена. Объявить, что новая власть – это гарант общества широких возможностей, трезвой жизни и политики…

– Короче, так: работа, благоденствие и трезвость!
 

Странный, очень странный камень. Почему меня так притягивает к нему? Под слоем мха и пыли никак не разглядеть имени. Год? Да, интересно, какой же год? Если бы удалось рассмотреть дату смерти. А стоит ли? Не вызовет ли это еще большее разочарование? С другой стороны, не могут же все умереть разом.

– Что, интересно?

Я оглянулся. Никого. Вот удивительно. Неужели мне послышалось, или, что еще хуже, я заговорил не своим голосом?

– На этом кладбище пустынно. Вряд ли кто здесь, кроме нас, сыщется в это время.

Да вот же. Как я его не заметил? Наверное, оттого, что он стоял слишком близко ко мне. Обычно это происходит с друзьями и родными, с теми, к которым привык так, что иногда кажется, будто ты врос уже в их тело, настолько спокойно воспринимается их присутствие рядом.

– Мы знакомы?

– Человек даже и не подозревает, как велико множество знакомых ему лиц. А что говорить о родстве душ?

– И все же. Я стою здесь. Я даже и не понял сначала, что это кладбище.

– А что, на кладбище, как в советской уборной, должен быть специфический запах?

– Нет, конечно. Но все же...

– Не усложняйте. Вы здесь. Вы и никто другой. Не стоит сомневаться в том, что уже произошло. Да, будущее всегда покрыто мраком таинственности. Даже явное, происходящее прямо на глазах, и то не всегда имеет четкое определение, да и трудно предугадать все последствия. Но вот то, что уже умерло, забыто, как ни странно, склонно к реинкорнации во вполне определенную форму, с регалиями и знаками отличия, в которых сомневаться не приходится.

– Постойте-постойте! Вы о чем?

– Да все о том же.

– Но мне кажется, вы что-то не договариваете.

– А вы? Всегда ли вы искренни, хотя бы перед самим собой? Не отдаете ли вы опрометчиво свою выстраданную, слепленную собственными руками реальность во власть грез?

– По-моему, вы слишком много обо мне знаете.

– Такова участь всех известных людей – о них знают больше, чем они сами о себе.

– Это – заблуждение.

– Такое же, как и смерть, могила, кладбище, рождение, в конце концов?

– Не понимаю, вы меня застали врасплох.

– Вы хотите сказать, что не были готовы к встрече с кладбищем?

– О чем вы?

– Да все о том же, о заблуждениях. Вы оглядываетесь вокруг, щурите глаза, пытаетесь прочесть надпись на могильной плите и при этом уверены, что вся эта окружающая обстановка не имеет к вам никакого отношения?

Только сейчас, да-да, именно в это мгновение на меня нахлынуло. Иначе и не передать это ощущение. Именно так: нахлынет, завертит, подбросит в воздух – и вот в таком беззащитном, незавидном положении ты предстаешь перед реальностью, острой как бритва, порез от которой не сразу ощущается, выносящей тебе окончательный приговор, который можно получить только в онкологии, подрубающей тебе ноги, подобно крепкой самогонке, парализующей твои легкие, подобно фосгену или какой-то другой дряни.

– Кто ты? Кто ты? Отвечай!

– Что с тобой, Андрей? Ты так боишься смерти? Раньше этого не было заметно. Неужели она, эта костлявая старуха, страшнее нашей жизни? Страшнее того, что могут сделать наши ошибки, наши враги, наши друзья?

– Что-то мне не по себе.

– Дыши глубже.

– Спасибо за совет.

– За этим дело не станет.

– Как же это все получилось, Виктор?

– А я уже думал, что тебе слава, успех и тюрьма полностью память отшибли.

– Гончар, ты какой был, таким и остался.

– Ну уж нет. Увольте. Того Гончара больше нет. И слава Богу!

– Как ты легко об этом говоришь.

– Говорить – не делать. В нашем положении слова ничего не значат, хотя они есть суть происходящего.

– В чьем положении?

– В нашем с тобой.

Больше терпеть не было сил. Я упал на колени перед покрывшимся черт знает чем камнем и стал стирать ладонями, соскребать ногтями, не чувствуя боли, все эти многолетние наросты. И тут заплакал, зарыдал громко и отчаянно, как ребенок, обильно заливая свое лицо слезами. Я увидел надпись: Климов Андрей Евгеньевич, родился 17.09. 1965 года, умер…

Я проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Открыв глаза, увидел своего сокамерника. Он был взволнован.

– Андрей, ты так кричал, что я решил тебя разбудить.

Подушка была вся мокрая. Я взглянул на окно. Ночь. До рассвета еще далеко. Неужели мне придется опять заснуть? Я этого не вынесу. Что угодно, только не этот сон! Уж лучше в ШИЗО. Я долго вызывал дежурного. Видимо, тот задремал в каком-то укромном месте. Среди вертухаев тоже есть люди. Он включил мне розетку. Чай на время перебил сон. Еще долго я сидел, уставившись в дно алюминиевой кружки. Несколько чаинок прилипли к стенкам. Интересно, который сейчас час?

Я как-то быстро оправился от нервного срыва. Мы шли по тенистой аллее. Виктор чему-то улыбался. Он что-то затеял и сейчас просто сгорал от нетерпения насладиться моей реакцией на его проделку.

– Ну что, устроить тебе экскурсию по кладбищу тщеславия?

– Не понял...

– Ну, как, посмотришь, чем заканчиваются все великие начинания?

– Все великие начинания со временем плесневеют. И люди, их затеявшие, вместе с ними.

– Молодец. «А древо жизни пышно зеленеет».

– Да уж, куда больше.

– Ну вот, мы и пришли. Первая остановка. Михаил Маринич. Волею судьбы ставший вторым президентом Беларуси. Ты помнишь, как это произошло?

– Конечно. Наш Батька...

– Не произноси это слово, меня от него воротит.

– Хорошо, наш «законно избранный» поехал на прием к императору России и не вернулся.

– Правильно. Как красиво разыграли! И Лукашенко убрали, и идею интеграции сохранили.

– Какая интеграция? Поглощение!

– Безусловно. После того, как Сашу заставили в Борвихе стать президентом союзного государства, никто уж и не сомневался, что обратно в Беларусь его не пустят. Либо офис президента виртуального государства, взамен реального, либо инфаркт, инсульт, прободная язва или другая хрень. А ведь он должен был понимать, что все его игры примерно так и закончатся. Больше родины он не увидел. И тут его тоже нет. За что боролся, на то и напоролся!

– А чего мы хотели? Второй президент тоже ведь не справился. Чиновники нового правительства метались, как обезумевшие ласточки, чтобы хоть как-то взять ситуацию под свой контроль. Да где уж там!

– А что такого должно произойти, чтобы я раскрылся?

– То, что произошло.

– Ты намеренно возвращаешь меня к тяжелым моментам жизни. Хочешь расслабить?

– Ну же, не кокетничай. Ведь иногда жалко себя?

– А ты себя не жалеешь?

– Я как раз об этом и говорю. Нам всем жалко себя. Жалко людей, пострадавших из-за нас. Жалко всех невинно пострадавших. И не важно, от чего. От своих ли просчетов или от ошибок других людей. Мы все состоим из боли. Огромной, всепоглощающей, дышащей жаром, изнывающей в агонии, пугающей своей алогичностью черной дыры, имя которой – совесть. Ее не взять в руки. Она скользкая, как речная рыба. Опасная, как ядовитая змея. Старая, как наша Планета. Беззвучная, как взгляд. Боль за других. Ты ее держишь, как взрывчатку с часовым механизмом. Бросить нет сил. Нет желания. Ты ломаешься от отчаяния, а сделать ничего не можешь. Время идет. Стрелки движутся. Скоро наступит всему конец. И в этот момент, да-да, только в момент всесокрушающего бездействия ты вдруг понимаешь: время твоей зависимости истекает вместе с окончанием твоих земных пристрастий. Скоро, очень скоро, почти сейчас, все закончится. Ты свободен. Ура! Конец всему. Радуйтесь, вы меня погубили. Я сам себя убил, уничтожил, растоптал, разорвал на куски, рассеял по ветру. И только в этот момент ты впадаешь в экстаз от боли. Ты переживаешь высшее наслаждение от осознания безысходности, потому что твоя больная совесть никуда не исчезла. Она только пряталась в тени твоих надежд, страхов, ожиданий и глупого стоического терпения. Как будто можно перетерпеть бесконечность. Она все равно жива, потому что она – это и есть твоя жизнь. Без нее, без этой уродины, заражающей нас болезнью похлеще СПИДа и чумы, нет нашей жизни. Нет этого дня, нет созерцания спокойствия: на берегу реки, у огня, рядом с любящими тебя людьми. Нет удовольствия от гнева, когда ты могуч, как великан. Нет опьянения от внутренней уверенности, когда тебе открываются «тайные доктрины». И ты хочешь мне сказать, ты, слабый, больной пороками и совестью человек, мой друг, соратник, ты, жертва по воле Господа, – ты стремишься мне доказать, что ты свободен от всего этого?

– Неужели ты не понимаешь, что ты давишь на меня?

– Чем? Огрызком твоей сущности?

– Да, она изъедена. Да, в ней копаются черви. Да, я никогда не был свободен. Да, я всегда жил в ночи. Да, меня преследовали мнимые угрозы. Но настоящий мир – какой он? Где его найти? Кто его видел? Кому он нужен, в конце концов? Ха-ха-ха! Выброси его на помойку. Мы привыкли питаться лекарствами. Нам, обычным людям, нужен допинг. Нам нужна слегка испорченная еда. Тухлое мясо. Дряблое. Омерзительно пахнущее. Приторно-сладкое с привкусом свежих испражнений. Да, вот такие мы, люди! Обретая такое счастье, мы себя ощущаем богами. Что? Странно слышать? Да, мы богохульники! Да, мы хуже атеистов, потому что мы не верим ни во что и молимся на свою глупость, недальновидность, лень, слепоту, глухоту и дикость. Но так легче. А по-другому нельзя. Мы не можем быть сильными. Мы не можем видеть ничего, кроме того, что сами себе нарисовали, придумали, вообразили. Другая жизнь – не наша дистанция. На нее легко стать. Но добежишь ли? И что, опять быть побежденным? Гораздо легче быть зрителем, так ты никогда не проиграешь, не тужась сделать благо для других.

– А если никто другой не возьмет на себя ответственность стать мерилом твоего настроения, твоих чувств, твоих желаний? Тогда как? Как с осознанием того, что у этого моря, в котором ты сейчас плаваешь, нет берегов? И уже никогда не будет? А ведь это не реальность. Это не есть мир. Это нечто большее – это грань между устоявшимся понятием и отсутствием всякого понимания. Что тогда? Просто выключишь свет и ляжешь спать? А если проснешься? А? Каково это – проснуться в состоянии паники? Представь на мгновение. Ты очнулся. Открыл глаза. Нейроны дали доступ кислороду. Твой мозг заработал. Компьютер включен. Тебе надо ввести пароль. Нажать клавишу. Но их нет, этих клавиш. А пароль? Пароль, придуманный тобою, тобой же и уничтожен. И вот ты стоишь. Силишься понять. А ничего понять не можешь. Память есть, но она не включается. Ты понимаешь, что надо что-то делать, но сделать ничего не в состоянии. Ты смотришь в пустой черный экран. За ним – ничего. Вокруг – пусто. А кислород поступает, твой мозг ждет команды. Он работает и мобилизует твое тело. Сколько ты так выдержишь? Медленно сгорая от нетерпения. Чем ты закончишь? Начнешь метаться? Будешь искать. Но что? Ты знаешь, что надо что-то найти. Это непременно надо сделать. Это смысл твоего существования. Теперь, в панике, ты это осознаешь отчетливо. Каково? Чувствуешь? Можно все забыть, выкинуть, от всего отказаться, но чертова жажда, нетерпение что-то узнать, куда-то пойти, к чему-то прикоснуться – все это остается. Все это тебя и уничтожит!

Первые лучи солнца, осветившие тюрьму, упали на мое лицо. Я заснул прямо за столом. Утро уже наступило. Я ему рад, наверное, больше, чем известию о своем освобождении. Во мне – ипостась Бога, потому что я могу думать, двигаться, принимать решения, собственные решения. Не попить ли чаю? Эй, дежурный!
 

– Климов, твое самое большое преступление в том, что ты так и не вернул к жизни Конституцию 1994 года, а пользуешься «лукашенковской». По существу, ты поддержал тот государственный переворот 1996 года, который тогда осудил прямо и открыто, за что сел в тюрьму. Ты считал преступниками людей, которые его тогда поддержали. Теперь же тебе удобно и ты пользуешься этим. Как же так?

– Однозначно на твой вопрос не ответишь. Пойми, как только мы вернем Конституцию 94-го года, так сразу же возникнет государственный кризис, подобный 96-му. Будет потерян баланс сил, все захотят править этой страной, тем более, что она стала гораздо богаче, чем раньше. Вспомни, тогда и сейчас. Мы стали мощным государством, у нас финансовый центр Европы, крупнейшие предприятия по производству стирального порошка, дешевых «фордов». У нас теперь уровень жизни, о котором даже норвежцы мечтают. И вот эти ничтожества, эти депутаты, которые ничего в своей жизни не сделали, кроме того, что лизали зад Лукашенко и лоббировали за взятки вреднейшие для страны законы… А ты хочешь, чтобы я им дал Конституцию 1994 года, по которой они бы мгновенно скинули меня и затеяли новую чехарду президентских выборов? Карпенко перевернулся бы в гробу, узнав, что я это сделал.

– Хитро ты повернул вопрос. Эдакую словесную эквилибристику затеял. Карпенко боролся за старую конституцию и пострадал именно за это.

– Он не знал главного, что белые одежды предвыборной борьбы покрываются грязными пятнами, когда приходится разгребать дерьмо, оставленное прежним правителем. А вот дарами новой власти все хотят пользоваться.

– А где обещанная люстрация лукашенковских чиновников, замешанных в государственных преступлениях? Всех их ты вновь пригрел да на должности поставил. Шеймана вот только не нашел, а то бы, видать, и его снова генпрокурором назначил…

– Нужны преданные люди, которые умеют работать с людьми. А старые кадры умеют это делать. Где взять новых руководителей, они еще не выросли…

– Смотри, сколько молодежи, сколько спецов с высшим образованием боролись с режимом, а ты – «нет кадров». У тебя политической воли нет, а новые люди есть.

– Не специалисты-инженеры мне нужны, а управленцы, которые смогут удержать в руках нашу непростую ситуацию. Это они должны навязать народу мысль, что по-другому нельзя, что путь моего режима – лучший и единственный. Что, твои «зубрята», эти бунтари-самоучки, удержат людей от всякой глупости и самодеятельности?

– Ты хаешь депутатов, которых избрал народ, а сам-то что делаешь? Баланс трех ветвей власти тобой нарушен. Единственный баланс – это ты сам. Законодательная и судебная власти задавлены исполнительной. Президентская вертикаль стала еще более мощной, чем прежде, а ты ее еще больше расширяешь и укрепляешь. Уверен, что все твои указы идут во благо стране? Не будешь потом метаться, как Лукашенко, когда придет время платить за содеянное? Куда денешься, в случае чего?

– Все, дорогой мой, учтено. Я ведь никого не насилую. Хочешь жить по-иному – живи, только не требуй тогда от государства хорошей зарплаты, не требуй гарантированно высокой пенсии и прочих благ.

– Андрей Евгеньевич, как ни крути, а Конституцию 94-го года придется возвращать, ибо только она обеспечивает развитие демократии в стране…

– Какая демократия? Ну что такое демократия?

– Народовластие, если позволите, баланс, простите, ветвей власти.

– Баланс, это когда сходится дебет с кредитом. Баланс властей придумали для аборигенов вроде тебя.

– А если завтра тебя пристрелят? У тебя, я верю, благие мысли и ты печешься о благе страны и ее граждан. Ты внутренний демократ и проводишь осмысленную рыночную реформу, у тебя хорошие идеи и вот … тебя нет. К власти тут же придет диктатор, а его ограничить-то нечем, ты все противовесы уничтожил, все держалось только на твоей личности, а ее, извини, не стало. Как тогда?

– Авраам Линкольн, великий американский президент, фактически, после победы над «южанами» стал диктатором. Но демократическая база была уже тогда заложена в США такая, что после его убийства государство не растеряло того лучшего, что у него было.

– Вот, а ты неокрепшую белорусскую демократию делаешь еще более слабой.

– Я выигрываю время. Чем дольше я буду править этой страной, даже диктаторскими методами, тем быстрее я обучу белорусов жить по новым цивилизованным европейским законам: с уважением прав личности, защитой собственности, а это и есть главные атрибуты демократии, не просто ее декларация. У нас же первобытный строй, где конкурентов убивают, где дикий капитал подрывает экономику страны… Нельзя в нашем государстве, еще не совсем отошедшем от летаргического сна коммунистического застоя, вводить в полном объеме демократическую конституцию. Сегодня нельзя, но разве я отказался сделать это в будущем? Со временем мы, конечно, вернем Конституцию 1994 года, но тогда она усилит государство, а не разрушит его.

– До этого светлого будущего надо дожить. А пока ты даешь в руки оппозиции дополнительный аргумент для критики. Понятно, что страна, принятая в Евросоюз и другие престижные организации, уважаема, как и ее президент, во всем мире. Понятно, что высокий уровень жизни в Беларуси не дает поводов к массовым выступлениям населения, но все же…

– Нас поддерживает народ, и мне дела нет до всяких отморозков, суфражисток и лесбиянок, вкупе с гомосексуалистами и наркоманами. Их всех – на помойку!

– Да тебя элита общества не поддерживает, господин президент! На кухнях вновь идут разговоры, а тебе фигу в кармане показывают, когда ты по ящику выступаешь, и матерятся, когда из-за тебя проспект закрывают, чтобы твой кортеж пропустить.

– Зато какие у них теперь кухни! А проспект какой? Сказка!

– Мысль нельзя ограничить ничем, никакими кухнями, никакими домами с приусадебными участками, купленными в кредит, никакими зарплатами. Она все равно работает не по приказу!

– И, тем не менее, каждое утро все идут на работу, чтобы эти блага получить. Не так ли?

– А куда деться, очень кушать хочется!

– Тогда меньше болтать надо, а больше делать. Все осознали, что работают на себя и вкалывают, как положено, и это хорошо.

– Это только кажется, что на себя. Ты ввел в стране крепостное право: привязал людей к месту работы, к дому в кредит, машине в рассрочку. Им ничего не остается, как все свои блага отрабатывать в поте лица, и тут уж ты никого не щадишь. Разве я не прав?

– Зато на митинги меньше ходят и попусту не болтают!

– Да ходили бы, но ты же ввел правило, что если кто участвовал в несанкционированном митинге, то у него вычитают из зарплаты кругленькую сумму и льготных кредитов не дают. Кто ж пойдет? Ни один диктатор такого изуверства придумать не мог: «Хочешь покритиковать власть, плати этой же власти!»

– Если один человек мешает заработать другому человеку, то пусть компенсирует его потери, а заодно и государственные. Вот тебе принцип коллективной ответственности в действии. Большинство нормальных людей должно подавить кучку отщепенцев и негодяев!

– Да это ведь и есть элита общества, которая тебя к власти привела. Забыл?

– Если они не сумели приспособиться к новым условиям, если они не сумели приспособиться к моей власти, то грош им цена.

– Да кому нужна такая власть? Сытый скотный двор – вот каким стало белорусское общество. За это мы и боролись?

– А ты спроси у учителей, хотят ли они вернуться во времена коммунистов или прежнего президентства. Спроси у наших крестьян.

– Эти твои учителя, которых ты прикормил, как верные псы, любому глотку перегрызут за свои деньги и привилегии. Купил их и доволен?

– Правильно, им есть за что бороться!

– Да они тебя славят на уроках как спасителя нации, молятся, как на идола, и внушают это детям, пионерскую организацию возродили, только не имени Ленина, а имени Климова! Это же маразм, неужели этот явный подхалимаж тебе приятен? «Не сотвори себе кумира», а они – творят. Не по христиански это!

– Ну, есть маленький перегиб и что?

– Ты говорил, что никаких портретов президента в кабинетах и на улицах! Посмотри, они разве что в туалетах не висят!

– Да мне это сто лет не надо, но если народ так выражает свое отношение к курсу моего правительства, то ничего плохого в этом не вижу. Разве я один могу остановить эту волну искренней народной благодарности?

– Самолюбие тешишь, господин президент?

– Это не повод удовлетворить свое тщеславие, это лишь подтверждение, что человек мне предан, что человек разделяет мою точку зрения и будет служить мне верой и правдой.

– Да пошловато все это, не находишь?

– А ты побудь в моей шкуре, тогда поймешь!

– Уж спасибо, мне в моей удобней и комфортней, а твоя – скоро дубленой будет, ты это знаешь и боишься! Сознайся, мальчики кровавые в глазах прыгают?

– Да надоели мне и ваша любовь, и ваша ненависть…

– Не почивай на лаврах, Климов! Не все так гладко в датском королевстве. Статистика твоя тебе же врет, чтобы угодить. Промышленное производство не так уж и растет, есть сбои в сбыте товаров за рубеж, а это серьезный показатель. Лопнет твой офшор когда-нибудь, и тебя все-те, кто сегодня на руках носит, этими же ручками на кол посадят и плясать от радости будут. Готовься!

– Какой ты наивный, Женя. А козлы отпущения на что существуют? Сдам толпе очередного, и они стихнут, как это уже не раз бывало. Спишем на него все ошибки, и снова тишь, гладь, да Божья благодать.

– Не со следствием надо бороться, а с причиной. Ты ведь людям обещал социально-ориентированный рынок, а не олигархический!

