Пан Михал был прав:  Кмициц праздновал победу!  Венгры и часть драгун
Мелешко и Харлампа,  которая присоединилась к ним, были разбиты, и трупами
их  был  усеян  весь  кейданский  двор.  Лишь  нескольким десяткам удалось
ускользнуть;  они рассеялись  по  окрестностям  замка  и  города,  где  их
преследовала конница.  Многие были пойманы,  другие бежали,  верно, до тех
пор,  пока не достигли стана Павла Сапеги,  витебского  воеводы,  которому
первыми  принесли  весть  об  измене  великого  гетмана  и его переходе на
сторону шведов,  об аресте полковников, сопротивлении, оказанном польскими
хоругвями.
     Тем  временем Кмициц,  весь  в  крови  и  пыли,  явился с  венгерским
знаменем в  руках  к  Радзивиллу,  который  принял  его  с  распростертыми
объятиями.  Но пан Анджей не был упоен победой.  Напротив, он был мрачен и
зол, точно поступил против совести.
     - Ясновельможный князь,  -  сказал он,  - я не хочу слушать похвалы и
тысячу раз предпочел бы сражаться с  врагами родины,  нежели с  солдатами,
которые могли бы ей послужить. Так, будто собственную кровь я пролил.
     - А кто же во всем виновен, как не эти мятежники? - возразил князь. -
И  я  бы  предпочел повести их на Вильно,  и  хотел это сделать...  Но они
предпочли восстать против власти.  Не  того хотелось,  да  так сталось.  А
карать надо было и надо будет для примера.
     - Ясновельможный князь, что ты думаешь делать с пленниками?
     - Каждому десятому пуля в  лоб.  Остальных влить в  другие полки.  Ты
сегодня поедешь к  хоругвям Мирского и Станкевича,  отвезешь им мой приказ
быть готовыми к  походу.  Принимай начальство над  этими двумя хоругвями и
хоругвью  Володы"вского.  Офицеры  будут  у  тебя  в  подчинении и  должны
исполнять твои  приказы.  Я  в  хоругвь Володы"вского хотел сперва послать
Харлампа, да он никуда не годится. Раздумал я.
     - А  если  люди  станут противиться?  Ведь у  Володы"вского лауданцы,
которые ненавидят меня лютой ненавистью.
     - Ты объявишь им,  что Мирский, Станкевич и Володы"вский будут тотчас
расстреляны.
     - Они  могут  тогда пойти с  оружием на  Кейданы,  чтобы отбить своих
полковников.
     - Возьмешь с  собой полк шотландской и  полк немецкой пехоты.  Сперва
окружишь хоругви, а потом объявишь приказ.
     - Слушаюсь, ясновельможный князь!
     Радзивилл оперся руками на колени и задумался.
     - Я бы с радостью расстрелял Мирского и Станкевича,  да они не только
у  себя в  хоругвях и  в  войске,  но и во всей стране пользуются почетом.
Опасаюсь шума  и  открытого мятежа,  пример чему перед нами.  По  счастью,
мятежники,  благодаря тебе, получили хороший урок, и впредь каждая хоругвь
семь раз подумает,  прежде чем отважится выступить против нас. Надо только
действовать решительно, дабы упорствующие не перешли на сторону витебского
воеводы.
     - Ясновельможный князь,  ты говорил только о  Мирском и  Станкевиче и
забыл о Володы"вском и Оскерко.
     - Оскерко мне тоже придется пощадить, он человек знатный и с большими
родственными связями, ну а Володы"вский - тот родом с Руси, и родни у него
здесь нет.  Правда,  он храбрый солдат!  На него я тоже надеялся. Тем хуже
для него,  что я в нем обманулся. Нелегкая принесла сюда этих чужаков, его
друзей, он бы, может, и не поступил так; но после всего, что сталось, ждет
его  пуля в  лоб,  так же  как и  обоих Скшетуских и  этого третьего быка,
который первым заревел: "Изменник! Изменник!"
