Бывает, едешь в троллейбусе, смотришь в окно…. Пейзаж привычный, унылый, серый с вкраплениями красного. Серый – везде; красный, – где рекламные щиты Coca-Cola. Ты – уставший, рядом уставшая женщина. Поворачивать голову от окна не хочется, – встретишься с ней взглядом, и придется встать, уступить место. Желания ехать стоя нет. Мысль о том, что женщина устала меньше тебя, позволяет не поворачивать голову. Ты успокаиваешь свою совесть размышлением о ее жизни… Ты пытаешься убедить себя, что в ее жизни меньше серого, чем в твоей…
Непривычное зрелище – ряд людей, у них в руках портреты. Гладь троллейбусного окна напомнила экран телевизора – прямое включение с места событий. Здесь журналисты, телеоператоры… Поодаль милиционеры прячут взгляды и втягивают шеи в заношенные камуфляжные воротники. Портрет молодого человека держит мальчик лет десяти. Их лица похожи. Их жизнь написана черным. Того, кто стрелял, нет рядом… Он боится.
Ты тоже боишься. Ты боишься всего – сказать себе правду, смыть серую краску, увидеть глаза женщины, стоящей рядом. Ты боишься даже смотреть за окно троллейбуса…
Бывает, стоишь на площади, смотришь на людей, держащих портреты… И втягиваешь шею в заношенный камуфляжный воротник. Ты стоишь у них за спинами потому, что смотреть этим людям в глаза у тебя не хватает сил. Увидеть их глаза – значит, еще раз понять, что виновен. Посмотреть на портрет, значит, заглянуть в бездну.
Ты стараешься думать о чем-то другом. О новом комплекте формы – некрасивой, но немаркой; о крохотной подменной конуре, которую обещали взамен унылой общаги, убившей в твоей любимой женщину. Когда из чрева рации раздается шипение, по спине пробегает холодная волна, – ты боишься, что сквозь это шипение услышишь гнусное «брать» или «зачистить». И ты снова разделишь ответственность с теми, которые стреляли. И снова попытаешься обмануть себя набором бессмысленных слов «я выполнял приказ». Слов, которые не приносят успокоения… Слов, беззащитных на Страшном суде…
Бывает, стоишь на площади с портретом в руках… И пытаешься понять: вас, проходящих мимо, волнует что-нибудь в этой жизни? Вы, глядящие из окна троллейбуса, что думаете о лицах, смотрящих на вас с портретов? А вы, в камуфляже, стоящие за моей спиной, в состоянии понять, что существует другая жизнь, окрашенная в разные цвета, а не только в грязно-серый? Вы, стрелявшие, осознаете, что расплаты не избежать?
И ты понимаешь, что надо стоять… Стоять, чтобы остальные видели тебя из окон троллейбуса, с другой стороны улицы, из-за спины. Чтобы они знали, что ты есть…
Бывает, что тебя убили… Просто потому, что кто-то захотел, чтобы тебя не стало. Этот кто-то выстрелил тебе в спину и продолжил свой путь в преисподнюю…
И теперь ты смотришь сверху на тех, кто стоит с твоим портретом; кто едет мимо в троллейбусе; кто стоит за спиной… Ты смотришь и думаешь: остановите троллейбус, встаньте рядом, почувствуйте себя людьми и увидьте все краски жизни, сквозь растворяющийся серый...