– Извини, я обещал рыночные отношения, обещал сделать народ богаче и я это сделал. Кто может заработать много, пусть с Богом зарабатывает да налоги платит в бюджет. На эти деньги мы дадим возможность жить калекам, брошенным детям, забытым старикам. Так живут во всем мире! Чего же вы от меня хотите?

– Ты, в принципе, все делаешь правильно: и рыночные отношения, и социальные программы, и научные изыскания, и развитие спорта… Но зачем ты подавляешь политически активную часть общества, зачем придушил демократические тенденции?

– Без подавления демократической вольницы рыночного государства у нас построить нельзя. Дашь волю – снова начнется колхоз с его коллективной безответственностью, анархией, болтовней на собраниях, ленью и воровством. Конституция Лукашенко – прекрасный подарок новой Беларуси, отличный механизм для государства переходного этапа от нищеты к процветанию.

– А ты знаешь, что твой друг Статкевич создал подпольный союз офицеров, который в свое время пытался сделать Захаренко и за что погиб? Это крутые ребята, они прошли «горячие точки». Организованы, дисциплинированы, знают строй и оружие.

– Статкевич – не худший вариант правителя.

– Да, только править он хочет не после тебя, а вместо тебя.

– Так не получится. Со Статкевичем договоримся, а с офицерами разберемся. Пусть снимут погоны, пусть добровольно откажутся от своих благ и денег, а потом пусть протестуют, пусть создают подпольные организации. Только я их не понимаю. Когда лидеры партий гонят волну, мне ясно: они политический и иной капитал зарабатывают и отрабатывают. А обеспеченная элита общества куда суется, им-то что надо? Вожди не пропадут, а вот рядовые члены непременно пострадают, они всегда страдают. А зачем? Ради чего?

– Свобода, милый мой, это сладкое слово «свобода» толкает людей на непонятные таким, как ты, поступки.

– Какая свобода? От меня свобода? Такой не будет!

– Никому не нравится тотальная слежка, которую ты установил в стране. Какой-то умник изобрел аппарат слежения нового поколения, а ты и рад его куда ни попадя совать. В туалет не сходишь индивидуально, везде за тобой «глаз» следит.

– А про терроризм уже забыли? Мало зданий повзрывали в Москве, Нью-Йорке, Вашингтоне и здесь, в Минске? Еще хотите?

– Зачем же сетчатку глаза у всех поголовно сканировать, отпечатки пальцев брать, кому он нужен этот ваш полицейский режим?

– От того, что власть будет знать о всех неблаговидных поступках своих граждан, общество только выиграет! Иногда маленький грех рождает большое преступление. Так вот, я за профилактику.

– Не для благих дел ты завел на всех электронное досье. Знаю, как ты всех, мало-мальски опасных тебе людей, на крючке держишь. Чуть кто пикнет, а ты ему компромат под нос, человечек и заткнется. Ты всеми манипулируешь…

– Вот поэтому я до сих пор у власти…

– Да кому нужна такая власть, если общество не развивается, если все смотрят на тебя и ждут твоего приказа. Посмотри, что вокруг делается! Уже в театральных гримерках столько твоих «глаз» понатыкали! Что, за актрисами подглядываете, как они трусики меняют перед репетициями? Ты ведь все структурировал так, что человек без твоей команды уже ни сесть, ни встать не может. Это уже даже не социализм, это хуже, это некий концлагерь со шведским столом, у которого можно обжираться с утра до вечера! Блевать от всего этого хочется!

– Никто никого насильно не держит. У нас нет колючей проволоки, нет охранников и сторожевых собак. Мы вошли в Шенгенский договор, и наши граждане могут ездить по всему миру без всяких виз. Это вы называете концлагерем? Что вас здесь держит?

– Деньги твои паршивые, они-то и есть та самая цепь и колючая проволока. Ты привязал всех к этому месту, ты привязал их к своей власти, к режиму…

– А куда вы хотите бежать? К анархии, к слабости, к нищете? Вы этим не нахлебались при прежних режимах? Какое иное мерило труда, таланта, успеха ты знаешь, кроме денег? Посмотри на звезд нашего искусства, науки, культуры, которые стоят в очереди за гонораром! Им уже, извини, насрать на все фестивальные призы, потому что наши внутренние зарплаты намного выше.

– Да не получат они никакого гонорара, если не споют тебе очередной дифирамб со сцены, с экрана или с газетной полосы! Цензура денег убила все лучшие качества этих людей. Никому в голову не приходит открыто выступить против власти. Ты вручаешь свои президентские премии тем, кто громче «прокукарекает» о прелестях и успехах твоей власти.

– Об успехах нашей свободной демократической страны, ты хочешь сказать?

– Ага, если учесть, что наше государство, свободное и счастливое, это – ты. А раз кто выступает против тебя, он выступает против государства, большинство граждан которого, выкормленная тобой биомасса, растопчет, размажет по асфальту жиденький слой национальной элиты.

– Вот потому-то я и слежу за всеми, чтобы одна социальная группа не подавляла другую, становясь слишком уж большой силой. Ты прав, пора немного прижать «гегемона» и подкормить интеллектуалов.

– Уже начали переписывать историю, ради твоей «гребаной» власти. Ты вырываешь корни, истоки белорусского этноса! Иваны, родства не помнящие,– худшие граждане. Они предадут и страну, и тебя, если только им будет выгодно.

– Мировая история – это история власти. Вся остальная прослойка подстраивалась под власть. Художники писали парадные портреты королей и императоров. Поэты посвящали им оды и мадригалы; историки, так было всегда, переписывали по их заказу летописи. Разве не так?

– Не наделяй власть божественной силой! Джордано Бруно будут помнить всегда, а вот того, кто его сжег, уже давно забыли. Пушкина знает весь мир, а русского царька – навряд ли.

– Вся власть от Бога! Есть только божественный промысел! Нам он помогает. Мы вошли в десятку самых богатых стран мира, а по доходам на душу населения и вовсе в первую пятерку.

– Если ты говоришь о божественном начале власти, то должен знать, что и отвечать придется так же, как отвечали богоизбранные правители в стародавние времена. Хорошо живет народ, значит правитель угоден богам и небесных законов не нарушает. А случись засуха, неурожай или иное стихийное бедствие, тогда правителя, связанного с Богом, обвинят во всех смертных грехах и на кол его, болезного, посадят. Тебе как Богу поклонялись, вот и кару прими небесную. Ты готов на кол сеть, Климов, если все твои офшоры, банки и прочие источники благоденствия государства вдруг лопнут, как мыльный пузырь, и ты один на один с голодной толпой останешься?

– Народ получит своего очередного жертвенного барашка из самых ненавистных чиновников нашего режима. Мы таких специально выращиваем, делаем известными, громче всех позволяем лаять… Вот их-то и разорвет на клочки народ, а мы ему новую программу предложим, да кое-что из резерва подкинем. Вот люди и вновь счастливы! Главное, народ подстрекать не надо. За себя отвечайте, господа оппозиционеры, а от имени народа говорить не смейте, не узурпируйте это право, оно принадлежит власти. Смутьянов мы найдем, всегда находили, и примерно накажем, чтобы не повадно было.

– Ты никак не поймешь простых вещей, не поймешь, что не все решает твоя кормушка, что есть порядочные и благородные люди, совесть нации. Вот они-то и ходят в одиночку, причем там, где им хочется.

– В одиночку они не туда придут. Мы их одних не оставим.

– У реки должно быть два берега – это закон природы.

– А у нас будет один и это будет океан.

– Океан тоже имеет берега, просто их не видно обычным зрением. Когда у океана нет берегов, то это уже всемирный потоп. Ты этого хочешь?

– Человек должен жить в определенных границах. Нельзя всем позволять плавать. Нужны пловцы – мы их назначим и пошлем смотреть другой берег организованно, но самовольно… никогда!

– Но ты же позволил себе идти своим путем! Ты же ни у кого не спрашивал разрешения. Почему тебе можно, а другим нет?

– Меня выбрал народ, глас которого – глас Божий! От его имени я и правлю. Да, сейчас я лучший в своей стране…

– Был когда-то…

– Ты привык ко мне за столько лет совместной работы. Другие, поверь мне, еще хуже. Мои недостатки ты знаешь, а их, новеньких, ты не ведаешь, а ну как ошибешься?

– Совесть никогда не ошибается, поступай по совести и ты все сделаешь правильно.

– Что за совесть такая? Что на нее можно купить? Ничего? Так засунь ее… в сейф, пусть там чистенькая лежит, может пригодиться когда-нибудь на старости лет, когда ничего другого не останется.

– Вот когда ты стоишь в церкви и изображаешь из себя верующего, ты поступаешь не по совести, а то бы знал, что совесть – категория нравственная, без которой человек становится скотиной.

– А что такое вера в Бога, как не публичный ритуал?

– Нет, вера в Бога – это вера в высшую справедливость…

– У нас высшая справедливость осуществляется в Верховном суде и нигде больше.

– Так это же твой суд?

– А ты хотел, чтобы там сидели оппозиционеры?

– Нет, я бы хотел, чтобы он был независимым от тебя, чтобы судей не ты назначал и зарплату не ты им платил!

– А кто? Рвущиеся к власти депутаты? Так они же голодранцы, у них ничего нет, кроме амбиций да кнопки для голосования. Ты чего хочешь?

– Свободы хочу, понимаешь, глотка свободы!

– Зачем она тебе, ты что, хочешь быть свободным от благополучия, известности, славы?

– Скажи, зачем восстал Спартак? Рабам было не так уж плохо в римских виллах, на свежем воздухе, среди виноградников под ласковым солнцем Италии. Купались себе в море, гладиаторские бои и трагедии с комедиями в цирках смотрели. Так нет, восстали, свободы захотели и купили ее, пусть ценой жизни. Почему Эзоп, великий мыслитель, предпочел умереть на скале для свободных, чем жить рабом?

– Дураки они были: и Спартак, тупой гладиатор, который мог стать римским гражданином, и старый маразматик Эзоп, который объедался и напивался от пуза за столом у патриция Ксанфа. Что ему еще надо было, дураку? Свободы, видите ли, захотелось! Вот и получил ее в гробу.

– Погоди, а наши декабристы, которые все имели: и титулы, и богатство. Почему они ценой своей жизни пытались освободить крестьян от рабства?

– Власти, небось, хотели?

– Да князьями и графьями они были, генералами и полковниками гвардии, ты что, это была элита империи.

–Да перепили твои декабристы и с похмелья поперлись на Сенатскую площадь. А может, в Сибирь захотелось? Меньше пить надо, вот и все!

– Что же ты в стране сухой закон не введешь, а, как во все времена, народ дешевой водкой спаиваешь?

– А чем мне казну пополнять? Пить люди все равно будут, так пусть хоть пользу финансовую приносят.

– С той же целью и проституцию легализовал?

– За удовольствие надо платить. Проституция была, есть и будет! Чем сутенеры будут обогащаться, пусть проститутки пенсионерам на жизнь заработают.

– А наркотики в аптеках – это что?

– Пусть лучше легкий наркотик потребляют, чем героином или еще какой гадостью травиться. А тут и шприц чистенький, одноразовый, и доза взвешена на аптекарских весах, и, конечно, в бюджет приличное пополнение идет, на которое и медицину можно приподнять из нищеты, и тех же наркоманов полечить. Что здесь плохого, пусть все платят! Вот мое ноу-хау: «Пусть платят все!». А кто не платит, а только возмущается, мы того на трудовое перевоспитание пошлем, враз поумнеет.

– Так это же…

– Вот с тебя и начнем. Хочешь?...
 
 

В резиновых тапочках, вытянутых на коленях спортивных штанах, грязной майке и своей зэковской прическе я иду по улицам Древнего Рима. Меня сопровождает высокий стройный мужчина. Похоже, он одет в военные доспехи или что-то вроде того. На поясе короткий меч. Прохожие с любопытством рассматривают меня, а кое-кто крутит у виска пальцем. Несколько раз ко мне подбегали мальчишки. Они смеялись, щупали мою одежду и, в конце концов, бросили в спину палкой. Вероятно, меня принимают за иностранца, либо, что скорее всего, за юродивого или полудурка, потому что даже местные рабы и те лучше одеты. Да и прическа... Где такие носят?

Я не чувствую усталости, хотя прошли мы немало. Город поражает своим размахом. Архитектура весьма необычная. Возможно, для утонченного Нерона это нагромождение стилей, а иногда и отсутствие оных, было сродни «высокохудожественной» форме кучи навоза. Мы подошли к большому, отдельно стоящему каменному зданию. «Вот какие они, термы», – подумал я, оказавшись внутри.

Меня подвели к группе людей. Все они удобно расположились на каменных, отшлифованных до блеска ложах, и что-то оживленно обсуждали. Но стоило мне появиться – голоса смолкли. Один из римлян, красный и мокрый от пота, явно больше других изучал меня взглядом, не выказывая при этом ни удивления, ни восторга, ни презрения, ни жалости. Так археологи рассматривают древнюю вещицу, определяя ей место в коллекции, в музее, на аукционе или в той жизни, откуда она попала им в руки.

– Луций, я его привел, – не сказал, не поделился, а именно доложил мой провожатый с мечом.

– Хорошо. Присаживайся, Андрей. Ты знаешь, где ты?

– Сенека, а как же мои стихи? – вмешался в разговор юноша. Мое присутствие, вероятно, смешало все его карты и разрушило надежды.

– Ты завтра прочтешь их нам, а пока мы будем беседовать, ты позанимаешься с борцами.

Юноша, взбешенный таким ответом, вскочил и быстрым шагом направился к выходу.

– Властители всегда похожи друг на друга, и ошибки у них похожие, а вот достоинства у всех разные. Итак, Андрей, не желаешь ли вкусить прелести римской термы?

– Совсем не против, но все это так необычно.

– И нереально, ты хотел сказать?

– Да, пожалуй.

– Зачем суетиться, если все это сон? А если это только мой сон, а твоя явь, как тогда быть?

– Этого быть не может.

– Ты так уверен в себе, потому что не находишь в себе силы хотя бы проанализировать чужую точку зрения.

– Что ее анализировать? Все очевидно.

– Но это не ответ. Ты разрываешь звенья логической цепи. Начни с предиката. Условности – как пчелы. Это еще не мед. И ульи – не мед. И цветы – не мед. Мед – он сам по себе, но он кому-то нужен, откуда-то берется, где-то накапливается. Видишь, как просто.

– Ты хочешь сказать, наевшись пчел, сладости не почувствуешь?

– Ну разве чуть-чуть.

– И еще в придачу укус.

– Укус, который может стать смертельным.

– Это угроза?

– Мои угрозы не имеют для тебя никакой силы. Слова – тоже. Важно, какое эмоциональное воздействие они окажут на тебя.

– Мне просто смешно все это слушать.

– Не слушай.

– Похоже, выбора у меня нет.

– Ага! Вот первый ответ. «Нет» рождает новый вопрос. «Да» – уничтожает предыдущий ответ. Не бойся, твори мыслью.

– Это тебе надо бояться, а не мне.

– Чего же? Может, твоего внутреннего беспокойства? Или твоей неуверенности в себе?

– Да нет же. С этим я сам справлюсь, не посягая на твое время.

– Но с чем же должен справиться я?

– Со своей исключительностью.

– Взобраться на вершину и сказать себе, что это всего лишь холм, на который способен взойти всякий?

– Да нет же. Речь идет не о внутреннем совершенстве. Просто надо кое-где поставить плотину.

– Плотину чему?

– Излишней уверенности.

– Излишней уверенности не бывает.

– Еще как бывает. Жалко, что ты этого проверить не можешь.

– Не скажу, что ты юн, но и не столь стар, чтобы года своей тяжестью пригнули тебя к роднику мудрости, где ты увидел бы отражение истины.

– Но я не могу не предупредить тебя, насколько твое положение шатко и какая трагедия постигнет тебя и твою империю.

– Ты думаешь, я боюсь этого? Может, ты даже решил, что я этого не знаю? Брось! История не учит только тех, кто рассматривает ее с позиции дат, эпох, личностей. История – это один большой день. Мы точно не знаем, когда он начался, но доподлинно известно, что в этот день утро уже было, как был и полдень. Сумерки еще не наступили, и будет ли еще одно утро? Но это будет твое утро. А вот то, что было, оно уже не твое, оно твоим никогда не было и не будет. Нельзя бегать по истории, как по спортзалу. Но можно перейти в другой зал. И это уже исключительно твое действие, твой выбор, твоя воля.

– Но я говорю о том, что знаю, что будет с тобой и твоей страной.

– Ты, явившийся ниоткуда и после исчезнувший в никуда, пытаешься убедить меня в том, что все это, все что нас сейчас окружает, всего лишь пыль, которую сдунет легким порывом ветра времени? Я это знаю. Ведь знания – они подобны деньгам. Их можно взвесить, посчитать, обменять, в конце концов. А вот сомнения имеют большую ценность, и степень их влияния на происходящие события куда более весома, чем все материальные выгоды. И все же странно видеть в тебе такую заботу, я бы даже сказал, беспокойство – о нас, обо мне. Тебе, похоже, нравится Рим, ты так же, как и Civis Romanus, наслаждаешься его богатством и могуществом. Откуда такая любовь у посланника времени?

– Не стану скрывать своих симпатий к Древнему Риму.

– Какой же он «древний»? Он самый что ни на есть современный, идущий в авангарде нашей истории, перекраивающий мир по своим лекалам.

– Вся беда не в том, «древний» он, «современный» или еще какой-нибудь другой.

– Не будем искать других эпитетов, умаляющих наши достоинства. Фундамент всегда стоит в грязи. Для того, чтобы это проверить, совсем не обязательно рушить здание.

– Оно будет разрушено. И разрушено вами.

– Только сумасшедший разбивает собственную голову.

– Но людям свойственно стричь ногти, брить бороду, отрезать слишком длинные волосы на голове.

– Ты хочешь сказать, что такая могущественная империя, с богатейшими традициями и культурой, будет уничтожена за ненадобностью?

– Да.

– Но кем? Какими варварами?

– Совсем даже не варварами, просто часть вашей империи окрепнет на севере настолько, что уже будет тяготиться традициями и устаревшей политикой юга. И вы не заметите, как превратитесь всего лишь в балласт, который необходимо сбросить, чтобы подняться выше.

– Допустим, ты прав. Хотя думать о том, что сами римляне уничтожат лучшее, что у них есть, это все равно, что думать при жизни о том, что мы уже умерли.

– Но в преддверии этих событий тебя постигнет та же участь.

– И как же?

Если разговор о падении империи воспринимался присутствующими с улыбкой, то известие об угрозе в адрес фактического и единоличного правителя-философа Рима, учителя и друга Нерона, заставило всех напрячься настолько, что многие вскочили со своих мест и стали злобно на меня посматривать.

– Успокойся. Сейчас, в этом месте, от окружающих тебя людей опасность не исходит.

– Вот видишь, ты даже испугался собственных слов, – оставаясь единственным невозмутимым из всех присутствующих, промолвил Сенека.

– Я боюсь лишь одного. Бесконечного чередования в истории трагедий, подобных тем, которые разыграются с тобой и твоей страной. Неужели ты настолько постиг величие Рима, что считаешь свой путь пройденным?

– Гораздо труднее понять, что творится в душе принца-дофина, и справиться с собственным соблазном. Ты видел, как я отправил его в борцовский зал. Что же касается пути, все они ведут в Рим.

– Излишняя концентрация власти, могущества и культурной мысли предлагает такую же концентрацию проблем, обычным путем не разрешаемых.

– Когда ты подписываешь очередной указ или закон – всегда смотри назад: а не являются ли они той веревочкой, дернуть за которую легко и просто: ведь всегда присутствует соблазн посмотреть, что будет дальше. Иногда ты видишь огромный камень, который только и останавливает маленький клинышек, с виду безобидный, но к которому привязана эта самая веревочка. Иногда ты рубишь дерево, чтобы перейти через пропасть, а оно трухлявое. Иногда осушаешь болота, но получаешь пустыню. Иногда обрекаешь на гибель целую армию, чтобы спасти одного. Эх, Квинтилий Вар, что все это для Рима? Решений надо принимать столько, что и оглянуться-то некогда. Императоров у Рима будет много. Просторы империи необъятны, государственное устройство совершенно. Спокоен ли я? У меня складывается впечатление, что ты – послан богами внести смуту в мое сердце. Спокоен ли я? Когда я смотрю на дофина, мне кажется, что я его больше жалею, чем боюсь. Когда-то он вырастет. И уже не надо будет править его письма. Когда-то он взвалит на себя бремя ответственности за каждое свое решение, за каждое свое слово, за каждый свой вздох. Но вот кто из нас двоих будет отвечать перед историей за то, что будет? Ты это знаешь? Я так и думал. Ты знаешь все. Мне так кажется. Хотя сомнению всегда есть место. Но, тем не менее. Какая-то необычайная уверенность исходит от каждого твоего слова и жеста. Будь по-твоему. Призываю в свидетели богов – я тебе верю. Но что с того, что ты ведешь меня своими предостережениями по узкой тропинке в горах, тропинка все уже, а гора – круче. Что дальше? Может, стоит вернуться? Или просто остановиться? Но остановить время нельзя. Что ты предлагаешь изменить? Людей? Свои поступки? Мою философию жизни? Подумай хорошенько, что ты мне предлагаешь. Почему я должен взять на себя ответственность за будущие века? И что это такое, если мы знаем – всем управляют Небеса. Ты думаешь, что это все пустые отговорки? Но поставь себя на мое место. Что бы ты почувствовал? Угрозу? Беспокойство? Неуверенность? Вот видишь. Все идет так, как должно быть. Отдыхай и ты. Здесь, в центре мира, хоть ненадолго почувствуй себя в безопасности. Релаксируйся. Не воспринимай всерьез, что будет с этим местом через год, столетие, тысячу лет. Подумай о том, как тебе будет хорошо и легко, когда ты проснешься.