     Пан Анджей вскочил как ужаленный.
     - Ясновельможный  князь!   Солдаты  говорят,   что  Володы"вский  под
Цибиховом спас тебе жизнь.
     - Он исполнил свой долг,  и  за это я  хотел отдать ему в пожизненное
владение  Дыдкемы.  Теперь  он  изменил  мне,  и  за  это  я  прикажу  его
расстрелять.
     Глаза Кмицица сверкнули гневом, ноздри раздулись.
     - Ясновельможный князь, этому не бывать!
     - Как так не бывать! - нахмурился Радзивилл.
     - Ясновельможный князь,  -  с  жаром продолжал Кмициц,  -  молю тебя,
пощади Володы"вского,  волос не должен упасть с  его головы.  Прости меня,
князь,  но  я  молю тебя!  Володы"вский мог не отдать мне грамоту на набор
войска,  ведь ты ему ее прислал,  ему предоставил решить дело.  А он отдал
мне ее!  Спас меня из  пучины...  Я  потому и  стал тебе подсуден.  Он  не
задумался спасти меня,  хотя тоже добивался руки панны Биллевич! Я в долгу
перед ним и  дал себе клятву отблагодарить его!  Ясновельможный князь,  ты
сделаешь это для меня.  Ни  его,  ни его друзей не должна настигнуть кара.
Волос не должен упасть у них с головы и,  клянусь богом, не упадет, покуда
я жив! Молю тебя, ясновельможный князь!
     Пан  Анджей  просил и  руки  молитвенно складывал,  но  в  голосе его
невольно звучали гнев, угроза и возмущение. Неукротимая натура брала верх.
Он стоял над Радзивиллом,  похожий на рассерженную хищную птицу, и сверкал
взорами.  Лицо гетмана тоже исказилось от  гнева.  До  сих  пор  перед его
железною волей  и  деспотизмом трепетало все  в  Литве и  на  Руси,  никто
никогда не  смел ему противиться,  никто не смел просить о  милосердии для
осужденных,  а теперь Кмициц просил только для виду, а на деле требовал. И
положение было такое, что немыслимо было отказать ему.
     Едва став на  путь измены,  деспот почувствовал,  что ему не  однажды
придется подчиняться людям и  обстоятельствам,  что  он  будет зависеть от
собственных клевретов,  еще  менее значительных,  что Кмициц,  которого он
хотел обратить в верного пса,  будет скорее ручным волком,  который,  если
его раздразнить, готов схватить зубами руку господина.
     От  всего  этого вскипела гордая радзивилловская кровь.  Он  решил не
поддаваться,   ибо   прирожденная  мстительность  тоже   толкала  его   на
сопротивление.
     - Володы"вский и те трое будут казнены! - сказал он, возвысив голос.
     Но этим он только подлил масла в огонь.
     - Не разбей я венгров, не они были бы казнены! - крикнул Кмициц.
     - Как?  Ты  уже  попрекаешь меня  своею  службой?  -  грозно  спросил
Радзивилл.
     - Ясновельможный князь! - порывисто сказал Кмициц. - Я не попрекаю...
Я прошу тебя, молю!.. Немыслимое это дело! Эти люди славны во всей Польше!
Не бывать этому!  Не бывать!  Я для Володы"вского не буду иудой!  Я на все
для тебя готов, но не отказывай мне в этой милости.
     - А если я откажу?
     - Тогда вели расстрелять меня! Я не хочу жить! Пусть меня гром убьет!
Пусть черти живьем в пекло унесут!
     - Опомнись, несчастный, кому ты это говоришь?
     - Ясновельможный князь, не доводи меня до крайности!
     - Просьбам я мог бы внять, на угрозы я не посмотрю.
     - Я   прошу...   молю!..   -   Пан  Анджей  бросился  на  колени.   -
Ясновельможный князь,  дозволь служить тебе не по принуждению,  а  по зову
сердца, не то я с ума сойду!
