Я знаю тебя. И знаю разным: задумчивым и бесшабашным; хмурым и восторженным; отчаянным и безутешным…
Иногда ты был в одиночестве, чаще – в компании единомышленников. Они звали тебя по-разному: вождем, соратником, другом…
Я тоже бывала разной.
В Древней Греции звалась Агорой. Здесь, в компании равных, ты пытался принять решение – единственно правильное. Одно на всех. И пусть подчас коллективный разум покрывал горячей волной холодный рассудок единиц… Пусть. Но вы пытались.
Горящее средневековье возвело на моем теле эшафот. Топор, огонь, лезвие меча – все инструменты воспитания ударили тебя по горлу и опалили кожу.
В 1415 тебя сожгли на площади немецкого городка Констанц. Ты хотел равенства мирян и духовенства и порицал торговлю индульгенциями… Ты был ректором пражского университета. Тебя звали Ян по фамилии Гус. Ты прожил 45 лет.
Когда неизвестная бабушка подложила в огонь охапку сухого хвороста, ты произнес: «Святая простота!» И двадцать лет огонь этого костра освещал праведную борьбу твоего народа.
В 1600 костер полыхал на площади Рима. Тебя звали Джордано Бруно. Ты утверждал, что вселенная бесконечна, что количество миров бесчисленно. И созданный тобою труд «О героическом энтузиазме» предупредил живущих о вероятном аутодафе... Тебе было 52 года. Сейчас тебе 455 – тебя помнят. Твоих палачей – нет. Их забыли сразу после твоей смерти. Получилось, что они сожгли себя.
А 10 марта 1864 года ты стоял на эшафоте, построенном на виленской торговой площади Лукишки, где закончился твой поход за свободой. В тексте приговора тебя назвали дворянином. И за секунду до смерти ты крикнул: «У нас нет дворян, у нас все равны!»
Веревка натянулась струной, и струна зазвенела на всю Беларусь скорбной нотой. Тебя звали Кастусь Калиновский. Тебе недавно исполнилось 26.
Тогда вас было немного, – вы не были большинством. Но вопросы совести не решаются большинством – они решаются душой. Ваши души алкали свободы, совесть гнала вас на площадь.
21 августа 1968-го меня истязали в Праге. Советские танки рвали вековую брусчатку. Чешские женщины не скрывали слез, мужчины в бессилии сжимали кулаки. И лето обернулось зимой.
А спустя четыре дня я страдала в Москве, где восемь отчаянных смельчаков вышли к лобному месту «за нашу и вашу свободу». Им казалось, что сердце не выдержит напряжения, что государственная машина раздавит их волю. Но имена их украсили учебники истории, гонители их прокляты. История все расставила по своим местам: герои были названы героями, а подонки – подонками.
В конце восьмидесятых и начале девяностых я ликовала в Тбилиси и Вильнюсе, Будапеште и Берлине, Бухаресте и Праге, Варшаве и Риге, где ты выходил на площадь со своими друзьями и соратниками. Ты становился хозяином своей страны, своей жизни, своей судьбы.
В 1991 вы решили изменить маршрут своей жизни, свернув с проселочной дороги на главную магистраль, и я не смогла вместить в себя всех, кто пришел за свободой. Минск вспыхнул цветами мужества и сострадания, и всадник Погони взлетел на фасад Дворца. Вы победили!
Сегодня твоя страна снова под пятой хама и ты опять грезишь свободой.
Отбрось нерешительность и выпрями спину.
Ведь ты Человек!
А я – Площадь!
Я буду с тобой!