Действительно, через несколько мгновений мое беспокойство и агрессивность к этому, казалось бы, недальновидному и непроницательному Сенеке куда-то исчезли. Мне стало легко. В этот момент я послал куда подальше все мои страхи, связанные с гитлерами, сталиными, чингисханами, грозными иванами, петрами первыми, неронами, калигулами, наполеонами, маодзедунами… Сколько их еще будет? Пусть они входят в историю и там умирают. А мы создадим свой мир, который будем защищать, и будем творить свою историю, такую же простую и понятную, как рисует ее этот, далеко не простой философ.

Я вдруг вспомнил лицо воина, который сопровождал меня по Риму. Он очень был похож на Юру Захаренко. Я приоткрыл глаза. Оказалось, он стоит рядом, смотрит на меня и как будто ждет моего пробуждения.

– Юра? – невольно вырвалось у меня.

– Андрей, мне надо извиниться перед тобой.

– Но в чем? И почему ты стоишь?

– Мне велено тебя охранять.

– А что со мной может случиться?

– А вдруг кто-то из твоих могущественных врагов раньше времени умрет? Тогда он тебя здесь может настигнуть.

– Да садись ты! Кончай ломать комедию. Мы же друг друга знаем.

– Нет, ты не все про меня знаешь.

– Ну, начинается. Покаяться решил?

– Мне надо кое-что тебе сказать, я тогда не успел...

– А я не хочу это слышать. Все в прошлом. Сенека прав, не стоит суетиться, судьба мудра. Мы закончили споры в той жизни. Не будем портить себе настроение – я во сне, ты – в раю. Я готов всем все простить, лишь бы поскорее кончились эти кошмарные сны.
 

– Мне надоели эти люди, эта страна и этот город. Невозможно выйти на улицу, бродят бомжи какие-то злые, убийства, изнасилования; того и гляди, что какой-нибудь камикадзе или шахид доморощенный бомбу взорвет. Не цветы, гранату норовят тебе под ноги кинуть.

– А помнишь, Андрей, как ты любил этот город. Помнишь, как называл минчан? Элита, скошенные цветы под копытами...

– Да перестань ты! Горожане – это рабы с психологией мазохистов. Им нужна палка, они любят сильную личность и раз за разом предпочитают демократии диктатуру. Вспомни Рим, Париж, Берлин, Москву, Минск, вспомни всех этих калигул, неронов, наполеонов, гитлеров, сталинов, лукашенок… Кто привел к власти этих диктаторов? Столичные жители их и возвели на престол. Единственно, на кого можно положиться,– это провинция. Милые, добродушные люди, честные труженики, которые не забивают себе головы всякими там иллюзиями и химерами. Избрали главу государства – они ему служат и не занимаются импичментами, всякими там революциями, бархатными, ситцевыми, шелковыми…Напридумывали себе занятий. А смысл один: как бы только не работать. Да кусок пирога «халявного» урвать пожирнее. Ты посмотри, сколько бездельников! Минск превратился в помойку, людскую помойку. Все щемятся сюда потому, что здесь и пособия всякие дают, и зрелища бесплатные бывают, и милостыню попросить можно. Здесь множество молодых бездельников, а кто пенсионеров будет кормить, если так дело пойдет и дальше?

– Ты же здесь родился. Откуда у тебя такая ненависть к горожанам? Ведь тут твои корни, что ж ты дустом травишь благодатную почву твоего родного города?

– Лучше бы я родился в деревне и никогда не видел города! Кроме запаха гари, отбросов, мусора, потока сквернословия в транспорте и на улицах, обкуренных подростков и пьяных мужиков, мочащихся в вонючих подъездах, я здесь ничего не видел. Города – это мерзкая клоака, рассадник заразы, уничтожающей нашу экологию, прибежище гнусных революционеров, наркоманов и педерастов. Где легче всего спрятаться преступнику? Поэтому в крупных мегаполисах расплодились насильники, серийные убийцы, маньяки всех мастей и прочая нечисть городской цивилизации. Эта нездоровая ситуация требует разрешения. Скоро начнем расселять неблагонадежное население крупных центров по маленьким городкам и поселкам на исправление, под контроль местных активистов власти. Столицу сделаем в маленьком местечке, пусть даже и в Пуховичах. А чем плохой город? Вон, казахи построили себе тихую Астану, переехал туда президент с командой и живут себе в комфорте, без всяких там бунтов и демонстраций, пропуская в город только преданных и проверенных граждан. Минск же надо обнести колючей проволокой. Поставить блок-посты и никого из города не выпускать! Пусть пройдут карантин, перебесятся, перебродят, а там посмотрим. Но в любом случае мы не дадим уничтожить наш самобытный народ, терпеливый и незлобный, глуповатый и простодушный. Он еще есть в провинции, там благодатная почва, на которой еще не появилась проказа урбанизации и прогресса. Нам другого народа не надо! А эта городская интеллигенция, эти творюги ничего путного создать не могут: ни одной приличной книги, одни пасквили на власть и президента, ни одного спектакля про меня, известного в мире человека, все намеки какие-то. Иногда даже хорошие тексты появляются, но вот подтексты в них, как правило, злобные и лживые, как все в этом городе. Сюда стекаются чистые, непорочные, незапятнанные души лучшей молодежи из провинции. А что мы видим через несколько лет? Они становятся, как и все в этом городе, недовольными, протестующими, злобными критиканами власти и президента. Почему у себя в Слонимах, Сморгонях, Новогрудках и Несвижах они сидели тихонько, как мышки под веником, и не вякали, а здесь распоясались? Больше этого не будет, мы закрываем рассадник своеволия и анархии. Жителей выселим, а Минск превратим в большую съемочную площадку, где будем фильмы ужасов и боевики снимать. Аренда этого гиперпавильона даст нам колоссальные деньги, на которые мы нашу маленькую столичку Пуховичи превратим в милый чистый президентский город-дворец, куда можно будет попасть только по специальным пропускам. Там уже не будет и в помине всех этих татуированных дикарей, этих девиц с проколотыми ушами, носами, пупками, не будет байкеров с их ревущими мотоциклами, то есть всего этого зоопарка мутантов...

– А кто виноват во всем этом, господин президент? Твой тотальный контроль привел к тому, что все стали делать подпольно, причем в прямом смысле этого слова. Подвалы стали салонами и мастерскими. Только там не было твоих «глаз» и можно было хоть ненадолго остаться одному. Вот теперь и получи эту подвально-крысиную субкультуру. Кстати, первым шагом к этому стало закрытие свободной прессы, когда в подконтрольных тебе газетах стало нечего читать.

– Лучшие газеты остались в сельской местности. Да-да, оболганные столичными акулами пера «районки» не только выжили, но и превратились в мощные органы правды, которые я поддерживаю.

– Потому что они пишут хвалебные оды о «великом президенте»?

– А почему бы им меня не хвалить? Почему? Ты посмотри, какие у них усадьбы! А какие у них коровы, как слоны ходят, вымя чуть ли не по земле волочится. Молоком залили всю Беларусь и половину Европы. А какие урожаи? Благодать здесь Божья, да и только! Посмотри, на каких машинах крестьяне ездят, а какие в селах школы и учительницы… Залюбуешься. А церкви, посмотри, какие храмы построили, но людям их все мало. А в городах? Кнутом никого молиться не загонишь. Яйца покрасят на Пасху да свечку во здравие или за упокой соседа-мерзавца поставят, вот тебе и вся вера. Безбожники они, богохульники!

– Ничего против крестьян не имею, но и ты будь справедлив. Все твои министры, генералы, губернаторы и начальнички поменьше, лидеры партий, которые, как ты говоришь, воду мутят, практически все они выходцы из села, горожане в первом поколении. Грязь и мерзость городов имеет колхозный запах.

– Это лишнее подтверждение тому, что город заразен, что в нем размножается бацилла анархизма, пошлости и бесталанности…

– Управлять страной из деревни будешь?

– А почему бы и нет! У нас что, телефона нет, интернета, почты, телеграфа, курьеров и милиции, в конце концов. Всякий указ дойдет по назначению. Но если их там, в городах не станут выполнять… им мало не покажется. Каленым железом будем выжигать заразу непокорности из голов этих твоих «цветов цивилизации». Вон вокруг меня компашка помощничков собралась, министров, глав администрации и тому подобных руководителей. На деток их посмотри. Выродки, да и только! На «мерсах» разъезжают, дипломы им папочки купили. Так они теперь топ-менеджеры в крутых иностранных фирмах, уже на «роднай матчынай мове» не говорят, все норовят по-английски. Куда ни плюнь, на родственников моих чиновников попадешь. Ворюги проклятые, взяточники! Вот тебе плоды твоей хваленой цивилизации. Город портит детей! Поэтому молодняк строем пойдет в деревню: будет пахать, сеять, жать, доить, то есть соединяться с природой, приводить в гармонию свое тело и мысли, очищаться трудом от скверны.

– Что же твоя опора и надежда, твои любимые учителя так их воспитали и образовали? Не помогла зарплата в полторы тонны «баксов» и отдых на Канарах? Значит, не в деньгах счастье; значит, о совести сейчас заговоришь, о людской неблагодарности?

– Не надо! Наши учителя – совесть и честь нации. С их уст на уроках слетает только святая правда. Они – благо нашего государства, а вот там, за пределами школы, в гуще урбанизированного пространства и калечатся соблазнами неокрепшие детские и подростковые души. Они музыку классическую не слушают, они стихов не читают, они книжек правильных в руках не держали. В наше время в булочную на такси не ездили, а они, с их мобилами, скоро дебилами станут…

– Не лукавь, Климов! Ведь тебе доложили, что в прошлое воскресенье ужас сколько людей погибло на празднике города в твою честь. Опились малолетки пива, а там ливень, давка… Твои хваленые милиционеры свои задницы чесали, а не прямым делом занимались. Девочек, девочек молоденьких скоты затоптали! За что?

– Это несчастный случай и никто не виноват. Милиция предотвратила еще большие жертвы, действовала по инструкции, какой с нее спрос?

– А зачем власть такие шабаши устраивает, на которых это самое пиво из ноздрей течет у молодняка?

– Если люди в свободное время не будут пить пиво, то они будут думать о своей жизни и, чем черт не шутит, начнут подумывать о смене режима. А каждый гражданин должен косить лужайку перед своим домом, топить камин и рассуждать о своих заработках, не заглядывая в карман соседу или президенту. На худой конец, можно бренди выпить да «травку» покурить, чтобы проблемы вместе с дымом улетучивались из голов моих любимых подданных.

– Наркотиками думаешь задурить голову народу, чтобы не поняли, кто ими управляет, кто наверху сидит?

– Наверху нашего государства – белорусский народ, а власть держит этот народ всеми доступными средствами, чтобы ему, народу, было хорошо. Для этого и приходится разным умникам, вроде тебя, рот затыкать, чтобы социальных конфликтов в стране не возникало. Мы все для этого делаем, даже церкви в деревнях строим, ты сам видел.

– Да, безнравственность царит и в городах, и в весях!

– Неправда, все ходят в церкви.

– Строем ходят прихожане в эти твои церкви, строем!

– В церковь надо ходить именно строем и никак по-другому. Там проповеди произносят об очень хороших вещах и власть никогда не ругают, потому что она от Бога, и от меня, значит, тоже. Вот поэтому я и люблю религию и в Бога верую, он – хороший.

– Неблагодарный ты человек, Климов! Тебя минчане на выборах сильнее других поддержали, чуть ли не 85 процентов за твое избрание проголосовало, а ты им гетто устраиваешь, концлагерь, чтобы они круглый год выхлопными газами автомобилей травились, хлорированную воду пили, чтобы в собственном дерьме захлебнулись…

– Это были другие минчане, не эти отморозки… А автомобили не трогай, это не роскошь, а средство передвижения и символ нашей свободы. В автомобиле можно все: читать, есть, пить, курить и даже размножаться. Полезная во всех отношениях вещь.

– Вспомни, как мы рассчитывали с тобой в нашей первой книжке на интеллект нации, на его жизненную силу. Что с тобой сделали твои лицемеры, Андрей? Может быть, они сменили полярность твоего интеллекта? Очнись, Климов! Мутанты и придурки правят страной, мы летим в бездну безнравственности и бездуховности! Деньги в виде идеала и конечной цели не способны сделать человека человеком, он превращается в калькулятор, считающий дивиденды, и уже не способен творить.

– Все ведь получилось, Евгений! Народ благоденствует, у него есть все, что надо. Излишней роскоши мы ему пока дать не можем, но все прилично одеваются, вкусно и много едят, имеют жилье и собственный транспорт… Что еще надо? Интеллект ныне переместился из города в деревню, где всегда были сильны природные инстинкты к собственности, накопительству, бережливости, осторожности и умной покорности власти. Это ли не проявление высших интеллектуальных способностей?

– Так что же, господин президент, ты хочешь стравить город с деревней, эдакую войнушку организовать, под лозунгами борьбы за чистый мир без городов и мусорных свалок?

– В городе падает процент голосующих за власть, мы не можем позволить этой ситуации развиваться. Города не будут поддерживаться властью. Там развелось слишком много праздно мыслящих интеллектуалов, пусть попробуют выживать сами, когда мы лишим города еды, тепла и воды…

– Погоди, Климов, не ты ли вещал, что основной капитал 21 века – это интеллект! Что именно интеллект создает ценности, способные удовлетворить потребности человечества. Ни деньги, ни оружие, а интеллект стал основой мировой безопасности. Ты что, на своем «хуторе» некий новый порядок заводишь?

– Основной капитал государства лежит в Нацбанке! А то, что в умах неких не контролируемых индивидов бродит, – это не капитал, а хаос и анархия. Придет время, и мы проведем стерилизацию мыслительных аппаратов нашего населения и уже на уровне мыслей станем их контролировать и направлять в нужную сторону. Вы утром просыпаетесь, а в голове уже команда «Строиться!» звучит и вы, подъезд за подъездом, дом за домом сначала пробежку делаете, потом зарядку, душ, завтрак и на работу. Думать не надо, все происходит рефлекторно, а значит, единообразно и в соответствии с навсегда заведенным порядком. Преимущества огромные: дети не капризничают, пожилые не кряхтят, все в едином порыве накачивают свои мышцы и железы преданности власти. Вот тогда будет порядок, вот тогда мы покончим с умственной вольницей и навсегда установим самое лучшее в мире государственное устройство, а пользоваться этой роскошью будет только один избранный народ – белорусы!

– А кто же думать будет, науку двигать, новые технологии внедрять в производство, культурой заниматься, искусствами?

– Все давно уже придумано и прописано в Конституции, законах, указах президента. Читайте, выполняйте и совершенствуйтесь!

– Ты же ведешь страну к регрессу!

– Прогресс заключается в стабильности легитимной власти. Любая, даже самая совершенная система, стремится себя сохранить, причем как можно дольше. Для этого хороши все способы, мой – не хуже других.

– Посмотри, как развиваются страны-соседи, земли которых видны за нашим забором-границей!

– Всякое развитие – это нестабильность, а всякая нестабильность вредна системе, а значит, вредна нашей власти. Все, что есть в рамках узаконенного, устоявшегося раз и навсегда порядка вещей, и есть прогресс, демократия и свобода. Человек на самом деле гораздо свободней в рамках закона, в строю и когда выполняет команды старших начальников. Когда скапливается толпа свободно мыслящих интеллектуалов, вот тогда-то и возникает самая большая опасность…

– Для кого, позволь тебя спросить?

– Для простых белорусов! Власть-то себя защитит, а вот простых людей кто защитит от тлетворного влияния разных там умников?

– Куда же ты денешь творчество, этот дар небес, это божественное богоравное состояние созидания? Что вместо звездного неба над нами и нравственного закона внутри нас сможет защитить в нас Человека?

– Нравственность обретается на заводе, в конторе, в поле, в школе, в институте, даже в тюрьме, но если она неконтролируемо заведется в сознании, то это вызов власти.

– Ты поощряешь в народе самые низменные чувства, ты превратишь страну в Содом и Гоморру и ее постигнет та же судьба!

– Народ требует хлеба и зрелищ! Разве я могу противиться воле своего народа?

–Зрелища у тебя больно кровавые! Ты компьютерные игры заменил реальными боями живых гладиаторов. Ты оппозицию, как первых христиан, заставляешь драться с питбультерьерами, этими собаками-убийцами, которых выращивают на твоих фермах. Это варварство!

– Люди не должны забывать запах крови! Я должен иметь воинов, способных убивать, а не вшивых интеллигентиков, падающих в обморок при виде царапины. А кругом ведь враги: и внутренние, и внешние. Все хотят откусить кусок от нашего пирога, хотят захватить нашу мирную, богатую страну, центр новой Европы. Да только мы им кукиш покажем!

– Волки, что ли, зубастые вокруг нас, а не люди, способные к дружбе?

– Где ты ее видел, эту самую дружбу? По телевизору ее у нас не показывают. Выгоду я понимаю, ее можно на калькуляторе посчитать, а дружбу в каких единицах считать прикажете? Ага, ее нельзя взвесить и показать, снова нечто эфемерное, неконтролируемое? Значит, это опасно в той же мере, что и незапланированные мысли и вольный ум. Отсюда недалеко до мыслей о перевороте, до создания революционной террористической организации… Ты такую дружбу проповедуешь?

– Климов, мы же с тобой дружили, мы вместе шли против власти за то, чтобы народ обрел свободу и счастье!

– Та власть была порочна, она сдерживала прогресс в нашей стране. Сейчас народ процветает: он сыт, одет, напоен, у него есть все, что нужно для того, чтобы быть достойными гражданами, чтобы получать премии и ордена. Нужно только одно – любить власть и своего президента.

– Ты обещал Шеймана посадить. Вспомни, это он гноил тебя четыре года в тюрьме, это он твоих друзей убивал-казнил! Как ты посмел его назначить Генеральным прокурором!

– Мы разобрались, он оказался невиновным ни в одном преступлении. Почему же тогда человек с огромным опытом работы должен прозябать в безвестности, если он может принести стране колоссальную пользу? Это не по-хозяйски! Шейман хорошо разбирается в людях и врагах. А вместе с Павлюченко, командиром лукашенковского спецназа, который тоже оказался невиновным, он являет мощную силу, которую боятся враги.

– Павлюченко, командир «Эскадрона смерти», этот палач снова при должности?

– Никто не знает его должности и никогда не узнает! А чем он сейчас занимается?.. Помогает мне. Достаточно? Кроме того, государство нуждается в таких специалистах.

– Если вы так уж чтите специалистов, то почему Зенон Позняк опять в изгнании?

– Его никто не изгонял! Уехал? Скатертью дорожка! Незаменимых людей нет, тем более на должность Героя нации. Его именем лицей белорусский назвали, памятную доску к дому прикрепили? Вот и довольно.

– Тогда скажи, куда вдруг делся Статкевич, куда он-то пропал?

– Дорогой писатель, в нашей стране ежегодно пропадают без вести тысячи людей! Что вы все прицепились к этому Статкевичу? Найдется, куда он денется. Наверно, помните, как Полевикова было исчезла, да вскоре нашлась в Англии. А может, запил где-нибудь ваш Статкевич в полесских лесах или с любовницей загулял?

– Тогда почему Чигирь с поста премьера во второй раз ушел, уже от тебя?

– Устал Михал Николаевич, постарел, видно.

– Лебедько ведь не старый, так почему он не у дел?

– В президенты Толя готовится, а на это нужно время. Вот мы ему и не мешаем.

–Тогда Алкаева хоть выпустите, уж шесть лет старик в тюрьме сидит!

– Да он любит тюрьмы! Это его хобби. Зачем же нам человека единственной радости лишать. Мы же не звери какие-нибудь.

– Лицемеры жадной толпой стоят у твоего президентского трона и толкают тебя к пропасти вместе со всем народом! Ты ведь марионетка в их руках. Оглянись, ты увидишь эти хари и содрогнешься от содеянного вами!

– Все, что не работает на процветание страны и укрепление власти, это – мусор, который надо сжечь вместе с теми, кто его разбрасывает в виде вредных книжонок, стишков, газеток и прочей дряни. Главное – независимая страна, благосостояние людей и власть, которая все это защищает!
 

Щелкнули замки ремней. Теперь мы породнились, стали единым целым с огромным бомбардировщиком.

– Ну, ты готов? – спросил меня Толя Красовский.

– К чему? – мне все это кажется еще какой-то игрой.

– К полету.

– Ты что, можешь управлять этой машиной?

– Нет.

– А как мы тогда полетим?

– Я нашел одну книжонку для детей. Там в популярной форме рассказывается, как управлять этой машиной.

– Ты с ума сошел! Мы же разобьемся.

– Не бойся. В крайнем случае, катапультируемся. Какую музыку тебе поставить?

– Если уж умирать красиво, то под альбом Пинк Флойда «Обратная сторона Луны».

– Хороший вкус, но вещь нудная.

– Как и наша жизнь.

– Ладно, Пинк Флойд так Пинк Флойд.

Самолет набирал высоту. Меня вдавило в кресло. Казалось, мое тело расплылось в нем, как блин по сковородке.

Поднявшись чуть ли не в космос, Толик меня спросил:

– Какие будут предложения?

– Ты что имеешь в виду?

– Ну, куда полетим, что посмотрим?

– По-моему, это военный самолет. Смотри, как бы нас пэвэошники не сбили.

– Это же «Стелс», его никто не видит.

– Тогда летим смотреть Ниагарский водопад, Гренландию, отметимся на Северном и Южном полюсах, отдадим дань уважения египетским пирамидам, навестим Венецию, помашем ручкой мысу Доброй надежды, заглянем в жерла вулканов на Камчатке, увидим Париж, полюбуемся на корабли в амстердамском порту...

– А может, сразу в Москву, в «Метелицу»? Ты же все-таки прямо из тюрьмы.

– Тогда уж лучше сразу в «Распутин» – там и еда, и девочки.

