Секундная стрелка на циферблате странных часов, напоминающих по виду «Командирские», добежала до цифры «12» и экран замелькал заставкой программы новостей. Я поудобнее расположился в кресле, предвкушая просмотр набора белорусских реалий в лубочной интерпретации «первого национального канала». После заставки экран озарил лик ведущей. Она неестественно улыбалась, видимо радуясь своему нелепому розовому пиджаку, пахнущему складским неликвидом одного из минских бутиков. Ослепленный ее улыбкой, я прикрыл глаза…

Когда глаза открылись, часы показывали 21:12. Первую новость я пропустил. Во втором сюжете главный «динамовец» страны Юрий Сиваков рассказывал журналисту о реформировании спортивного общества и перспективах, по цвету напоминающих костюм ведущей. Видеть лицо Сивакова не доставляло никакого удовольствия, а потому я снова прикрыл глаза. В полудреме задал себе вопрос: «А интересно, что произойдет с Сиваковым, когда власть сменится?».

Образы замелькали в воображении…. Вскоре сознание прояснилось, отвечая на мой вопрос. Первыми появились унылые серые стены, следом послышался надрывный сухой кашель…. Сидящий на кровати мужчина лет пятидесяти пяти прокашлялся и, постучав над головой в матрас кровати верхнего яруса, просипел: «Слышь, генерал, завари-ка чайку…. И покрепче, не экономь, все равно скоро с воли дачку получишь». С верхнего яруса быстро спустился пожилой человек невысокого роста. Он привычно ухватил литровую банку и кипятильник, сделанный из двух лезвий, и примостился между кроватями для приготовления чая.

Сипатый прилег, потянулся, и произнес, глядя сквозь кровать верхнего яруса: «Эх, Сивый, Сивый…. На кой тебе сдались эти политические?.. Если б не «мокрушничал», блатовал бы сейчас на воле-е-е…». Он прикрыл глаза и добавил: «А так… пожизненная ломится». Сидящий на корточках человек подергивал плечами. Он тихо плакал, и его слезы капали в банку с закипающим чаем…. Под ложечкой засосало от смешавшихся чувств жалости и отвращения, и я открыл глаза.

На экране молодой журналист задавал вопросы руководителю телекомпании СТВ Александру Зимовскому о перспективах развития канала. Я недолго раздумывал, интересует ли меня его дальнейшая судьба, но решил заглянуть вперед, заинтригованный открывшейся возможностью. Тихонько прикрыв глаза, я начал всматриваться в недалекое будущее.

Мысль пронеслась через весь город и начала притормаживать над заводским районом Минска. Она перемахнула через грязно-коричневый забор, обогнула кирпичное строение с кривой надписью «литейный цех №2», расположенной на крыше, и влетела в двери заводоуправления. Рядом с дверью висела литая металлическая плита с надписью «Ордена…, удостоенный грамоты…, Минский моторный завод». Пролетев два этажа, мысль остановилась перед дверью с латунной табличкой «Многотиражная газета «Мотор». Чуть ниже висела бумажка, на которой от руки было криво начертано «глав. редакт. Зимовский». Инициалы после фамилии отсутствовали.

Дверь открылась и в коридор вышла полная женщина в телогрейке и вязаной мохеровой шапке малинового цвета. Сидящий в глубине кабинета седой мужчина крикнул ей вслед до боли знакомым голосом: «Петровна, не забудь про интервью с начальником отдела сбыта про карданные валы». Петровна, не поворачивая головы, неприятным сопрано просвиристела: «Не боись, Шурка, слепим». Она хлопнула дверью и, тяжело ступая, побрела по коридору в сторону столовой на запах тушеной капусты и тефтелей. Желания посетить кабинет или столовую у меня не возникло, и я медленно раскрыл глаза.

На экране что-то говорил непризнанный миром президент. Он стучал несоразмерным пальцем по столу и называл цифры, смысл которых был абсолютно непонятен. Бессмысленные цифровые ряды перемежались словами «нефть», «газ» и «труба». Я понял, что новости закончились, и началась пресс-конференция Александра Лукашенко. Не задумываясь о последствиях, я закрыл глаза и полетел вперед, увлекаемый в будущее непраздным любопытством.

Мысль, стремительно пролетев над городом, унеслась за кольцевую дорогу. Она за мгновение преодолела несколько километров и остановилась перед бетонным забором, напоминающим ограду воинской части. Дальше она идти не хотела. Мобилизовав силы, я с трудом перелез через ограду. Опустившись с ограждения на травяной газон, осмотрелся и двинулся в сторону трехэтажного здания с тонкими решетками на окнах. Обойдя здание, вышел к главному входу, напоминающим двери поликлиники. На табличке, висевшей у стеклянной двери, литыми буквами значилось «РКПБ». Привычно расшифровав надпись, как «Российская коммунистическая партия большевиков», прочитал ниже «Республиканская клиническая психиатрическая больница». Я понял, что ошибся, но шагнул вперед, с надеждой на лучшее.

В фойе второго этажа мне навстречу вышла миловидная медсестра. Она поздоровалась и спокойно спросила: «Вы к кому?». Я не знал, что ответить. Тяжело было предположить, что тот человек, которого я ищу в будущем, может находиться именно здесь. Медсестра, поняв мое затруднение, мягко произнесла: «Да вы не смущайтесь. Даже если вы к Нему, смущаться не стоит – Он тоже человек и хочет, чтобы его навещали». Она приоткрыла дверь в коридор и чуть подтолкнула меня. Пройдя по коридору два десятка метров, мы подошли к двери палаты. На ней висела бумажка с красной надписью «Резиденция №1». Поняв мое недоумение, медсестра сказала: «Да, вы правильно удивились, но он наотрез отказался лежать в палате с номером 26».

Мы помолчали несколько секунд и она, чуть дотронувшись до моей руки, произнесла: «Да не волнуйтесь вы. У него уже семь месяцев приступов не было. Вы главное кивайте, когда он говорит, и не задавайте вопросов. Поняли?». Я кивнул, проверяя действие шейных позвонков. Она открыла дверь палаты и подтолкнула меня внутрь. Войдя, я остановился на пороге.

На застеленной кровати сидел человек, еще недавно управлявший десятимиллионным европейским государством. Он был одет в красно-зеленую хоккейную форму и держал в руках клюшку с надписью «Лукашенко» и автографом владельца. Повернувшись в мою сторону, он убедительно произнес: «Третий период. Скоро моя смена. Ты за кого болеешь?». Наученный медсестрой, я молча кивнул. Он улыбнулся и сказал: «Правильно. Всегда болей за сильнейших, даже если они выигрывают…. Как мы, 24:2». Я кивнул в ответ и раскрыл глаза.

«Двадцать четыре и две десятых мы тратим за перегонку куба газа по своей территории», – напрягал эфир цифрами главный герой пресс-конференции. Окончательно вернувшись в реальность, я ощутил в горле ком от обиды на самого себя. Я был виноват перед собой и всеми гражданами страны за то, что не взглянул в фойе больницы на график дежурств медсестер. А ведь на нем сверху стояла дата – самая счастливая дата почти всех белорусов. Дата, когда свершится великий Консилиум.