– Вижу, ты не потерял вкуса к жизни. Но до всего этого сделаем одно маленькое дельце.

– Какое?

– А, пустяк. У нас на борту маленькая, совсем крохотная атомная бомба. Скинем ее в одно место и полетим кутить.

– Постой-постой, ты что – шутишь?

– Нет, вполне серьезно.

– Мне кажется, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь: а т о м н а я бомба!

– Да, атомная, а что?

– Но зачем? Кого ты так ненавидишь?

– Его, естественно, гада усатого.

– Да забудь ты про него. Слабый, запуганный, больной человек.

– Это не оправдание и не повод отказываться от задуманного.

– Какое-то сумасшествие.

– Пусть так!

– Подумай о последствиях.

–Я все рассчитал. Цель в компьютере. Сейчас он в Дроздах. Все живое будет уничтожено в радиусе только одного километра.

– Бред какой-то. Ведь погибнет не только он.

– Ну и что? Главное, что мы избежим больших жертв.

– А этих тебе мало?

– Цель оправдывает средства.

– Силлогизм для маньяков.

– А он что, по-твоему, не маньяк? Разве он не угроза для многих людей, для государства, в конце концов?

– Не преувеличивай его возможностей. Если кто сейчас и представляют угрозу для страны, так это мы с тобой.

– Подумаешь, маленький ядерный взрыв.

– А если русские генералы решат, что США начали против них войну? Что тогда?

– Нет серьезного повода.

– Значит, стереть с лица земли целый субъект Федерации – это нормально?

– Чеченцы сами виноваты. Нечего себя было противопоставлять всем русским.

– С таким же успехом можно взяться и за Татарстан.

– Да плевать мне на этих татар и чеченцев. У меня конкретная цель. И если из-за него погибнет пара сотен твоих соотечественников – это самая маленькая цена, которую белорусы должны заплатить за его избрание в 94-м.

– Вот видишь, избрание. Они сделали свой выбор сознательно. Без давления. Что же ты им навязываешь свою волю?

– Ошибаешься. Я не собираюсь никого убеждать. Мне все равно, как они там будут жить после. У меня есть враг. И я его уничтожу во что бы то ни стало. И никто меня не остановит.

– А я-то тебе зачем?

– Ты еще не понял?

– В соучастники меня берешь? Или поддержку решил найти в моем лице?

– Я не нуждаюсь в твоей поддержке. Как, впрочем, и ни в чьей другой.

– Тогда как и зачем я здесь оказался?

– А ты что, хочешь вместе с ним на тот свет?

– Я не хочу. Как не хочу, чтобы из-за твоей мести страдали невинные. Откуда ты знаешь, кто из дорогих мне людей окажется в эпицентре взрыва? Пару сотен, говоришь? Да хоть один – это разве справедливо? К тому же подумай, кому ты лучше делаешь? Ведь эти ребята из его окружения всю вину за развал страны на него же и спишут. Руки умоют и... поминай, как звали. Ты этого хочешь?

– Тоже мне, Достоевский нашелся. По слезе ребеночка вздыхаешь? А слезы наших родных, значит, не в счет?

– Это и есть твоя цель?

– Да, пусть эти белорусы утонут в слезах.

С этими словами он потянулся к красному тумблеру. Пытаясь перехватить его руку, я случайно привел в действие механизм бомбометания. Пауза.

– Дурак! Я хотел включить автопилот.

– Что я сделал, Толя?

– По-моему, ты начал третью мировую войну.

Утром я долго радовался тому, что жив. Что живы мои сокамерники. Что цела тюрьма. Что живы все, кто еще жив. Но с каким-то беспокойством стал думать о том, чтобы вдруг индийцы или пакистанцы сгоряча не пульнули друг в друга ракетами с ядерными боеголовками. Просто так, от обиды и ненависти.
 

 – Где это я?

– Да у нас ты, Андрей, у нас. Не бойся, здесь все так же, как на Земле. Но если там ты должен был тратить огромное количество энергии, чтобы сотворить свой бизнес, свою политическую карьеру, свою известность, то здесь все проще, доступней. Рай – это и есть то самое место на тонком плане бытия, где твои мысли-образы материализуются намного легче. Главное, чтобы они были не во вред другим, чтобы они не противоречили тому миру, который здесь существует всегда, вне времени, вне пространства, вне государственных границ, вне наций, рас и религий.

Ты, кажется, хотел жить в деревне? Пожалуйста, нарисуй в своем воображении дом, озеро, березовую рощу. Ты мечтал пахать землю? Вот тебе на выбор конь, трактор, а, может быть, ты хотел, чтобы это был... синий буйвол, а в вышине парил золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый... Впрочем, свое поле ты можешь вспахать и засеять мысленно, а потом косить золотые колосья, наслаждаясь радостью сбора богатого урожая, а можешь просто наслаждаться его красотой и гармонией.

Ты можешь создавать свой мир в любых его проявлениях, только здесь невозможно насилие, злоба, жадность, зависть, то есть все то, чем ограничены деяния и мысли человека в Заповедях Библии, этой Книги, которая связывает оба наших мира. Всю суету, страсти, пороки ты отряхнешь со своей души, прежде чем получишь возможность творить свой мир...

– Погоди, погоди! Где это я нахожусь? Что со мной?

– Ничего особенного, ты в коме. Проще говоря, умираешь и находишься в пограничном мире. Твоя душа еще не в свободном парении, она, как бы это понятней сказать, еще связана прочнейшей нитью с землей, с твоим телом. Ты раздумываешь, то ли тебе покинуть физический мир и уйти на более тонкий уровень, то ли вернуться.

– Сам-то ты кто?

– Твое второе «я», а если быть точнее, твое лучшее, истинное «я».

– Что-то я плохо все здесь вижу, как в тумане.

– Ты и в жизни там, на земле, не мог порой себя понять, где уж тебе здесь все увидеть, как надо. Только иногда ты себя адекватно ощущал. Это было в те моменты, когда ты не брал, а давал, причем безвозмездно, от души.

—   Почему мне здесь навязывают какие-то условия? Я – Климов!

– Ты сам навязал себе эти условия, грехи не пускают тебя в рай!

– Кто ты такой, чтобы мной командовать?

– Я есть ты! Только не представляй себя Климовым-президентом, здесь нет титулов, званий, капиталов, здесь нет начальников и подчиненных, здесь есть только души: одни более совершенные, другие менее, вот и все.

– Какие души! Не дурите мне голову, я себя знаю!

– Ага, в виде той бренной плоти, которая суетилась на земле, воображала из себя Бог знает что, отдавала приказы, казнила и миловала, предавалась страстям и порокам...

– A чему же другому? Я могу себя потрогать, я слышу свой голос, я себя осознаю!

– Взгляни вон туда, вниз! Видишь неподвижное тело, вокруг которого суетятся врачи? Вот это и есть твоя плоть, которую ты так любил! Ты не можешь себя потрогать, а голос звучит в твоем земном сознании, которое еще подпитывается энергией космоса, но скоро...

– У меня все есть, и никто ничего не отнимет, потому что...

– Ты здесь только потому, что в той, земной жизни когда-то невинно страдал, помогал несчастным и обездоленным; грешил, правда, много, но совесть у тебя страдала...

– Не лепи горбатого, мужик! Что-то я не припомню, чтобы в последнее время особенно в чем-то каялся! Климов был прав на земле, прав он и здесь, на том свете! И хватит пугать, кто ты такой, чтобы меня пугать?

– Ты сам с собой разговариваешь, Андрей, осознай! Ты сам себе говоришь эти слова, и они-то и есть твое высшее «я».

– Похоже, что я свихнулся, что у меня белая горячка! Тогда где они, эти белые кони, эти тараканы? Так что, я умер?

– Душа бессмертна, Климов! Тело погибает, душа – нет!

– Что такое душа? Этим спекулируют всякие умники и святоши!

– Осознай, Андрей, что ты стоишь перед дилеммой: либо душа под именем Климов будет существовать как индивидуальная сущность, либо, отягощенная множеством преступлений, опустится вниз, для простоты понимания в ад, и переплавится в общую безымянную монаду, из которой «нарежут» новые души и пустят их на землю в новый «оборот», в новые тела, чтобы в последствии они опять вышли на уровень индивидуальных. Так что поздравляю, тебя ждет «общак»!

– Ты говоришь, что я перестану быть личностью, я, тот самый Климов! Да я и во власть-то пошел только затем, чтобы сохранить свою неповторимость, свою индивидуальность! Я всегда был самим собой и никому не должен! Власть – это автономный организм. Кого это Климов заставил себе подчиняться? Власть – механизм, в котором, словно винтики и гаечки, вертятся все жители страны. Так было всегда и везде. Этот механизм может быть скоростным лифтом или ручной лебедкой, но всегда он возносит наверх только одного человека.

– Власть – не лифт на верх, власть – испытание, последний шанс для обросших коркой грехов душ, таких, как у тебя, например.

– Что ты можешь мне проповедовать, мне, человеку испытавшему страсть, которая пожирает без остатка; человеку, пережившему отчаяние, глубину которого не может познать ни один смертный, познавшему страх, перед которым меркнут ужасы вашего ада! Учить меня жизни, учить человека, который впитал ее по капле, испытывая то горечь, то наслаждение...

– Суета сует в твоих мыслях! То, что на земле кажется тебе смыслом жизни: власть, деньги, удовольствия, страсти и их утоление – здесь не имеют никакой ценности просто потому, что со всем этим «багажом» сюда не попадают. Тони, если хочешь, со своим «сундуком Пандоры», или бросай его без сожаления и выплывай на поверхность. Ни возвеличить себя, ни унизить другого здесь – невозможно, здесь более совершенный уровень отношений, поэтому...

– Поэтому заткнись и послушай! Большинство людей унижаются сами, без малейшего побуждения извне. Они готовы лизать властителю его сандалии, пресмыкаться, доносить на друзей, лаять по-собачьи и хрюкать, забравшись в самую зловонную грязь человеческих пороков. Люди сами мне подчинялись, выполняя все, что бы я ни приказал, и отдавались этой обязанности со всей страстью, делая даже больше того, что требовалось.

– Человек создан по образу и подобию Бога...

– Какие боги! Ничтожества, сгустки порока и слабости. Если твое «божество» прихватить на каком-нибудь грешке, как оно тогда верещит, как униженно запросит прощения, как потом совершает еще большие преступления. А эти пьяные тупые скоты, которые толпой орут: «Да здравствует президент Климов!»? Это твои, что ли, богоподобные? Или мои чиновники, которые пойдут на любой смертный грех, лишь бы их не отлучили от власти, они – боги? Ты влезь в их мозг, как я влез, тогда поймешь, что нет там ничего божественного.

Маленький муравей более совершенен, чем человек, потому что он подчинен порядку и никогда его не нарушает. Огромный неуклюжий слон – и тот более ловок и проворен, чем самый ловкий и проворный человек, который рано или поздно запутается, завязнет в своих шатаниях, колебаниях и противоречиях. В конечном счете, все твои подобия Божьи гниют, гниют еще при жизни: от пороков, от желаний, от трусости. В них нет элементарного чувства ответственности даже за тех, кого они любят, кого они приручили. Я им каленым железом прививал эту ответственность, хотя бы перед семьей, которую они сами создали, перед властью, которую сами выбрали! Иногда у меня это получалось. И это боги, которые имеют нравственный закон внутри и звездное небо над собой?

– Разница между человеком и животным заключается в том, что первому дано право совершать самостоятельные поступки, то есть строить свой мир, а второй – получил от Бога лишь рефлексы, то есть он взят под опеку Всевышнего и управляем им.

Да, человек не совершенен, но для того ему и дается жизнь, дается тот самый крест, который он несет на свою собственную Голгофу, чтобы совершенствовать то единственно ценное и вечное, что у него есть, – свою душу! Именно душа обогащается страстями и пороками, преодоленными тобой, гармонизируется с телом и становится более мощной, являя сущность более высокого порядка: человеческий дух!

Власть тебе была дана не для удовольствий, а в качестве последнего испытания, и ты славно начал, но потом этот молох все-таки сожрал даже такого сильного человека, как ты, Климов, а жаль.

На земле ты получил все, но ничего не получишь на небе. Ты попадешь в чистилище, где отбойным молотком с твоей души будут сбивать комья дерьма, которым ты изгадил свою божественную сущность. Тебе предстоят унижения, ибо сказано, что первый становится последним. Тебе придется ответить самому себе за все свои беззакония и оправдания не найдешь, ведь судьей будешь ты сам! Ты ответишь за самое страшное преступление перед Богом – убийство любви! Убив ее сначала к себе, потом к ближним, ты возненавидел всех, ты мстил всем, не любя никого!

– Я был послан Господом на эту землю, к этим заблудившимся в болотах белорусам, чтобы вывести их к земле обетованной, к нормальной сытой жизни, к порядку и благоденствию. Но путь я имел право выбирать сам и я его выбрал.

За что же меня судить, за то, что я лишь выполнял свою миссию? Никто другой не смог это сделать. Я показал им луну и солнце, ткнув мордами в чистую воду знаний и отмыв вековую грязь с их глаз. Я все делал осознанно, на то была воля Вселенной и право, полученное от людей.

– Да, волей Божью народ получил страдание под именем «Климов», как некогда получил его под именем «Тирания». Да, болезнь дается людям, чтобы они прозрели, чтобы через страдания очистили свою душу, познав себя и мир, который им дан для радости и счастья. Да, наше общество болело, и этой болезнью был ты, гриппом ты был, не мессией!

– Человек – это компьютер в биологической оболочке, не больше того. Какая у него может быть душа, вирус в программе и только! Вирус, приводящий к сбою всей системы. Алогичность поступков и команд ведет к тому, что весь компьютер «зависает» и его нужно перепрограммировать. Вот я это и делал. Прагматизм – это лозунг века и мой тоже.

– Ты полагаешь, что сейчас ты умрешь и на этом все?

– Да, на этом все! Я вычерпал эту жизнь до дна. Сначала я черпал ее ведрами, потом трехлитровыми банками из-под томатного сока, потом чайной ложкой, а в конце вылизал всю ее языком, пока донышко не стало сухим...

– Тогда скажи, в чем же смысл человеческой жизни, ведь ты ее испил до дна?

– Какой там смысл в человеческой жизни: родился и умер, а между датами на могильном кресте одни страдания, но не очищающие мифическую душу, а убивающие живое тело.

– Хочешь сказать, что человек есть тлен, удобрение для травы, пища червей?

– Слабаки цепляются за жизнь! К сорока годам об этом думал каждый и каждый осознал, что жизнь не удалась. Что не об этом он мечтал, строя блистательные планы удачи и счастья.

– Ничего случайного в мире нет! Любое, даже самое ничтожное событие случается не просто так. Из этих событий складывается мозаика жизни и та непостижимая гармония, которую тебе твоим земным умом постичь невозможно. Но здесь ты сможешь, если захочешь, увидеть, как это происходит, как создается матрица будущих земных событий: от рождения ребенка до планетарных катастроф. Именно здесь происходит основное творение, там только исполняется предначертанное.

Но человек, исполняющий волю богов, наделен волей и свой путь избирает сам. Как сказочный камень, который на распутье стоял, помнишь: «Налево пойдешь – свою смерть найдешь! Направо пойдешь – бесчестье найдешь! Прямо пойдешь – чужую славу найдешь!» Вот и выбирай! Но и после того, как выбрал, еще не раз тебе эти самые камни подставлять будут, чтобы на правильную дорогу вышел, но сам, только сам.

Вот ты и выбирал, Климов, куда идти: в бизнес, в парламент, в тюрьму, в президенты? Может быть, твой выбор власти и есть правильный путь, но ты свалился в грязную яму диктатуры и, когда ты помрешь, народ выйдет на улицу и будет радостно вопить: «Ура! Конец тирану!» Твое бренное тело разорвут на куски и разбросают по помойкам. Спасай себя!

Ты задал вопрос, зачем живет человек, но не ответил на него. Ведь ты не думаешь всерьез, что ради этих мелких удовольствий в виде денег, власти, славы живет человек и становится в результате травой на кладбище? Откуда берутся моцарты, гойи, пушкины? Неужели в результате расщепления рибонуклеиновой кислоты? Ведь все люди одинаковые, как карандаши в коробке, по своей биологии? Почему овцы не становятся львами, а коровы не летают? Каждый живет в своем подотряде, отряде и классе. Почему же среди людей такое многообразие эксклюзивных особей, неповторимых душ, каждая из которых может сотворить то, что другой не под силу. Из чего возникает талант, откуда берется гениальность? Хочешь сказать, из того куска мяса, костей, мышц и на три процента использованных мозгов?

Когда ты, Климов, объявил себе войну? Когда стал убивать себя, платя бесценным даром, а именно своей душой, за сомнительное удовольствие власти?

– Ты мне начинаешь нравиться...

– Это ты сам себе начинаешь нравиться, ведь я – часть тебя.

– Я не вижу тебя, ты в сумраке, но этот сумрак мне уже кажется светом. Ощущаю, как что-то громадное приближается ко мне, но страха нет, есть радость. Красивую ты нарисовал картину и очень яркую. Человеческие души ловишь? Идет вверх по лестнице только тот, кто может поднять себя на ступеньку. Да, ты стал на ступеньку выше, но ты ведь кем был, тем и остался. Что изменилось? Я взошел очень высоко – и что? Разве я изменился? В глазах других – пожалуй, да, но и всего-то. Идти вверх одному - глупо, но и вниз - не умнее. Золото и в куче дерьма – золото, а дерьмо и в куче золота – дерьмо!

Я тащил их всех с собой наверх, я их поднимал на свой – уровень и что? Верещали, упирались, замедляли мой ход, но я их затащил на тот этаж, где они сыты и довольны безо всякой там души и прочей ерунды. Здесь и сейчас хотим всех положенных нам удовольствий, здесь, на земле, а не в тонких мирах, которых, может быть, и нет вовсе. Мы лишаем себя всех плотских удовольствий, а там пусто, только ангелы летают, а у них, кроме крыльев, ничего нет!

Как-то я проснулся очень рано и вышел на улицу просто так, без какой-нибудь определенной цели. Гляжу, в песочнице маленькая девочка копается, куличики делает, а вокруг никого, ни дворника с метлой, ни милиционера с дубинкой. Девочку, оказывается, мамка выгнала на улицу, потому что ее хахаль пришел, а комната одна, а он при ребенке не может... Вот ты об убийстве любви говорил? Вот где ее убивают, на уровне семьи, общества, вот где рождаются матери и отцы, лишенные чувства добра и ласки.

Дети, как ангелы, но как только они осознают, что всего в мире мало, то начинают хапать все, что плохо лежит, считая, что им это принадлежит. Я их на руках тащил до уровня своего миропонимания, питая их молоком своего собственного разума. Они вместе со мной радовались подъему, хотя было нелегко. Да, того, кто падал и не хотел идти дальше, мы сбрасывали вниз, но что же было делать, если эти люди тормозили движение вперед всего общества? Семеро одного не ждут! Не останавливаться же ради этих дураков, которые считали, что мы идем вниз? Я этот путь выстроил и точно знаю угол наклона моей лестницы и ее вектор.

А мне эта оппозиция доказывает, что я не прав. Пусть даже я не прав на самом деле, пусть не совсем уверен в точности направления, но и они не знают, куда идти. Так уж лучше я ими буду управлять, тогда хотя бы не будет паники и еще больших жертв.

Разве я забыл свое божественное предопределение? Разве я не предводительствую людьми по воле Божьей? Там, за гранью познанного, еще не известно, кто сверху, а кто снизу. Хотя, очень может быть, что мы, практики, выше вас, теоретиков!

– Ты, Климов, изначально допустил ошибку, потому что лестница у каждого своя. И все твои проблемы заключались в том, что ты тащил наверх людей, которым хотелось идти самим по своим ступеням, а не висеть на твоей шее. Ты взвалил на себя крест целого народа, его не спросив! А потом сбросил на полпути.

Тяжело? Так дай каждому нести свой крест! Пусть они сами станут каменщиками, а не только кирпичи подают. Посмотришь, как быстро они выстроят свои лестницы в храме интеллекта и творчества.

Ты спрашиваешь, почему люди жадные, завистливые и трусливые? Да они принимают эти таблетки, потому что больны атипичной пневмонией под названием «синдром Климова». Только жадность, завистливость и трусость позволяют им терпеть ломку больного, приученного к игле этих худших человеческих качеств, организма. Ты – ложный путь, Климов! Дай людям строить и идти по собственным лестницам и ты увидишь, как станет легко власти, как будут полны энтузиазма люди, как бодро они пойдут вверх.

Ты, строя из себя благодетеля страны, на самом деле болен, и твоя болезнь не диабет, а гордыня. Это она заставляла тебя творить себе кумира, и был им... ты сам. Исчезнет твоя гордыня – изменится мир, и ты увидишь его добрым и светлым.

– Мой контрольно-пропускной пункт – морг! До него существует мой свет, после него – твой. Вот пусть каждый у себя и командует. Богу – богово, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево! Это народная мудрость, а значит, Божья.

Ты спрашиваешь, когда добрый Климов стал Калигулой? Ты прав, стал. А ты бы не стал, видя предательство своих лучших друзей, видя предательство самых близких, предательство родных! Я их вывел из трясины, а все начали рыть друг другу могилы, и одна из них была вырыта... для меня. И вот эти копатели вдруг исчезли, разом все исчезли по воле неба и моей воле, и не стало проблем.

Успокоились. Присмирели. Поумнели. Почему? Страх – лучший учитель! Все стали мной восхищаться. Жадность – лучший командир! Все построились в колонну по два, в очередь за своими кровными, а может быть, кто знает, кровавыми серебренниками? Зависть – лучший стимулятор! Я могу госконтроль распустить, ведь мне и так все друг про друга докладывают. А за завистью пришла жестокость. Убей, а то «друзья» убьют тебя!

– Ты стал преступником, Климов! Чтобы скрыть первое, самое маленькое преступление, которое вовсе и не преступлением было, а так, проступком, ты совершил второе, более тяжкое, а за ним следующее, чтобы спрятать следы второго, и покатилось... Ты говоришь, что сбрасывал балласт, когда ради блага общества уничтожались самые ненужные его представители? А разве ты не знаешь, что именно такие люди, нестандартные, слабые, беспомощные дарили людям великие открытия и великие примеры мужества и благородства, делавшие жизнь лучше. Потом тираны, вроде тебя, приспосабливали их под себя.

Оказывается, человечество еще не дозрело, чтобы пользоваться великими откровениями параллельного мира. Рано нам владеть ядерным оружием, рано применять лазеры, рано клонировать человека... Адам, сорвавший яблоко познания, был изгнан из райского сада только потому, что нравственно не был готов к божественным знаниям. А мы сегодня готовы?

– Управляя людьми, мне хочется каждый день мыться и каяться. Как жить, на самом деле?

– Стань собой!

– Люди слабы, и я хочу быть человеком со всеми его слабостями, страстями и несовершенством, хочу...

– Будешь!
 

Маленькая божья коровка. Странно. Бывает ли она большой? А большой ли я, в четыре -то года? Станет ли это бездонное голубое небо меньше, когда я вырасту? А это солнце? Перестанет ли оно так ярко светить через несколько лет? Мы вдвоем с мамой на лугу невдалеке от нашего дома. Там, где раньше была «Болотная станция». Летом здесь всегда высокая трава. Иногда даже выше моего роста. Жарко. Парит. Вокруг суета большого города. Мимо пролетела птица. Низко, так низко, что до нее, казалось, можно дотянуться рукой. Какой большой и красивый мир. Большой и теплый. Здесь всегда высоко солнце. Большие добрые люди. Цветы. Трава. Деревья. Наверное, это прекрасное лето никогда не кончится. Оно будет всегда, всю жизнь. Всю жизнь я буду счастлив. А божья коровка? Где она? Она добралась до вершины травинки, повертела передними лапками в воздухе и улетела. Жаль. С ней было хорошо, я чувствовал себя большим. Весь этот луг, город, небо – наш большой дом. Разве здесь может быть плохо? Облака. Сначала маленькие, как белые пудели. Потом их становится все больше и больше. Они покрыли все небо. Солнца уже не видно. Одно огромное облако, нет – черная туча. Холодный ветер. А где мама? Ее нет. Никого нет. Первый раскат грома. Вспышки молний. Дождь. Так вот он какой, мир!

Я открыл глаза. Домашняя обстановка. Красивые зеленые занавески. На подоконнике цветы в горшочках. Тепло. Тихо. Слышу какой-то шорох. Маленький письменный стол. За ним сидит девочка. На вид ей лет четырнадцать, но лицо, лицо испытавшего страдания человека. Она отрывается от тетради, в которой что-то пишет, и смотрит в мою сторону.

– Вот ты и проснулся. Тебе здесь хорошо?

– Да. Но мне здесь все незнакомо.

– Это моя комната. Тут я выросла.

– Как тебя зовут?

– Меня звали Ольгой.

– Что значит – звали?

– Ну, понимаешь, сначала человек живет. У него есть имя, фамилия, семья, папа, мама, дедушки, бабушки, друзья, одноклассники...

– Ты учишься в школе? В каком классе?

– В восьмом. Был восьмой.

– А что ты говорила про друзей, бабушек?..

– То и говорила, что когда-то они все были.

– А мы что, по-твоему, призраки?

– Ты – нет. А я? Я не знаю, что теперь со мной.

– Не понимаю. Как – не знаешь?

– Ну, вот, эта комната, ты – все это мной воспринимается, а остальное – нет.

– Хорошо, комната для тебя существует?

– Но не более, чем в памяти.

– Оля – я правильно тебя называю?

– Да.

– Или, может, ты уже не Оля?

– Я уже не Оля.

– А кто я?

– Ты – Андрей.

– Вот сюрприз. Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– А как ты оказался здесь?

– Не знаю.

– Ты должен знать.

– Может быть, простая случайность.

– Случайность? Ты у меня дома, в моей комнате, в то время, когда меня уже здесь нет. И никогда не будет. Это случайность?

– Мы разве виделись когда-нибудь?

– Нет.

– Так что, между нами нет никакой связи?

– Есть. Я твоя сестра, а ты мой брат. Вот и все.

– Ты шутишь?

– Нет.

– Так почему же ты раньше..?

– А зачем? .

– Мне кажется, что я догадывался, где-то подсознательно, о твоем существовании.

– Вот видишь! А говоришь, случайность.

– Но что с тобой случилось?

– Тише, – она выразительно приложила указательный палец к губам.

– Кто-то спит? – сказал я, перейдя на шепот.

– Нас могут услышать.

– Кто?

– Люди.

– Какие?

– Те, что за дверью.

– Кто у тебя там живет?

– Там не живут. Там ходят.

Я встал с кровати. Подошел к двери. Действительно, за ней слышался какой-то гул. Я открыл дверь. Люди. Много людей. Они меня не замечают. Они идут сплошным потоком. Куда? Мне захотелось присоединиться к ним, влиться в толпу, почувствовать ее дыхание. Что-то неведомое влекло меня в эту людскую реку.

– Нет! – воскликнула Оля, крепко держа меня за руку, не выпуская из своей комнаты.

Я выхожу за дверь, повинуясь какому-то странному зову, и она послушно следует за мной. Мы идем по тоннелю. Это подземный переход. Яркий дневной свет. Мы выходим на площадь. Праздник. Воздушные шарики, музыка, разодетые по-выходному дети, много подростков, хохот, песни, мороженное, запах жаренного мяса, пиво... Я поддаюсь общему настроению, мне хорошо и весело. На небе ни облачка. Только яркое солнце. Мы бродим среди толпы. Ольга напряжена. Глаза испуганы. По всему видно, она не разделяет царящего вокруг веселья. Резкий порыв ветра. Еще один. Солнце исчезает за непроницаемыми для его лучей тучами. Небо покрывается сначала серой, а потом черной пеленой. Первые капли дождя. Тяжелые, как маленькие камушки. Никто не обращает внимания на резкую смену погоды. Вот он, гром, молнии и ливень. В одно мгновение воздух превратился в сплошную стену воды. Теперь уже все в панике бросаются в укрытия. Нас увлекает этот обезумевший людской поток. Сопротивляться ему нет сил. Где мы? Куда нас несет?.. Меня, как в воронку, затягивает в тот же подземный переход, из которого мы с Ольгой недавно вышли. Кто-то упал со ступенек, за ним другой. И вот уже образовался живой ковер, по которому обезумевшая толпа устремляется все дальше и дальше в тоннель. Но что там? Какое спасение они хотят там найти? От чего они бегут? От дождя? От грома? От молний? От Бога? Они увидели дьявола, а он им показал все, что у них есть внутри. Черви, изъедающие плоть. Пауки, блуждающие в норах мозга. Скорпион, обхвативший сердце и жалящий его. Муравьи, снующие по кровеносным сосудам. Огромные змеи, пожирающие кишечник. Трухлявый, гнилой, покрывшийся мхом и плесенью пень вместо души. Они смотрят в свое отражение и не верят увиденному. Они смотрят на себя и цепенеют от ужаса. Послушные дети дьявола. Они поняли его задание. Они уже не сопротивляются его воле. Они в его власти. Они упиваются своей новой ролью. Властью над теми, кто не обладает силой дьявола. А она велика. Она не знает жалости. Цель ее – смерть. И они, эти маленькие подростки, новоявленные слуги князя тьмы, танцуют на живом ковре. В голове у них музыка ада. Из уст вырывается рычание. Я не могу дышать. Силюсь приподняться, но меня снова вталкивают в живой ковер. Они ломают мне позвоночник. Выкалывают глаза. Вырывают печень. Выкручивают суставы. Острыми каблуками пронзают сердце. Потом они впиваются в мою плоть зубами и с наслаждением пьют кровь. Вот оно – пиршество нечистой силы. Вот что ее подкармливает ежедневно, ежечасно. Вдруг эта толпа, шипя и брызжа ядовитой слюной, расступается. Кто-то вырывает меня из живого ковра сатанинского блюда. Я лечу. Это Оля. Она крепко держит меня за руку и выносит из этого тоннеля смерти. Мы не боимся дождя, грома, молний, дьявола и людских пороков. Мы верим в то, что это не есть сила. Мы верим, что за облаками солнце и Бог, и мы счастливые устремляемся на встречу с Ним.

Когда я проснулся, по радио звучала музыка Вивальди.

– Сегодня с утра передают только классическую музыку, – сказал мне сокамерник. – Наверное, кто-то из правителей умер...
 

– Думаешь, легко вести страну не туда, осознавая это? В конце концов, я рисковал сойти с ума, оказавшись в этом водовороте событий. Я иногда думаю, что Лукашенко было проще, он пришел практически на все готовенькое: Кебич передал ему отлаженный механизм государственного правления прямо на блюдечке. Кебичу же рабочее место подготовили коммунисты. Они оба потом доказывали, что им было тяжело, но я-то знаю, что такое – тяжело, я-то знаю, когда боятся и ненавидят всерьез, до смерти, когда жаждут убить не ради того, чтобы прийти к власти, не ради денег, не ради какой-то мести, а для того, чтобы сохранить свою жизнь, потому что знают, что у меня никто не забыт и ничто не забыто!

– Ты умираешь, ты сам это понимаешь; увы, процесс, по мнению врачей, необратимый. Дал знать о себе твой сахарный диабет и отбитые в тюрьме почки. Намекают, что пора каяться. Я-то знаю, с чем ты приходил к власти, с какими добрыми, красивыми мыслями, с какими надеждами на то, что ты дашь стране и счастье, и радость, и процветание... Прости, что-то не о том стал говорить. Мне сообщили, что ты уже был в состоянии клинической смерти, остановилось сердце, и ты целых пять минут не подавал признаков жизни. Видел что-нибудь там, в том светлом коридоре, о котором говорят те, кто побывал в коме?

– Был сумрак, а никакой не свет и... странный разговор, то ли со своим высшим «я», то ли с некой астральной сущностью. Если я и увидел что-то, так это разницу между тем моим состоянием, когда я пришел к власти и стал ее реализовывать, и тем, что я понимаю сейчас.

 Мы-то думали с тобой, Женя, что вот придем к власти и быстренько починим испорченный радиоприемник под названием «демократическое государство»: предохранитель поменяем – и он заработает, громкость настроим – и зазвучит, пыль вытрем – и заблестит! Но когда открыли крышку этой машины... оказалось, что там вообще ничего нет: ни транзисторов, ни динамиков, даже места, куда предохранитель ставить, – ничего. Химера! Предшественник за время своего правления уничтожил все, ничегошеньки не осталось: ни уважения людей к своему флагу и гербу, ни веры в свое государство, что оно защитит их, граждан, ни самих граждан ставших подданными нашего «больше чем царя». Но и в него, президента, больше не верили: ни как в гаранта Конституции, которую он не однажды лишал «чести», ни в объединителя славян, ни в человека, способного выполнять свои обещания. Он так долго говорил о единстве с Россией, что белорусы стали считать себя больше россиянами, чем сами россияне. Даже татары в России называют себя татарами, хотя имеют все права и обязанности субъекта Российской Федерации. Тогда как белорусы, пусть и не говорили вслух, а подкоркой чувствовали, что они – русские, русские, только без всяких прав, обиженные, но...

И как в этой ситуации быть? Промышленность разгромлена. Белорусский бизнес подобен нанятым продавцам в киосках: выжить можно, но не более того. Национальная валюта, пресловутый белорусский рубль... Да бумага туалетная дороже стоила к моменту нашего прихода во власть. Это хорошо, что еще не до конца был выкошен генофонд нации в виде предпринимателей и научных работников. Слава Богу, что в генах наших детей сидела, как ее ни травили, жажда к знаниям, и они все-таки старались, учились, к чему-то стремились. И хоть выпускали «за бугор» не всех и не всегда, молодые люди получали образование, работали за границей и, главное, вернулись к нам, все-таки вернулись. Я осознаю твое состояние, Женя, и даже помню, что тогда, сразу после победы на выборах, мы с тобой не стали пить шампанское, потому что это была горькая победа, она такой и осталась, хотя бы в отношении меня....

– Ты шел по коридору между жизнью и смертью. Да?

– Мне показалось, что это не коридор... Мне показалось, что я стою на краю какой-то скалы, огромной, высокой скалы, а позади земля, люди, звезды, солнце, вселенная, а за этой скалой ничего нет. Пустота...

– И надо прыгать?

– Нет, туда не прыгают, не входят, не взлетают, не толкают... Туда забирают уже не целиком тебя, а по крупицам. Ты растворяешься в какой-то массе, где нет ничего. И вот я думаю, что в своей жажде, жажде власти, жажде добиться цели я подготовил себя к этому растворению, к моменту нынешнего своего состояния уже перестал быть человеком, я перестал быть Климовым и личностью.

– Знаешь, Андрей, вот ты болеешь, а народ гудит, в стране волнения, оппозиция проводит митинги, выходит на площади. Разгонять будешь? ОМОН сейчас пошлешь? Чтобы хватали партийных лидеров, журналистов, всех тех, кто вышел на площадь и требует правду о здоровье Климова. Наши-то СМИ говорят, что ты здоров, сидишь в кабинете, работаешь, что это происки врагов, которые лгут, что президент при смерти. Разгонять, я говорю, будешь? Или пусть...

– А пусть, Женя, пусть люди выйдут на улицу, выйдут свободными гражданами, а остальное – к чертовой матери! Пусть просто-напросто вздохнут воздухом свободы, пусть, наконец-то, пожмут друг другу руки – милиция и граждане! И, может быть, все подумают: а ради чего, ради чего мы поделились, зачем стали врагами? Ведь живем в одном доме, воспитываем одних детей, пьем водку за одним столом, целуем одних и тех же женщин, работаем, в конце концов, на кладбище одном лежим. Что нам делить? Неужели мы не в состоянии мирно жить и работать на своей земле?

Я не понимаю, почему, когда я стал таким, как все диктаторы, когда я стал Калигулой? Как, как я мог этого не понять сразу, что делить-то нечего, все наше. Не надо только мнить себя гением, ведь каждый человек по-своему гениален. Надо только дать ему шанс, и он раскроет себя с самой лучшей стороны. Да, он не хочет, чтоб на него давили, он хочет все делать сам, без палки и окриков, без оскорблений, без унижений, потому что каждый человек понимает, что есть добро, а что – зло. Не надо сталкивать людей друг с другом, не надо превращать их в волков. Пусть, пусть выйдут на улицу! Я не верю, что будут погромы, не верю, что будут драки, но верю, что наши люди в глубине своей души – прекрасны и, самое главное, что они – не рабы! Они не были рабами при Кебиче, не были рабами при Лукашенко, они не были рабами при Климове, хотя все мы пытались загнать их в рабство. Просто у Лукашенко было нищее рабство, а у меня хорошая еда из золотых мисок, но тоже в рабстве... Пусть они выйдут на улицы, нельзя заставлять людей отвечать злом на зло. Когда ты замахиваешься на собаку палкой, то и она рычит...

– Знаешь, Андрей, вот сейчас мы с тобой говорим, а ты ведь прекрасно знаешь, что как только какие-то волнения у нас возникают, то Павлюченко со своими эскадронами смерти начинает «мочить» самых активных. Ты прямо сейчас можешь дать мне указание, чтобы остановить эту бойню, либо... нажать кнопку в своем президентском чемоданчике, и Павлюченко поведет свои эскадроны смерти на беззащитных людей. Нажмешь?

– Павлюченко – это ошибка. А кнопку эту я уже заблокировал, ее не будет никогда. Кнопок страха и смерти я с этого момента не приемлю. Люди гораздо умнее и выше, чтобы ими управлять кнутом, а ставить точку расстрельным пистолетом с глушителем… Нет и еще раз нет! Закончилась в нашем государстве эра Павлюченок, Шейманов, Алкаевых, закончилась эра Лукашенок и Климовых!

– Андрей! Есть выход, о нем ты говорил раньше, этот выход в том интеллекте нации, который в самые трудные минуты может возродить общество в рамках разума и культуры. Ведь это, да еще вера – та самая точка опоры, с помощью которой можно перевернуть сознание и очистить душу. Выпусти людей, которые сидят в тюрьмах только из-за того, что они продолжали творить и мыслить самостоятельно даже в тот момент, когда лучше было бы не мыслить вообще.

– Да! Амнистия всем политзаключенным! Амнистия! Открыть газеты, радио, сделать свободным телевидение, дать людям право выбора, что им говорить и что им слушать. Свободу, свободу мысли, которая вознесла нас на гребень славы и власти! Свободу ради того, чтобы люди поднялись над своими предрассудками, пороками, чтобы заглянули чуть дальше завтрашнего дня и воскресного пикника, чтобы увидели, наконец, что существуют другие горизонты, другие радости мира. Да, открыть ворота, но не в бездну, а на вершину, с которой они могут спокойно обозревать этот мир, видеть его во всех красках. Мне кажется, что когда люди, наконец, выговорятся вдоволь, мы возродим то доверие, которое когда-то, может быть, еще в средние века, было между нашими согражданами, укрепляло наше государство, вселяло уверенность, что каждый гражданин находится среди своих и в трудную минуту ему помогут, его спасут.

– Вот сейчас ты сказал мне, казалось бы, так много нового, но знаешь, это все было в нашей книжке, в нашей первой книжке, когда ты еще не был президентом, когда ты только что вышел из тюрьмы. Андрей, разреши мне, я издам эту книгу большим тиражом. Дай мне возможность отдать ее людям, ведь сегодня – это твое покаяние!

– Но ведь все подумают, что я опять хочу навязать свою волю, все подумают, что опять тот самый Климов лезет со своей рожей, своими мыслями... Не гордыня ли это, не очередной ли пиар, пусть даже замешанный на смерти?

– Друг мой, там была истина, и эта истина понятна всем, но лишь немногие (что такое 300 экземпляров!) смогли прочитать эту книжку. Пусть сегодня ее прочтут все, и тогда, наверное, поймут, кто он, тот самый Климов...
 

Великий Магистр курил. Это было необычно и выдавало в нем если не панику, то очень серьезную озабоченность. «Муха» сумела выбраться из паутины. Этого никто не мог себе представить даже в самом дурном сне. Диктатор, приведший свою страну почти к идеальному состоянию для того, чтобы очистить «зерна» для «Золотого Миллиарда» от плевел всей остальной биомассы, правитель, явивший миру модель «нового» устройства государства, вдруг дал задний ход, отменив все «умные» законы и указы. Провал? Паук всемирной сети интернета рассуждал:

– Как это получилось, что секретный чип перестал действовать? Неужели то пограничное состояние между жизнью и смертью создает мертвую зону для наших био-лучей? Приказы не действовали на Климова, его воля оказалась свободной. Будет ли действовать чип после его выздоровления? Неизвестно. Однако степень риска высока. Остается только радикальный ход. Чип нужно уничтожить вместе с его обладателем, иначе тайна «Золотого Миллиарда» может перестать быть тайной. Кто там пас Климова? Ага, «Зэт-31-й».

Великий Магистр забарабанил по клавиатуре своего компьютера. Через несколько секунд на мониторе появилось лицо вызываемого агента.

– Слушаю, Великий Магистр!

– Что там у вас в Беларуси происходит?

– Не могу понять, как клиент вышел из-под контроля. Все шло по плану – и вдруг... Надеюсь, что скоро все восстановится.

– Мы не можем рисковать. Приказываю осуществить вариант «Зеро» по полной программе.

– Слушаюсь, вариант «Зеро» по полной программе!

– Техническое обеспечение получите через два часа. Надеюсь, что пользоваться им умеете?

– Прошел полный курс. Не сомневайтесь во мне, ваше превосходительство!

– Вы хороший агент, 31-й, я вас не забуду. Действуйте без сомнений. Вы выходите на все время операции из зоны нашего слежения, работая полностью в автономном режиме. Это большое доверие, «Зэт-третий»!

– Вы ошиблись, Великий Магистр, 31-й...

– Я не ошибаюсь. Операции такого уровня проводят только агенты, входящие в первую десятку «зэт». Поздравляю и... конец связи.

Магистр докурил сигару, отхлебнул глоток какой-то темной жидкости из бокала и откинулся на спинку кресла. Он знал, что позывного «зэт-третий» никогда не было и не будет. Все это смертники, выполняющие только одно задание – ликвидацию клиентов, по каким-то соображениям не представляющих более ценности для организации. В момент совершения акта уничтожаются чипы как в голове у жертвы, так и у палача. Потом патологоанатом, вскрыв труп, обнаружит, что причиной смерти стал обширный инсульт и кровоизлияние в мозг. Магистру Альфа нравился нынешний президент Беларуси, однако... нарушать им же самим написанные инструкции не решался. Механизм был включен, и ничто уже не могло его остановить.
 

– Андрей, господин президент! Врачи сказали, что сегодня ночью ты пережил кризис, а значит, пошел на поправку. Это же здорово! Народ ликует! Твои указы и распоряжения последнего месяца всколыхнули общество, тебе поверили, за тобой пошли. Тебя поддерживает вся оппозиция, за исключением, пожалуй, тех чиновников, что были близки к правительству, которое ты сместил в самом начале твоей болезни. Я имею в виду то антинародное правительство, которое усердствовало, когда ты, уж прости, «строил» народ. Ты молодец, Климов, ты умница! Как ни странно, болезнь пошла тебе на пользу; ты, мне кажется, соединился со своим вторым «Я», и теперь мы видим истинного Андрея Климова, президента свободной демократической Беларуси! Иди к людям, Андрей, тебя ждут! Ну, что скажешь на все это?

– Скажу, что вы все предатели! Вы воспользовались моей слабостью, моим временным помешательством рассудка, вызванным большим содержанием сахара в крови. Как будем исправлять то, что вы без меня здесь наворотили?

– Ты не понял, экономика на подъеме, народ доволен и счастлив, все работает как часы, в Беларуси наступил золотой век науки, искусств…

– Ты мне говоришь, что я своими руками уничтожил власть, которую собирал по крупицам и все, что накапливалось годами, скреплялось кровью, своей и врагов? Будь проклята моя болезнь и моя слабость, лучше бы мне умереть и не видеть всего этого. Не видеть, как это быдло, которое вы все называете народом, подняло от гордости свой хвост. В загон всех, весь этот скот в загон! Насыпать полные кормушки и пусть жрут! Ишь, чего захотелось им – свободы! А кто работать будет, кто служить президенту будет?

– Климов, остынь, производительность труда возросла, продукция реализуется со свистом, наши конструкторы новые технологии разработали в считанные недели, и их уже внедряют. Эффект невиданный!

– Все твое демократическое правительство интеллектуалов отправить немедленно в отставку, немедленно, и под суд, всех без исключения, чтобы зараза дальше не распространилась! Чтобы на примере этих мерзавцев и слабаков, этих хреновых либералов другие поняли, что демократический шабаш закончился.

– Бог с тобой, Андрей, в правительстве впервые за много лет собрались классные профессионалы: управленцы, люди бизнеса, ученые…

– Не надо со мной спорить. Я – Климов и, значит, прав!

– Когда ты был настоящим: во время болезни или сейчас?

– Тебе этого не понять… А кстати, накажите моих врачей, они меня плохо лечили!

– Но они же тебя вылечили! Впрочем, в чем-то ты прав. Не лекарства тебя спасли, тебя спасло покаяние и то, что ты освободил людей от собственной тирании. Тебе Бог дал еще один шанс реализовать себя и совершить воистину великие дела, которые ты и призван был совершить. Ты их начал, не останавливайся, не тормози и не пяться назад…

– Кругом предатели! Ты посмотри, что творится! Какие-то люди толпами ходят, флагами машут, митинги устраивают, транспорту проехать не дают, никто строем не марширует…

– Да они в твою честь митингуют, радуются…

– Зато я не радуюсь, я этому всему не радуюсь! Ликовать они должны тогда, когда я захочу, а не стихийно, потому что завтра толпа начнет восхвалять не меня, а себя возомнит невесть кем! Потом найдут новый предмет восхищения – и меня в тираж! Ты этого хочешь? Мы не должны вот так просто отдать власть!

– Ничего не надо отдавать. Твой рейтинг популярности – чуть ли не сто процентов! Ты объединил нацию, и тебя обязательно изберут на следующих выборах.

– Рейтинги мы и сами делать умеем, причем такие, какие надо. А то, о чем думают умники и расслабившийся за месяцы моей болезни электорат, мне безразлично…

– Ну, ты же сам говорил о роли элиты, называя интеллект основным капиталом страны. Ты посмотри на правительство, которое ты хочешь разогнать! Посмотри, как они работают! Это же сказка, это XXIII век. Страна начинает оживать. Уверен, что очень скоро произойдет качественный скачок и в экономике, и, что, может быть, важнее, нравственной составляющей общества. Разве этого мало? А как нас сейчас уважают в мире? Толпами едут туристы в некогда закрытую, мрачную, неуважаемую страну. С нами хотят дружить…

– Вместе с туристами едут и шпионы. Мы тихая страна, занимающаяся мировыми финансовыми потоками, эффективными промышленными технологиями и большой европейской политикой, а посему нам соглядатаев не надо. Интеллигенция не может быть основой власти, основой власти могут быть только сила и порядок. Интеллигенция должна обслуживать власть: она пишет для власти, она снимает фильмы и ставит спектакли для власти, она вправляет массам мозги для укрепления власти. Если люди умственного труда этим не занимаются, а ищут некие иные, демократические формы власти, то такая интеллигенция нам не нужна. Значит, эти люди будут заменены другими, более управляемыми…

– Зато менее талантливыми и яркими…

–Что такое талант? Это когда человеку много платят, а он эффективно работает. Когда же ему создают условия и платят еще больше, он просто творит чудеса, или все будут говорить, что он творит чудеса. Быть и слыть, в принципе, одно и то же. Особенно сейчас, в эпоху массовых коммуникаций.

– Не надо никому платить, у нас в стране настоящий Ренессанс! Все словно с цепи сорвались, бум творчества, фейерверк эпохальных открытий и изобретений, в наши театры билеты продают по цене Венской оперы и Ласкала…

– Вся интеллигенция, начиная от светил искусства, науки, медицины и кончая сельским учителем – все они продажны и будут работать на любую власть за деньги, за награды, за должности. Это – факт, подтвержденный веками. А если они рыпнутся и станут вести некую самостоятельную политику, то окажутся на улице или поедут в деревню возить навоз.

– Андрей, зачем командовать, если и так все выполняют то, что надо, без окриков, палок и страха, по своей воле и желанию. Это же лучше, как солнечный свет лучше любой лампочки, даже самой мощной. Если ты естественные законы развития общества, культуры, экономики тщишься подменить тобой придуманными, то это пустая и вредная для всех трата времени. Людям от этого будет только хуже!

– Я ненавижу людей! Люди – неудачный эксперимент Господа Бога. Но, раз он не хочет или не может прекратить это сам, то мы поможем. Ты посмотри, как все распоясались: татуировки всех цветов, оранжевые волосы и черные, как у покойника, губы и ногти, а одежда, а траханье с тринадцати лет… Всех в строй! В шеренгу по одному, проверить и на исправительные работы. В наших деревнях навоза еще много!

– Стоп, Андрей, погоди! Обязательное передвижение строем ты сам отменил, своим личным указом!

– Издам указ о новом построении и способе маршировки. Все будут ходить на полусогнутых! Они уже и в храмы ходят по одному и проповеди слушают, когда хотят. Попы расшалились и читают с амвонов не аллилуйя власти, а аллилуйя Богу! Всех в строй: и в смокингах, и в куртках, и в рясах!

– Ты стоял уже одной ногой в могиле, но тебе дали шанс, а ты, после всей его милости, хулишь Бога?

– Меня предали, подставили, опоили какой-то гадостью, обманом заставили подписать нелепые указы, и вы это называете милостью? За время моей болезни люди отвыкли от порядка, отвыкли исполнять приказы и беспрекословно подчиняться. Этот порядок был основой всеобщего финансового благополучия, а вы расшатали эту основу и требуете наград. Люди потеряли правильные ориентиры и делают не то, что укрепляет власть, не то, что укрепляет государство, а поддались сиюминутным личным выгодам, что делает их, якобы, счастливыми. Они у меня узнают, что такое счастье, они у меня попрыгают, блохи вирусные!

– Тебя готовы любить, а ты берешь в руки кнут. Зачем?

– Мне не нужна никакая любовь, мне нужно подчинение, я должен видеть в глазах моих подданных почтение и страх. Мне ценен тот человек, который безоговорочно подчиняется и боится меня больше смерти. Только такие люди будут востребованы в новую вертикаль власти, и мы найдем, как охранить ее от либерального идиотизма отморозков от оппозиции.

Для тех, кто не подчиняется власти, будут созданы специальные условия, при которых противники нашего режима либо вымрут, либо разбегутся, как тараканы. Мы никого не держим. Останется пять миллионов жителей – хорошо, три – тоже неплохо, а еще лучше, если останется «золотой миллион» истинных белорусов. Вот они-то и будут элитой. Рабочую силу выпишем из-за границы. Корейцы, китайцы, узбеки, туркмены, молдаване – будут за счастье считать работать на нас, причем за незначительную плату, за гроши по нашим меркам.

– Ты сейчас договоришься до того, что помилуешь осужденного на пожизненное заключение Павлюченко…

– А разве он еще не на свободе? Сюда его, срочно! Восстановить в звании и должности, пусть работает, пусть чистит общество от мусора. У него будет много дел. Мы сгоряча подписали меморандум об отмене смертной казни, а он лично его не подписывал.

– Андрей, тебя никто не поймет ни здесь, ни там, в цивилизованном мире. Прощать осужденного международным судом преступника…

– Для нас решения международного суда значения не имеют. Никто за нас не будет решать внутренние проблемы. Никто не будет нас на халяву кормить, а значит, и учить себя мы никому не позволим.

– Климов, ты опять вешаешь себе на шею все проблемы, пытаешься подменить коллективный разум нации – своим, уж я-то знаю, не слишком-то гениальным мозгом. К тебе возвращается старая болезнь.

– Народ еще не дорос до осмысления великих замыслов своего правителя, поэтому пусть они закроют рот и делают то, что им скажут.

– Оставь народу дарованную тобой же свободу, и он станет по-настоящему великим, он горы своротит!

– Пока что он своротил стройную систему моей власти и все.

– Да нет же, посмотри! Посмотри, какой порядок установился на дорогах, когда твои системы слежения, ненавистные людям «глаза» передали ГАИ, сняв их из офисов и квартир…

– Немедленно вернуть на место, немедленно! Контроль будет восстановлен полностью. Я хочу и буду знать все. Бизнес будет подконтролен власти всегда. Надеюсь, что они еще не успели научиться прятать свои доходы и не платить настоящие налоги.

– Да ты не контроль ужесточай, а разумную систему налогообложения внедри, когда не выгодно прятать доходы. Орденами награждай тех, кто больше всех их платит, преференции таким гражданам предоставляй, и все будут платить честно.

– Наши доморощенные бизнесмены не способны на цивилизованное общение с властью. Их надо учить!

– Себя вспомни, как ты бодался с властью за интересы своих коллег-бизнесменов, как яро ты доказывал, что маленький кусочек от большого пирога в абсолютной величине всегда больше, чем большой кусок налогов от маленькой булочки. Ты же сам, Климов, из простого народа, из бедной семьи, рос без отца, вспомни!

– Я сейчас расплачусь! Меня не разжалобишь. Второй раз вы меня не проведете. Никто не будет управлять моей волей. Воля высшего лица государства – священна. Никакой воли народа, она делегирована законной власти и будет передана другой власти только легитимным путем. Никаких революций не будет, не надейтесь.

– Да и не надо! К счастью для народа – и для тебя, в конечном счете, тоже – восстановлена на Референдуме Конституция 1994 года, и теперь мы живем именно по этому основному закону государства. Снова у нас три ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная. Твоего карманного парламента нет, а есть зубастый независимый Верховный Совет, Конституционный суд не подконтролен никому, кабинет министров во главе с премьером утверждается в парламенте, как и глава центризбиркома. И что делать будешь?

– Ничего особенного, пойдем старым, опробованным еще в 1996 году методом. Я тогда по молодости и глупости был против мудрого и дальновидного решения Александра Григорьевича. Теперь я его оценил. Я знаю, как вернуть правильную Конституцию. Мне надо только восстановить на должности председателя центризбиркома, заслуженного юриста республики госпожу Ермошину, а там посмотрим. Подрежем эти ветви, эти веточки с цветочками, ствол-то – мой, и садовник – мой.

– Твои намеки о подтасовке результатов будущего референдума не очень-то уместны. В этой ситуации 90 процентов избирателей за твои царские полномочия и «палатку» не проголосуют.

– Это же прекрасно! Замечательный психологический практикум. Климов против всех: начинает и выигрывает! Да, проводит непопулярный референдум! Да, в наглую разгоняет парламент! И оказывается, что за это проголосовало 75 процентов избирателей! Шок и тишина! Вот тогда-то наши демократы, наши вольнодумцы прижмут пугливо хвосты своих амбиций и придут к нам проситься на службу. Разве так не было всегда? Почему же сегодня что-то должно быть по-другому?

– Какой ты наивный, Климов! Если ты так поступишь, если, упаси тебя от этого Господь, еще и пожизненку для себя введешь, то знай, адекватные действия ты почувствуешь мгновенно, как изнутри, так и извне.

– Очень хорошо, пусть так, пусть конфронтация, зато узнаем, кто наши друзья, а кто враги.

– Когда мировое сообщество поймет, что за режим в центре Европы, и надавит на Россию, которую ты в последнее время, мягко говоря, «обуваешь в лапти», то последняя снимет вето на белорусское табу, и вся мощь европейского содружества обрушится на тебя. А это – экономические, политические и военные санкции. Мало? Какой вариант выбираешь: югославский или иракский? Тогда твой офшор, твои финансовые махинации, твой наркотик уже не будут больше давать сверхдоходы, тогда народ – или, как ты его называешь, стадо,– обезумев от голода и бомбежек, бросится не твой режим защищать, он на тебя бросится. В течении нескольких часов твой режим рухнет, вот тогда-то ты и увидишь, что такое бунт гегемона, бунт бессмысленный и беспощадный. Тебя постигнет судьба Муссолини и Чаушеску. Ты готов? Не зли народ! Не превращайся в Калигулу!

– Народом управлять легко. Надо только резать из этого стада не самых жирных баранов, а самых строптивых. Остальные будут ждать, когда их, жирненьких и послушненьких, натасканный козел поведет на бойню. Внутреннего бунта не будет, все под контролем, все схвачено и все повязаны: кто-то – кровью, кто-то – деньгами, кто-то – страхом.

– А международные санкции? Россия-то вряд ли станет снова подставляться и жертвовать своими интересами ради братков-белорусов.

– Да, ты прав, у старшего брата своих проблем выше крыши: Чечня, угроза тихой интервенции китайцев в Сибирь, прихватизации Японией Курильских островов. Вот потому-то они и промолчат. Климов предсказуем и не предаст славянского братства, а вот его приемник, не дай Бог, к Западу прилепится – тогда что? НАТО под Смоленском? Каким тогда будет подлетное время американской ракеты до Москвы? То-то! А что до твоих европарламентариев, то знай, что они все получают за свою работу зарплату, не очень, кстати, большую. Догадался? Правильно, Женя, мы их купим. Посчитаем, сколько нужно голосов, чтобы забаллотировать решение о санкциях против Беларуси, и купим. Слава Богу, есть на это президентский фонд, те самые денежки на черный день, моя страховка на случай катаклизм и других напастей. Впрочем, не так уж много их, этих самых денег, и потребуется. К тому же, посмотри на Европу – там уже вовсю бродит призрак «пофигизма», то есть безразличия своих граждан к тому, кто и как ими управляет. Это верный признак, со времен падения Римской республики, что скоро придет диктатура. А стать диктатором объединенной Европы – это даже покруче, чем лавры Цезаря, Наполеона или Гитлера. А мы, сирые и убогие белорусы, уже сейчас пример такого правления на континенте являем, и к нам кое-кто на консультации ездит. Понял, малыш?

– Ничегошеньки ты не понял, Климов! Ты разводишь вокруг себя не людей, скотов! Тебе плевать на людей, даже на простую логику целесообразности плевать! Тебе нужна власть ради самой власти, ради забавной игрушки, которая приносит высшее наслаждение порочным людям, таким как ты, господин президент, ваше превосходительство. Ты же увидел, как не тверды твои внутренние убеждения. Стоило тебе прикоснуться к великим духовным ценностям, к великой тайне мироздания, как шелуха твоих актерских одежд кровавого Калигулы осыпалась, словно пепел сгоревшей сигареты. Ты же ощутил, что самое ценное и бессмертное, что есть у человека, – это его душа.

– Души у правителя нет и быть не может. Душа всегда в смятении: кого-то жалко, кого-то любишь, а надо управлять государством, надо быть твердым. Нравственность можно измерить, взвесить и продать своему электорату, но задорого. Хочешь быть нравственным – плати! В свое время я заплатил за свои убеждения тюрьмой, а мне пусть платят деньгами. Чем более нравственным ты хочешь быть, тем больше плати, чтобы я тебя не заставил трупы в крематории сжигать.

– Нравственность отвергаешь?

– Сопли для слабаков, которые сами ничего не могут, а вот стонать да хандрить, да болячки свои ковырять – всегда пожалуйста.

– Не тот силен, Климов, кто слабому подзатыльник даст, а тот, кто подставит левую щеку, когда ударили по правой. Сильный человек прощает несовершенство другого, не отвечая на насилие насилием. Человек есть существо высшего порядка, а не скотского. И вообще, хватит болтовни! Вот он, момент истины. Прямо скажи: ты идешь на то, чтобы стать пожизненным президентом Беларуси?

– Другой альтернативы не вижу. И если народ попросит…
 

«Хорошая закусь»,– мелькнула у меня мысль. Глубокая ночь в тюрьме. Пустая камера. Нет, не пустая. Чуть было не забыл про себя и стол... Что я вижу! Нет, этого быть не может: виски, водка, коньяк, пиво, вино – выпивка на любой вкус. Можно упиться. Вусмерть. С непривычки. Без тренировки. Так же нельзя издеваться над нормальным зэком! А вдруг это все подстроено? А если в этот момент за мной наблюдают? Потом по БТ, у нас его называют «табакерка», покажут сюжет о том, как Климов жирует в тюрьме. А там какая-нибудь «умница» из «Нашего слова» повторит эту «правду». Дураки! Вот народ ломанется в тюрьму попить да пожрать на халяву. Но пока я один, и делиться ни с кем не собираюсь. Наливаю рюмку кристалловской водки. А-а, хорошо пошла! Холодненькая. Растворилась, еще не успев дойти до желудка. Прижилась, как говорят завзятые любители выпить. Пробую брестскую. Еще лучше. Ну-ка, ну-ка, что у нас здесь? Помидорчики, фаршированные сырным салатом. Замечательно! Тушеные баклажаны. Пармезан. Так-так, блины с красной икрой. Еще тепленькие. Пиво. Ну да, пиво. Как я про него поначалу забыл? Водка без пива – деньги на ветер! Правильно. Золотая балтика – годится! Клинское. Не дурно. Бочкарев. Молодцы! Стелла-Артуа. Да здравствует бельгийская королева! Я уже пьян. Это сон? Прислушался. Шаги по коридору. Приближаются. Женский смех. Что делать? Куда спрятаться? А ноги уже ватные. Реакция замедленная. Да пошли вы все ... И я выпиваю стаканчик «Белой лошади».

– Привет, Андрюха!

Дверь нараспашку. Кто это?

– Толик?

– Да, Моисеня собственной персоной. Ты уже, я смотрю, приступил?

Он не один. О чудо! С ним две очаровашки. Одна блондинка, другая – рыженькая. Начало многообещающее. Если это сон, то я не хочу просыпаться. Если это явь, дайте мне калашников. Эти счастливые минуты я буду защищать до последнего патрона.

– Как вас зовут, ангелочки?

– Меня – Лика.

– А меня – Настя.

Лика царственно присаживается на скамейку и опирается своим изящным локотком о грубый тюремный общак (стол, за которым едят заключенные). Она поднимает на меня свои большие, кажется, зеленые глаза. Нога на ногу. О, женские ноги, обтянутые эротическим капроном колготок! Вот оно, достояние третьего тысячелетия. Вот, что нужно беречь и лелеять. Настя прилегла на шконку. Она без бюстгалтера, я это понял сразу. Ее острые соски, казалось, вот-вот прорвут ткань кофточки и мое сознание. У меня перед глазами все поплыло.

– Андрей, ты что, женщин ни разу в жизни не видел? – ухмыльнулся Мойсеня и потянул меня за рукав, предлагая присесть к столу.

– Посиди с мое, и ты поймешь, какое это чудо.

– Ну, за встречу!

Мы выпили по стаканчику виски. Толик потянулся к моченому чесноку, а я – за куском осетрины.

– Как, Андрей, полегчало?

– Это другое чувство.

– Интересно, какое?

– Сначала успокой меня.

– Сказать тебе, что все это сон? Ха-ха-ха! Не волнуйся. Я подкупил всю охрану. В нашем распоряжении целая ночь.

– Не верится как-то.

– Думаешь, что все это подстроено?

– В тебе не сомневаюсь. Кому еще верить?

– Правильно, никому.

– Ты так категоричен?

– Я так осторожен. Верить можно только ощущениям, эмоциям, волнению и сексуальному возбуждению. Только то, что принадлежит лично твоему восприятию, способно дойти до ума и сердца. Слова, поступки и желания других – суть миражи в пустыне. Сколько бы ты ни шел к воображаемому источнику, ты из него никогда не напьешься. Как невозможно отыскать конец нити мыслей, раскручиваемых из клубка твоего интеллекта. Все тонет во мраке хаоса Вселенной и охраняется законами, не подвластными человеческой натуре.

Он разлил в бокалы бордо урожая 1999 года.

– А нас не развезет?

– Сегодня можно все. Пробуй.

Я отпил глоток. Терпкий привкус сухого красного вина.

– Замечательно.

– Хочу, Андрей, попросить тебя об одолжении.

– Проси, что хочешь. У меня все равно ничего нет.

– Ошибаешься. У тебя есть то, что не купишь за деньги.

– Что же это?

– Авторитетное мнение.

– Ты шутишь? Какое авторитетное мнение? Меня содержат в скотских условиях! Мучают моих родных. Убили друзей. Разорили предприятие. Размазали о тюремный пол мое самолюбие, втоптали в тюремный фундамент гордость. Я уже не ощущаю себя человеком. У меня нет ни имени, ни прошлого, ни будущего. Ничего. Ты понимаешь? Ни-че-го! Перед тобой тень, призрак. Меня уже нет в том мире, а этот мир не мой и я его ни под каким соусом не схаваю. Я лучше сдохну, чем приму условия их игры.

– Вот-вот, в этом и есть твоя сила, которую уважают, которую боятся и ненавидят. Вот что отличает тебя от других. Вот что мне нужно было здесь увидеть.

– Что за чушь ты несешь? Что ты узнал такого нового, чего я сам о себе еще не знаю?

– Я просто пришел понять, крутой ты на самом деле или все, что о тебе говорят, это – понты.

– Проверить меня решил?

– Да нет. Ты уже сам себя проверил. А все остальное я увидел собственными глазами.

– Так что же ты хочешь узнать от меня такого, чего сам не знаешь?

– Цену, какова цена простого, незамысловатого, но несгибаемого ни под какими испытаниями принципа?

– Жизнь.

– Я так и знал.

С этими словами он достал из кармана «макаров». Снял предохранитель, взвел курок, быстро вставил ствол в рот и выстрелил. Вся стена в крови. Кровь на моей одежде, на общаке, на еде и бутылках. Истошный крик девчонок.... Я в восторге от этой картины. Вынимаю из руки Майсени пистолет. Курок взведен. Как здорово! Засовываю ствол себе в рот. Зубы сводит от ощущения холодного металла смерти. Плавно, без рывка, с наслаждением нажимаю на спусковой крючок. Не слышу выстрела. Странно. Может, осечка? Я пытаюсь выстрелить еще раз, но рука меня не слушается. Пистолет падает на пол. Я покидаю камеру. Бесшумно бегу по тюремным коридорам. Нескончаемым коридорам. Вспышка. Яркий свет. Он не слепит глаза и не освещает предметы вокруг. Это уже нечто другое, не явное, но я не удивляюсь...

Этим утром меня разбудили раньше обычного. Предстоит этап на зону. СИЗО – позади. Впереди длинный путь. Только вот на свободу ли?
 

 – Зачем вызывали, господин президент?

– Последний раз, надо полагать, я тебя вызвал...

– Последний раз на этой неделе, а сегодня пятница, или в этом месяце, который, кстати, тоже заканчивается?

– Да нет, Евгений Евгеньевич, вообще в последний раз. К сожалению, за время нашей совместной работы все мои кадры выросли, а ты остался на прежнем уровне: наивный, негибкий, недипломатичный, все в благородство играешь.

– А что в этом плохого? Я – твоя точка отсчета, ведь тогда, в начале нашего пути во власть, и ты таким же был.

– Времена меняются, меняются и люди. Сейчас мы у власти и, значит, играем по другим правилам. Ты так и не определился, кто твои друзья: власть, то есть я, или оппозиция – мои враги. А ты повис над схваткой, словно ангел или сам Господь. Ты – не они, а мой работник!

– Ну, над всеми у нас только один человек – это вы, господин президент! Что же касается меня, то вы правы, я не изменился и не собираюсь меняться. Если ты волк, то рядиться в овечью шкуру, мягко говоря, не морально. К тому же у людей есть принципы...

– Какие, к матери, принципы! Когда ты голоден, ты добываешь еду, а когда наелся, ты ее перевариваешь! Вот и все принципы, остальное прилагается.

– Да будь я голоден как лев, но если кусок мяса надо отнять у ребенка или немощного старика, то предпочту остаться голодным. Это и есть принципы.

– Для всех добрым быть нельзя. Государство – не кормушка, где раздают бесплатные обеды, блага и удовольствия.

– Не надо, Климов, свой кусок хлеба я зарабатывал, хотя бы тем, что говорил тебе правду, когда остальные врали...

– Правильно, но шкаф, куда я складывал твою правду, переполнился так, что уже дверцы не закрываются. Хватит мне ее, спасибо!

– К сожалению, ты действительно правдой наполнял не себя, а шкаф в своем кабинете. Жаль!

– Твоя беда в том, что, кроме меня, ты начал ее предлагать всем, причем, так, чтобы «правда» обо мне, твоем президенте, дошла не только в столицы крупных государств, на что мне начхать, но и в глухие деревни, а вот этого я тебе не прощу, потому что там мой самый верный электорат живет. На святое хвост поднял. Обрубим! Так что, ты мне выбора не оставил...

– Выбор есть всегда. Вспомни свой первый год президентства, вспомни наши светлые мечты и великие дела, вспомни, что ты – тот самый Климов!

– Угомонись!

– Не пугай меня, г-н президент! Я профессионал и, как ты не раз сам говорил, неплохой журналист. Так что, на кусок хлеба заработаю всегда...

– Ну что ты, зачем тебе зарабатывать, будешь жить на полном государственном обеспечении...

– Уж не в тюрьме ли?

– Да, именно там. Как знал, что Володарка пригодится, вот и Алкаева на должность начальника тюрьмы вернул...

– А ведь обещал, что на месте этого адского места храм построишь, где все конфессии собраны будут, где все примирятся в общей молитве за мучеников...

– Вот и молись в камере за всех мучеников, а более всего за себя. Кстати, Алкаев тебя в твою «келью» и проводит.

– За что меня судить-то будут? Вроде ничего такого не совершал: тайны никакой не выдал, на тебя не покушался, воровать, вроде бы, нечего было, да и не обучен этому ремеслу... Что придумали, колись, бывший зэк Климов...

– Обычное дело, Женя: ты взял взятку. Хочешь знать, сколько? Двадцать тысяч «баксов»...

– А героинчика, случаем, в моем кабинете не нашли?

– Нет, не в кабинете. Его нашли у тебя дома, в коробке из-под аспирина. Вот прямо сейчас изымают, при понятых, все как положено. Ты влип, мой друг, в дерьмо, по самые уши влип! Хотя, подумаешь, немного наркотиков, небольшая взятка – дело-то житейское, безо всякой политики. Обыватель запросто поверит, и тебе изобразить из себя героя и защитника народа не удастся.

– Что ж ты, Андрей Евгеньевич, столько меня терпел, что же раньше не сумел «изобличить» врага? Уж не книга ли «ТОТ САМЫЙ КЛИМОВ», которую я переиздал чуть ли не миллионным тиражом, у тебя такой гнев вызвала? Ведь там все правда! К тому же, мы ее вместе писали, как соавторы.

– Все надо делать вовремя. Когда она была нужна, мы ее издали, а сейчас от нее только вред! Кому нужен рефлексирующий президент, слабый, сомневающийся? Там ведь и тени нет положительного образа, монументальности и величия президента, отца и благодетеля народа. К тому же, в той книжонке я кое-кого обещал посадить, а они у меня нынче на высоких должностях сидят, потому что люди они для власти крайне полезные. Так вот, мне придется оправдываться и за Шеймана, и за Павлюченко, и за Алкаева... Я справлюсь с этой проблемой, но ты нанес вред власти и за это ответишь по всей строгости.

– Алкаев, Павлюченко, Шейман... Ты еще скажи, что судить меня будет Вера Тупик, и я почувствую себя героем бездарного романа, одного из той макулатурной литературы, которую читают в электричках и туалетах.

– Хорошая идея. А почему бы и нет? Судью Тупик я простил, пригрел, она мне обязана всем, так что сделает все, что нужно.

– Вы понимаете, господин президент, что это вам сахар в голову ударил. Ты идешь по дороге, ведущей в никуда. Ты окружил себя теми же самыми «профессионалами», которые в свое время «всадили нож в спину» бывшему правителю, и тебе так же всадят!

– Ты своей книгой хуже сделал, ты подо мной бомбу взорвал!

– Только не думай, что я хочу тебя разжалобить воспоминаниями о нашей дружбе, я тебе последнее благодеяние делаю, истину тебе внушаю, которую ты будешь еще долго помнить...

– Питание у тебя будет хорошее, из ресторана. Книги, телевизор, кондиционер, компьютер – все уже привезено и установлено. Захочешь, девочек тебе привозить будем по субботам. Алкаеву даны твердые инструкции, чтобы тебя, не дай Бог, не трогали. И вообще, выбирай себе напарника сам.

– У меня есть только одна кандидатура.

– Кто же этот счастливчик?

– Ты, Климов!

– Мой срок еще не пришел и, к тому же, я уже сидел. Вот побудешь в моей шкуре, глядишь, умней станешь.

– Что касается твоих благ, Климов, то засунь и этот телевизор, и этот кондиционер себе в задницу… Этим ты меня не купишь! Просить у тебя ничего не собираюсь, но знай, когда придет время, я скажу правду. Да и сейчас, когда узнают, что ты меня посадил по политическим мотивам, то будет волна протестов…

– И не мечтай! Пока миром правят жадность, зависть и трусость, цена твоему благородству – ломаный грош. Но ты своей наивностью сегодня опасен, поэтому и посидишь. Скажу честно, крючка на тебя не нашли. Скажи мне о какой-нибудь страстишке, и я тебя отпущу…

– Ну, ты и загнул, ваше превосходительство! Да у меня пороков – целая куча: люблю женщин, люблю выпить в хорошей компании, деньги люблю… Да вот только вопрос в одном: что я за эти удовольствия должен сделать, чем пожертвовать? Если я должен сподличать, то сразу говорю, что не буду. И не потому, что я такой сильный и смелый, просто за подлостью тесной толпой идут все остальные смертные грехи, а я жертвовать своей бессмертной душой ради суетных удовольствий не желаю, вот такое я говно! Ну, посадишь ты меня в тюрьму – и что? Вспомни, тогда ты не врал, когда говорил, что в камере ты обрел мир и говорил с Богом, что там ты был ближе к счастью, чем на свободе. Что же ты толкаешь меня к тому, чтобы предать Бога? Что же такого ты нашел во власти, чтобы ради черепков жертвовать золотом?

– Власть – как вода в пригоршне, если рук не сжимать, то она вытечет. Сегодня я сжал руки…

– Ты не радетель государства, господин президент, ты любишь только себя и ради этого готов пожертвовать миллионами человеческих судеб, ты готов посягнуть на Бога. Только вот луны тебе не достать, при всей твоей власти; она будет светить всем, и мне в моей камере. Ты подчинил себе тысячи мерзавцев, но люди порядочные тебе не по зубам, и ты бесишься именно от этого.

– Не одевайся в белые одежды, ты так же был у власти, как и я, – значит, замаран…

–. Все, что ты делал раньше, теперь тобой же и разрушается. Ты же теперь работаешь как «на псарне»: кому-то намордник на пасть наденешь, кого-то на цепь посадишь, кому-то косточку подбросишь, кому-то «фас» скомандуешь… А разговаривать с кем будешь?

– А ты? Неужели думаешь, что твоя семья не пострадает, если ты сядешь? Пальцами будут показывать, изгоями в приличном обществе станут. Их же на порог в богатые дома не пустят и все – из-за тебя, принципиального и честного. Как, совести хватит своих домашних на страдание отдать?

– Вот и скажи моей жене, чтобы она, ради того чтобы меня освободили, сподличала, она тебе откажет…

– А тебе не жалко своих сотрудников, которых ты обрекаешь на прозябание? Ведь их никуда из-за тебя не возьмут. Не жалко?..

– В том смысле, что они лишатся своих шикарных машин и приемов в президентском дворце? Нет, не жалко! Другое дело, если бы они ради куска жирного мяса пошли на подлость, на преступление, то тогда, все правильно, мне было бы их жалко.

– Их так начнут прессовать, что они сподличают не один раз, предавая и продавая тебя оптом и в розницу. Ты скоро такое прочтешь в нашей прессе про себя, что захочешь застрелиться… Если только не начнешь служить высшему на земле божеству – власти.

– Власть – божество? Химеры все это. Наваждение, от которого слабаки, вроде тебя, сходят с ума. Ты ведь сумасшедший, Климов, ты больной, только умело скрываешь это…

– Ты упустил свою удачу! Ты прокакал свою высокую и выгодную должность. Ты – неудачник, а значит никто, бездарь, ничтожество...

– Все правильно! Точно так же ты в свое время просрал и свой бизнес, и свое место в парламенте, и симпатию того, старого президента. Да и в тюрьму ты сел, практически, так же, по подтасованным, смешным обвинениям. А все почему? Тогда ты не захотел прогибаться перед властью, тогда ты предпочел страдать, но не притворяться овцой, имея зубы и аппетит волка. Значит, ты себя уважал, уважал в себе сильную личность, не сподличал, предпочел остаться Климовым, хоть и в тюрьме, а не Кебичем, хоть и в «палатке».

– Не путай понятия. На нас лежит ответственность за будущее государства, и игры в благородство неуместны!

– Ты хоть понимаешь, что мы сейчас говорим так, как могли бы говорить ты и Лукашенко? Только вот ты нынче – он, а я – ты. Похоже? Предлагали тогда служить режиму? Отказался? Ну, я так и думал...

– Он был прав, президент Лукашенко! Это мы, находясь внизу, не смогли понять формулы власти и напороли ошибок.

– Мой друг президент, не заставляй меня меняться... Не заставляй меня быть еще хуже, чем я есть. И вообще, разговор окончен, зови, кто там у тебя в коридоре. Глуховский? Пусть меня отведет в камеру. И я говорю тебе, Климов, пророческие слова: ты сменишь в ней меня и, причем, довольно скоро! Я не Кассандра, но я вижу в твоих глазах боль и страдания... Ты получишь все, что заслужил. Жди.
 

Вечер. Звонок. Мой друг Леня. Рыбалка? Замечательно, а что может быть лучше? С чем можно сравнить одиночество? Вот именно, его ни с чем не сравнишь. Хотя, как знать, может, мы бежим от того, к чему следовало бы стремиться? В любом случае, я поддаюсь искушению и отвечаю согласием. Черт, а ведь сколько срочных дел? И все потому, что я слаб характером. Никогда не могу вовремя сконцентрироваться на главном. Вот в таком кошмаре и протекает жизнь обычного человека; как я, например, не обремененного гениальными замыслами. А ведь как было бы здорово все спланировать наперед, как это делают герои в умных книжках, под руководством писателей. Ну, чем, скажите на милость, мы с вами не писатели? Да-да, что вы ухмыляетесь? Все мечтаем и мечтаем, все рисуем и рисуем, и в космос слетаем и под воду опустимся, и с супермоделью в обнимку пройдемся. Ну, а вы, девчонки, что хотите сказать, Вэл Килмер вам не доступен в ваших разгоряченных, как перекалившаяся печка, снах? Вот-вот, наконец-то мы поняли друг друга. Ну, полноте причитать, сейчас мы обнимемся и заплачем, признаемся друг дружке в любви и преданности. Ах, как славно! Но ведь речь-то идет о рыбалке, и только. В общем-то, одиночество здесь ни при чем. Всегда есть компания, рыба опять же. Люди? Ах, люди – люди не в счет. Люди – не компания. Что это такое? Ладно, кто это такие? Вы до сих пор не разобрались? Тогда давайте спросим у Лени, почему он ездит на рыбалку. От кого скрывается? От чего бежит? Или просто любит природу?

—   Я люблю удочку,– смеется он и забрасывает наживку в воду.

Как это мило. Все вокруг так остроумны, что хочется крикнуть: « Эй, вы, умники, что же вы там, в луже-то копошитесь, что месите грязь собственным носом, что подражаете лягушкам, квакаете, раздуваетесь, икру мечете, что вы в земноводных-то превращаетесь?»

—   А с другой стороны, устаешь от всего так, что хочется посмотреть на воду.

Постой-постой, какая вода? О чем это ты, милый друг? Глядя на эти круги, что по воде расползаются, как-то спокойней не становишься. Конечно, я далек от мысли, чтобы повесить всех собак нерезаных на ни в чем не повинных соотечественников. Но... В моем незрелом мозгу сразу возникает вопрос: что удим?

—   Что можно здесь поймать, кроме тины?

А вот это уже интересно. Наконец-то мы подбираемся к самой сути нашей беседы. Стоп. Как спокойно вокруг! Тихо. Представьте, действительно тихо. Аж уши закладывает. Конечно, грустно, что ради того, чтобы послушать собственный бред, необходимо сделать над собою такие усилия, бросив вызов всему тому, что держит за руки и за ноги, оплетает крепкой лианой обыденности и мелких страхов. Что? Что я слышу? Ваши заботы – это не какой-нибудь мелкий бред под мантией вашей напыщенности и чванства? Полноте! Вы либо не проспались после вчерашней попойки, либо уже опохмелились, и вас раздувает, как мыльный пузырь. А может, чем черт не шутит, вы тот самый Путин или, на худой конец, Валентина Матвиенко? Ах, да, вы всего-навсего Лукашенко. Нет? Опять не угадал? Да кто же вы, о Господи? Надеюсь, вам повезло и у вас проблем не больше, чем у Клаудии Шиффер. Вы мужчина? Простите, тогда ваш уровень не меньше господина Ходорковского. Опять не угадал?

—   Попался. Смотри, Андрей, какой окунь.

Надо же, здесь что-то еще ловится.

—   Еще бы несколько таких поклевок – и можно считать, рыбалка удалась.

Как все просто. Еще чуть-чуть, самую малость, ну, совсем ничего – и радуйтесь… Победа! Или что это?

—   Сорвалась.

Вот, пожалуйста. И так будет всегда. До бесконечности, ускользающей куда-то за горизонт. И ничего с этим не поделаешь. Только истязаешь себя вопросом: неужели мне с этим придется мириться всю оставшуюся жизнь? Неужели ничего нельзя изменить? Все бессмысленно. Любые попытки. Что же это за жизнь, Господи? Зачем мы появились на этом свете? Кому это надо? Какой в этом смысл?

—   Вот и еще один окунек.

А может, это только я один, такой неправильный? Может, у других все в порядке? Они счастливы. Они ловят рыбу. У них всегда есть улов. А как же мне быть с моим уловом? Зачем мне эта рыба, если я ее не ем? Зачем мне эта рыбалка, если я терпеть не могу сидеть с удочкой? Что? Отдать добычу другим? Пока я буду искать, кому, потом передавать, она стухнет, эта проклятая рыба.

—   Посмотри, Андрей, как здесь хорошо.

Ну и что? Ну, вода. Чистая, спокойная. Что в этом такого? Ну, деревья. Зеленые, с пышными кронами, изящно выгнутыми стволами. Малейшее дуновение ветра – и тысячи, миллионы листочков шепчут тебе на ухо: «Спи. Тебе не о чем беспокоиться. Миллиарды звезд охраняют твой покой. Ничто тебе не угрожает. Все, что тебя окружает, все, что рисуется в твоем воображении, – суть твоя колыбель разума. Здесь все приспособлено только к одному – к осознанию тобой маленькой вселенной. Породнись с ней. Почувствуй пространство. Погладь звезды. Попробуй догнать комету. Загляни в Черную дыру и не испугайся. Сделай мозаику нового созвездия. Удиви самого себя. Ведь это так просто – переплыть реку. Ведь это так приятно – поцеловать в губы любимую женщину. Забрось сеть. Все, что ты сегодня выловишь, не храни до утра. Следующим утром предстоит снова попытать удачу. Она твоя и ничья больше. У каждого, слышишь, у каждого есть удача. Она принадлежит тебе по праву с момента рождения. Ее никто не может отнять, украсть, испортить. Ее нельзя одолжить. Ее нельзя потерять. Помни, она всегда рядом, только позови ее. Она крепка, как алмаз. Она изящна, как орхидея. Она ревнива, как твоя возлюбленная. Она мстительна и опасна, как гремучая змея, когда о ней забывают. Люби бесконечность. В ней вся твоя жизнь. Не цепляйся за прожитый день, год, столетие. Тухлую рыбу выбрасывают. Прыгни выше себя. Это так просто. Поднимись, подобно птице над просторами. Улыбнись самому себе».

Кажется, я задремал. Что за странный разговор приснился мне? На щеку упали первые капли дождя. Надо поискать укрытие. А где же Леня? На рыбалке ли я? Где же озеро? Я в лесу. Совершенно незнакомое мне место. Стучит дятел.

Комар пытается напиться моей крови. Шорох в кустах. Пробежала лиса. Дождь усиливается. Надо вставать. А как не хочется. Этот незнакомый лес мне кажется до боли родным. «Эй!» – мой крик остается без ответа. Последнее эхо утонуло в шуме дождя, безжалостно забарабанившего по кронам деревьев. «Эй!» – кричу я самому себе, только чтобы убедиться в своем одиночестве. «Эй!» – а это уже совсем ни к чему. «Эй!» – похоже на признак слабости. Я окончательно подавлен тем, что со мной происходит. «Эй!» – никому не нужный стон. Кто тебя услышит? «Эй!» – ты так охрипнешь. Не будь ребенком. Возьми себя в руки. «Эй!» – я не могу совладать с собой. Похоже, это уже истерика. «Эй!» – ну что на это можно сказать? Без комментариев. «Эй!» – хватит ныть! Довольно пустых эмоций! «Эй!» – а как остановиться? Что вы можете предложить взамен? Так легче сориентироваться в сложившейся ситуации. Глупо строить из себя следопыта, заблудившись в лесу, во снах, в жизни, короче, в трех березах. «Эй!» – это уже на издыхании. Страсти поулеглись. Я уже не упиваюсь своей беспомощностью. Лес из сказочного превратился в холодную и неуютную преграду на пути к укрытию от непогоды.

–     Эй, есть кто-нибудь?– кричу я в слегка приоткрытую дверь. Домик на краю дачного поселка. Внутри сухо и тепло. Я поддаюсь искушению и вхожу. Мне, конечно, не стоило делать этого. Но я измучен бесконечным блужданием по лесу. Вокруг ни души. Мне бы хоть с кем-нибудь словом обмолвиться. Больше и не надо. Я уже этим сыт буду.

–     Эй, отзовитесь!– это уже было сказано для собственной безопасности. Что б не приняли за грабителя. А то ведь могут и топором…

–     Заходь. Сядай, дзе прыйдзецца,– мне отвечает, по-видимому, хозяин.

Я вижу только его спину. Он сосредоточенно смотрит в камин и даже не обернулся на мой голос.

–  Вы не волнуйтесь. Я только хочу попроситься переждать дождь.

В ответ – молчание. Только слышно, как тяжелые капли барабанят по крыше. Хозяин подкидывает дрова в камин. Нет, похоже, это не дрова. Какой-то специфический запах. Я присмотрелся. Он сжигает книги. Да-да, настоящие книги, как говорили в старину, неразрезанные, то есть нечитанные. Куда я попал? Что это за человек, к которому привела меня судьба? С замиранием сердца я подхожу ближе к камину. Вглядываюсь в обложку книги и читаю: «Василь Быков, «Долгая дорога домой». Жечь эту книгу? Какое варварство! И тогда я, наконец, узнал его.

–     Василь? Что ты делаешь! Это же твоя новая книга.

–     Новая? Это моя последняя книга. Больше не будет.

–     Но мы-то? Это ведь для нас!

–     Для кого – для нас?

–     Для кого Быков значит очень многое.

– Я всегда значил многое, как ты сказал, но только для своих книг. А книги – это типографская краска плюс целлюлоза, то есть продукт переработки древесины. Подтверждением тому этот огонь. Хорошо горит!

– Зачем ради тепла и света в этой комнате сжигать твои бесценные книги?

– Во-первых, все это ради тебя, моего гостя. Ты промок и продрог. Ради чего мне беречь сейчас эти книги-дрова? Они пойдут по прямому назначению – в камин. Во-вторых, с чего это ты называешь их бесценными? У каждого экземпляра, как и у всего тиража, есть своя цена в рублях, долларах или евро. В-третьих, стоит ли так трястись над этой макулатурой, если все, что есть на ее страницах, потеряло всякий смысл еще в момент написания?

–     Творение гения бессмертно.

– Прошу тебя, не надо пустых слов. Гений? Что это, вообще, за звание такое? Кто его придумал? Для чего?

–     Это не для тебя.

–     Тогда для кого?

– Для всех, кто не пишет, никогда не будет писать, но всегда жаждет прислониться к чему-то великому. Для тех, кто заблудился в лесу своих сомнений и комплексов, промок до нитки под дождем невзгод и мечтает оказаться под крышей, погреться и обсохнуть у камина. Только вот крыша для них – твои книги, огонь – твои мысли.

– Какой высокий штиль! Для чего ты наделяешь книгу не свойственным ей интеллектом? Зачем ты приписываешь ей достоинства, которых нет даже у людей? Слова в книгах– это всего лишь типографская краска. Бумага – дрова. Вот и обсыхай, грейся, поспи, если хочешь. Иногда труды целых поколений валяются за ненадобностью на свалке истории, а ты жалеешь запоздалую книгу? Кому она нужна?

–     А чем же жить нам и следующим поколениям? Как ориентироваться?

–     Ориентируйтесь сами на себя. Этого достаточно.

–  Мы уже сориентировались. Вот и получили на свою голову президента, селекторные совещания и Папуа-Новую Беларусь.

–  А разве этого мало, чтобы начать думать и действовать самостоятельно? Если, конечно, ты не причисляешь себя к участникам этих селекторных совещаний.

Очередная книга полетела в огонь. Пламя сначала осторожно облизало ее обложку. Потом развернуло, открыло страницы, залезло вглубь, осветило отдельные фразы, буквы, которых становилось все меньше и меньше, пока черный пепел не подтвердил мысль хозяина, что книги в камине и правда – это всего лишь дрова.

Когда я открыл глаза, то увидел дорогу. Ровное шоссе, убегающее вперед к моему дому. Весь остаток пути... Впрочем, не было никакого остатка пути, как не было никакой дороги. Я сидел дома у компьютера и размышлял.
 

Зэт-третий распаковал коробку, в которой среди двух бутылок дорогого виски, упаковки с пиццей и полдюжины бутылок пива лежала маленькая плоская вещица.

– Что это за хреновина какая-то? Ага, это та самая система «зеро». Вот она, кнопка. Бедный парень, ведь как только я ее нажму, ему – писец. Чип взорвется, как маленькая бомба. Мозг распадется на мини частицы, серое вещество пропитается кровью, и в нем ничего не сохранится, никакой информации. Полное уничтожение, как если бы в компьютере взорвали гранату. Ну что, прямо сейчас и нажму. Или... Мобильник пропел мелодию Моцарта.

– Альфа Первый, слушаю вас, – Зэт Третий встал со стула и выпрямился, как будто его могли видеть.

– Не суетись, третий. Ты получил прибор?

– Так точно, доставили, минут десять как принесли. Подготовил к работе. Так что, Альфа-Первый, нажимать?

– Погоди, я сам тебе пошлю команду. На своем мобильном прочтешь слово «привет», тогда и нажимай. Все, пока. До связи.

Зэт Третий налил виски в стакан и, увидев в зеркале свое отражение, поприветствовал сам себя широкой улыбкой. Все шло хорошо. Он, получив третий порядковый номер в своем разряде «зэт», становился заметным человеком. Выполнить задание и пойти в отпуск. Чек на десять тысяч баксов уже лежал у него в кармане. Сомнений не было. Свою жертву он не увидит, а тот и не поймет, что произошло. Гуманный способ умерщвления ненужных людей. Третий верил, что он – избранный судьбой человек, счастливчик. Замурлыкал мобильник. Вот он, сигнал-сообщение: «ПРИВЕТ». Медлить нельзя. Зэт нажимает кнопку и... мир взрывается у него в голове. Мобильный телефон падает на ковер, на экране – бегущая строка: «Только что, в результате обширного кровоизлияния в мозг скончался Президент страны Андрей Евгеньевич Климов. Он умер за своим рабочим столом. Перед ним лежало письмо одного из заключенных. Объявляется траур».

Великий Магистр Альфа стоял у окна своего кабинета, наблюдая цветной поток жителей лучшего города на земле. Никто еще не отменял истины, что все дороги ведут в Рим. Он это знал, как знал и то, что камни вечного города дают ему силу и долголетие, поэтому он никогда не покидал места своего обитания. Он – гражданин Рима и всегда им был. Легкая грусть по поводу того, что не сработал до конца его изящный план с маленьким диктатором под носом у сытой Европы, сменилась уверенностью, что все идет неплохо, что механизм организации работает как часы, а «мушек» в свою «паутину» он заманит столько, сколько нужно. Власть – она и есть власть.
 

– Ну, что, Андрей, в унитаз все эти наши испражнения мыслительные спустим или все-таки издавать будем?

– Давняя мечта у меня есть: книгу на туалетной бумаге напечатать. Рулончик человек в своем сортире заправит, естественную надобность справляет и одновременно про себя и жизнь свою читает. А что, технологично, безотходно, а главное – полная безопасность! Никто никогда не узнает, какие он книги читает. Страусы – те от страха голову в песок суют, потому что считают, что коль они опасности не видят, так ее и нет вовсе. Куда наши соотечественники головы засовывают, уточнять не стану, но, что нашу с тобой первую книгу «Тот самый Климов» многие даже в руки на людях боялись брать, узнав, что там про власть нынешнюю написано, – это факт.

– Ну и правильно, зачем лишние приключения. Осторожность – качество хорошее, и на самом деле, как бы чего не вышло. Мой один знакомец книжку взял, но сказал: «Положу ее в ящик стола, но читать не буду, а если спросят, то честно отвечу: «Понятия не имею, что там написано!» Вот в таких «футлярах» наш народ и живет, не высовываясь, – так, на всякий случай.

– Почти как в песенке: «Я его слепила из того, что было... а потом неделю руки мылом мыла». Вот и мы себя так же лепим, по образу и подобию, а потом удивляемся, что как-то пованивает вокруг, что воздух политический не очень свежий – то ли диктатурка некая образовалась, то ли удобрениями с колхозных полей потянуло, то ли оппозиционные идейки залежались...

– Ты хочешь сказать, что люди осознанно мажут себя отходами продуктов жизнедеятельности власти и оппозиции (что, в принципе, одно и тоже), чтобы походить на них, а собственное лицо скрыть за этой боевой раскраской?

– Да, чтобы, не дай Бог, не подумали, что они нормальные!

– Так что же, весь народ – под душ, дабы вторичные продукты жизнедеятельности человеков с них смыть и истинное лицо обнажить?

– Да, потому-то нашу книгу и стоить напечатать, чтобы тот, кто ее прочтет, понял, чем он измазан, и ее страничками себя почистил...

– Ну, не надо, Андрей, всех мазать дерьмом, не заслужили многие люди этого.

– Вовсе не я, они сами себя голосованиями измазали. Меня же на суде измазали люди власти: следователи, прокуроры, судьи, зоновская администрация... А когда вышел из тюрьмы, то меня снова все обнимать стали, руку по-дружески жать, по плечу похлопывать, а ведь сами-то они: и люди власти, и люди оппозиции – уже по уши в экскрементах были. Я за четыре года отсидки, вне этой помойки, которую называют законопослушным обществом и волей, очищался благими мыслями, надеждами, общением с Богом. Отмытым вышел, а меня в одночасье залапали, измазали так, что больше всего хотелось обратно в тюрьму вернуться; там хоть и тяжело физически, но нравственно – гораздо комфортнее. Каждый старался Климова на свою сторону привлечь: «Ведь ты – такой же, как мы, ты наш, ты уже и пахнешь так же!» Вся нация в духовном камуфляже! Как будто у нас война и надо скрываться, не показывать ни собственных мыслей, ни своего истинного лица. Все общество вымазано отходами жизнедеятельности, все, кроме, разве что, Лукашенко. Ему одному не от кого прятаться, и у него, благодаря деревенскому происхождению, иммунитет к запахам гниения; иначе бы он почувствовал, как дурно пахнет его окружение, и понял, что именно они его, неизмазанного, в клочья порвут, когда возможность появится.

– Сказка – ложь, но в ней намек? Мы же итоги нашей антиутопии разбираем, а не воззвание сочиняем. Мораль сей басни явить надо, а не новую придумывать.

– А я что делаю? Вон он, самый большой, на самом верху, а ниже – поменьше лица, но на первого похожие, еще ниже – еще меньше, но такие же, еще ниже в вертикали власти, снова – близнецы. Как так может быть? Маскируются! Вот для этого и применяется дерьмо предательства, лицемерия, жадности, трусости, тщеславия и прочих человеческих пороков. Камуфляж, приспособление! Они берут пример для подражания с первого лица, вся вертикаль и даже оппозиция. Всмотритесь в них, и вы увидите маленьких лукашенок и лукашенчиков. Вот почему Александру Григорьевичу в этой стране альтернативы нет. Снимите самую большую матрешку – и вы увидите под ней точно такую же, только поменьше. Перестаньте рядиться в чужие одежды – и появятся новые лица! Ан нет, все это второй кожей становится, и отодрать ее от себя очень трудно. Мне лично тюрьма помогла...

– Ну, ты уже какую-то метафизику развел, наделяя власть почти магической силой.

– Так оно и есть. Когда народ, как ты говоришь, осторожен, когда забрался в футляр трусости, то власть будет раздуваться до космических масштабов, и будет делать все, что ей заблагорассудится.

– Кого ты трусами называешь – потомков тех, кто две отечественные войны выиграл; потомков партизан, которые Наполеону и Гитлеру хребты сломали?

– Да, пассионарность нашей нации затухает; да, мы – старый этнос и ничего с этим не поделаешь. Нашим с тобой поколениям уже трудно разглядеть перспективу и загореться великими идеями, но те, кому сегодня не больше сорока, они – другие. В них – надежда нации и страны.

– Черта с два надежда! Бес-духовное выросло поколеньице, примера-то настоящего не было! С Билом Гейцем, что ли, простые парни с вески должны себя идентифицировать?

– Вовсе нет, с меня пример можно было брать, с того самого Климова, еще до тюрьмы, а таких было много. Ну не желает молодежь походить на нынешних властителей! Посмотри, кто их идеалы? Герои американских фильмов – вот их кумиры, а не Лукашенко! Ведь это правда! Нельзя из навоза построить пирамиду Хеопса, органика ведь быстро разлагается...

– Правильно, а потом возникают нефтяные месторождения, которые становятся источником энергии будущих цивилизаций.

– Вот мы землю и удобряем, для будущего...

– Не наезжай на моих читателей, они достойны уважения, а не сравнения с навозной кучей. Да, они не ангелы; да, красятся продуктами жизнедеятельности, которые дурно пахнут, но ведь люди благородны, и их лучшие качества рано или поздно проявятся. Просто пока не пришло время. К тому же, Климов, после того, что ты в этой книге наговорил, тебе и мечтать не стоит ни о каких выборах. Тебя не то, что президентом, тебя депутатом райсовета не выберут!

– Я и не хочу быть президентом, избранным гномами. Другое дело, когда ты избран великанами. В Беларуси должны жить великаны! Вот они-то и выберут себе лидера, достойного их. А пока раз за разом будут избирать лукашенок. Ведь мы с тобой нарисовали картинку будущего, когда власть оставили без ограничения, – жуткую, согласись, картину. Любого посади сейчас в президентское кресло, а результат будет тот же. Они, диктаторы – великие люди, все без исключения. Только вот на что их огромная энергия уходит? Всего лишь на то, чтобы как можно дольше быть правителями, а не на созидание. Но самое страшное в этой ситуации, что граждане перестают думать о своей стране, даже о самих себе, а все свои силы тратят на службу диктатору, на укрепление его власти, потому что так легче и безопасней. Человеку плохо, его пучит, ему хочется блевать, а он сидит за общим столом по обязанности и впихивает в себя очередное блюдо, нахваливая его при этом. Пока гражданин не обретет свое лицо, пока не станет кричать, когда ему больно, и улыбаться, когда ему хорошо, то есть не станет естественным, не станет самим собой – до тех пор он будет рабом режима, вне зависимости от титула и должности. Пока у нас только один человек вправе называть себя гражданином и белорусом – Александр Григорьевич Лукашенко. Только он ведет себя естественно и адекватно, все остальные ведут себя ненормально. Я тоже веду себя неестественно, потому что зависим от общества, от власти, от обстоятельств. Так, как это делает Климов, строить свою политическую карьеру нельзя, это – гибель. Осознаю, но по-другому не получается. Зачем мне было писать книги, если проще изложить свою политическую программу на двух листах и реализовывать ее, делами показывая свои возможности. Нам, родителям, будет стыдно перед своими детьми и внуками за то, что мы оказались такими слабыми, глупыми и трусливыми. С ужасом думаю о том, что мой сын как-нибудь скажет: «Ты ведь, отец, ничего для меня не сделал! Ты привел меня на развалины некогда большого города, а я вынужден разбирать завалы, вместо того, чтобы строить!». Вместо того, чтобы бороться в 96-м году с Лукашенко, нам, депутатам, надо было бороться за свою страну, за свой народ! Вспоминаю людей власти, в мундирах и погонах со звездами, которые нам говорили: «Ну, давайте же, еще немного – и вы его скинете, он – слабак, мы его ненавидим...» Сегодня они в тех же мундирах, имеют еще больше звезд на погонах, еще больше свершили преступлений и подлостей... Они уже не защищают власть Лукашенко – они защищают себя, свою власть. Люди свиты стали большими драконами, чем сам дракон...

– Еще немного, Климов, и ты воскликнешь: «Да здравствует Александр Григорьевич, великий и мудрый правитель! Правь нами, сколько захочешь!».

– Правильно, вот пусть и правит, причем ровно столько, сколько потребуется времени, чтобы белорусы прозрели. Я не хочу, чтобы страной стал править чей-то ставленник: ни российский, ни европейский, ни американский, ни австралийский... Будет хуже, в сто раз будет хуже! Нация должна переболеть авторитаризмом, прививка должна подействовать, иммунитет должен выработать наш собственный государственный организм. Нельзя лечить человека в момент действия прививки. Уже сейчас есть люди, молодые ребята, будущие политики, которые видят место своей страны в сообществе развитых мировых государств. Они знают, как строить свой мир, и хотят это делать! В их сознании заложено не стремление к собственному дворцу, шестисотому мерседесу и иным атрибутам власти и славы, как это было у большинства из нас, политиков старой школы, а видение перспектив развития всей страны. А я, признаюсь честно, ненавидя диктатуру, думал только о том, как мне будет хорошо после ее свержения. Мне, не народу, не стране, не Европе, а мне, только мне! Как я разовью свой бизнес, как стану известным и уважаемым. Им кажется мелким личное обогащение и личный успех, они и есть те первые великаны, о которых я мечтал. Они – наше светлое будущее, как это ни пафосно звучит.

– Ай да Климов, просто Цицерон какой-то! Как на тебя отсидка на Володарского подействовала. Мажет быть, все-таки стоит всех политиков через тюрьму пропускать. Ты ведь отсидел, вот пусть и другие баланды попробуют, прежде чем на дипломатических приемах есть ананасы и жевать рябчиков.

– А почему нет? Ввести ценз: хочешь баллотироваться от оппозиции, будь добр, отсиди за свои политические убеждения. В правительстве Ленина процентов восемьдесят, а то и все сто, прошло царские тюрьмы. И что, хорошее было правительство, самое образованное за всю историю страны. Хочешь выставлять свою кандидатуру, как альтернативу Лукашенко, милости просим на Володарского – в СИЗО №1. Срок «учебы», как в институте – четыре года. На основе своего опыта скажу, что меньший срок не подействует. Только после трех лет количество переходит в качество. Но, может быть, я был плохим «студентом» в этом университете жизни. И вообще, кодекс оппозиционера следует ввести, где одним из пунктов будет обязательное тюремное заключение с полной конфискацией имущества, чтобы вышел политик из тюрьмы, ну, примерно, как я – гол как сокол, зато с чистой совестью и свободой от всяких личных притязаний на власть и деньги. Изменится для всех ситуация в стране, тогда и ты обретешь прежние возможности, а если нет, так нет. Когда остаешься наедине с собой, там, за решеткой, то многое начинаешь осознавать по-другому. Заглянешь в себя поглубже и такого монстра увидишь, коих и в фильмах ужасов нет. Лучших условий, чтобы убить в себе дракона, пройдя через унижения и мерзости жизни зэка, придумать трудно. Очень хочется, чтобы будущий президент, не важно, будет он от оппозиции или от вертикали, во время инаугурации сказал только одну фразу: «Я хочу всех простить! За все, что было со мной, за все плохое, что делали мы друг другу!» Перевернуть страницу истории и забыть, как страшный сон, всю злобу и непонимание, начав с нового листа не мстить, а созидать...

– Нимб Климова сиял все ярче и ярче! Непротивление злу насилием графа Толстого проникло сквозь тюремную ограду в его сознание, и он в рубище, босиком, пошел к угнетенным братьям и сестрам, неся слово правды как самую великую ценность. Только в своих размышлениях замени тюрьму на монастырь для покаяния сильных мира сего, и с тебя можно писать икону. Ха, ха, ха...

– Нам всем надо очиститься. Почему это так уж невозможно?

– Две тысячи лет христианство призывает именно к этому. Тысячи людей своим подвижничеством прокладывали путь человечеству, становясь святыми. И что? Люди стали лучше? Библия лежит на столе у каждого второго человека. Ее читают, но пороков и зла меньше не становится. Слаб человек, а посему подл...

– У нас потрясающий народ, самый лучший. У нас даже диктатура не такая, как везде, ей нет аналога. Мягкая и пушистая, как первый снег... Нам на самом деле не хватает монастырей, места, где бы действительно человек мог отдохнуть душой, поразмышлять о вечном, очиститься от суеты мелочных забот и желаний. Попостись телом, оторвись от водки, от денег, от власти. Почитай Библию, помолись не о себе, а о ближнем... Посмотри в глаза монахам, удивись им, прикоснись, хоть ненадолго, к иным ценностям, почувствуй иную жизнь... Побудь пару недель без телевизора, без газет, без мирских книг... Уверен, что тюрем пришлось бы строить меньше и насилия стало бы меньше.

– Ладно, будет тебе о монастырях говорить, у нас в Минске «плошчы Незалежнaсцi» опять имя безбожника Ленина вернули. Это как?

– Правильно сделали! В стране ничего с советских времен не произошло, зачем же символы менять? Мы верны ленинским идеалам, воплощаем его идеи и в экономике, и в политике, и в отношении к религии.

– Вот и подай идею восстановить прежнее название: Белорусская Советская Социалистическая Республика. Все остальное есть – флаг, герб, гимн! Слабо?

– Дело не в названии, а в сути. Да, мы – БССР! И пока мы всем миром не сходим в баню, где очистим душу от грязи и дерьма, накопившегося за сто лет вранья и мерзости власти, вот тогда все лучшее, что в нас есть, засияет, заблестит бриллиантами высоких помыслов. Золото нации, втоптанное в отходы жизнедеятельности человека и государства, вдруг обернется ценнейшим продуктом...

– Ну, вот, здорово живешь! Сначала ты нашу книгу представил туалетной бумагой, теперь неким краном в душевой для народа. Ты уж определись как-нибудь, Климов! Мыть или вытирать?

– Я внутренне смеюсь, потому что и наша книга построена на заблуждениях. Люди, находящиеся в заблуждении, читают про заблуждения другого. «Какой же мерзавец этот Климов, как он посмел посадить в тюрьму хорошего человека, то есть тебя! Что он хочет сделать со страной, с нами! Какой урод, еще хуже, чем Лукашенко!» Увидишь, они еще на Володарского письма писать будут, чтобы тебя поддержать...

– Опять ты наших читателей оглупляешь, Андрей. Все поймут все!

– Когда живешь во лжи, то всякая небылица очень похожа на правду. Люди запутались в своих масках, а вдруг эта, наша – как раз то, что надо? Заврались мы все и не отличаем уже правду ото лжи. Утопия!

– Только не думай, Климов, что ты повар, готовящий суп истины для масс. Ты, как все мы, кипишь в котле страстей и амбиций и знать ее, великую правду, не можешь.

– Все хотят жить лучше. Да, мы страдаем, но без страданий не может родиться новая нация – белорусы. Сейчас люди стремятся приподняться над стереотипами своего понимания мира. Пусть поднимутся, пусть поднимутся только на миллиметр, но и тогда они увидят нечто новое, увидят новые горизонты. Пусть наша книга, черт с ней, будет брошена на землю за ненадобностью, пусть на нее станут ногами, лишь бы это возвышение случилось, скорее случилось!

– Дай-то Бог!