     Радзивилл ничего не  ответил.  Кмициц стоял на коленях,  он менялся в
лице,  то бледнел,  то краснел.  Видно было, что еще минута, и он совершит
нечто страшное.
     - Встань! - сказал Радзивилл.
     Пан Анджей встал.
     - Ты умеешь защищать друзей!  - произнес князь. - Вот доказательство,
что и  меня ты сумеешь защитить и никогда мне не изменишь.  Но не из плоти
сотворил тебя господь,  а из пороха, смотри же, как бы тебе не сгореть. Ни
в чем не могу я тебе отказать. Слушай же: Станкевича, Мирского и Оскерко я
хочу отослать в  Биржи к  шведам,  пусть едут с  ними и  оба  Скшетуские с
Володы"вским.  Голов им там не отрубят,  а  что во время войны они посидят
смирно, так оно и лучше.
     - Спасибо тебе,  ясновельможный князь,  отец  мой!  -  воскликнул пан
Анджей.
     - Погоди!  -  остановил его князь. - Уважил я клятву, которую ты себе
дал,  уважь же теперь и  ты мою...  Этого старого шляхтича...  забыл,  как
звать его...  этого дьявола рыкающего, который приехал со Скшетускими, я в
душе обрек смерти.  Он первый назвал меня изменником, он меня заподозрил в
продажности, он наущал других, и, может, дело не дошло бы до мятежа, когда
бы  не его дерзость!  -  Князь ударил тут кулаком по столу.  -  Чтобы мне,
Радзивиллу,  крикнуть в глаза:  "Изменник!" В глаза, при всем народе! Да я
скорее смерти мог ждать,  светопреставления!  Нет такой смерти,  нет таких
мук,  которых достоин был бы этот злодей. Не проси меня за него, все будет
напрасно.
     Но  пана Анджея не  легко было сломить,  если уж он решил чего-нибудь
добиться.  Однако на  этот  раз  он  не  сердился и  не  вспыхивал гневом.
Напротив,  он  снова схватил руку  гетмана и  стал осыпать ее  поцелуями и
просить с таким умилением, на какое только был способен:
     - Никакой цепью,  никакой веревкой ты бы меня не привязал так к себе,
как  этою милостью.  Но  не  делай дела наполовину,  сделай для  меня все.
Ясновельможный князь,  все вчера думали так, как говорил этот шляхтич. Я и
сам так думал, пока ты не открыл мне глаза. Да сгори я в огне, коли так не
думал.  Человек неповинен в том,  что он глуп.  К тому же этот шляхтич был
пьян,  и  что было у  него на  уме,  об  том он и  кричал.  Он думал,  что
выступает в защиту отчизны,  а за любовь к отчизне негоже карать человека.
Он знал,  что ему грозит смерть,  и все-таки кричал то, что было у него на
уме. Мне до него дела нет, но пану Володы"вскому он все равно что брат или
отец родной.  Страх как горевал бы он об этом шляхтиче, а я этого не хочу.
Такая уж у меня натура, что, коль желаю кому добра, душу бы за него отдал.
Да если бы кто-нибудь меня пощадил, а друга моего убил, черт бы его побрал
с такой милостью.  Отец мой, благодетель, милостивец, сделай же все, о чем
я молю тебя,  отдай мне этого шляхтича,  а я хоть завтра,  - нет, сегодня,
сейчас, - отдам за тебя всю свою кровь!
     Радзивилл закусил усы.
     - Я вчера в душе обрек его смерти.
     - Что решил гетман и воевода виленский,  то великий князь литовский и
в  будущем,   дай  бог,   король  польский  может  как  милостивый  монарх
отменить...
     Пан Анджей говорил от души то,  что чувствовал и думал, но если бы он
не  был самым лукавым царедворцем,  то и  тогда не нашел бы более сильного
довода в защиту своих друзей.  Надменное лицо магната прояснилось, он даже
глаза  прикрыл,  словно упиваясь самими звуками титулов,  которыми еще  не
обладал.
     - Так ты упрашиваешь,  -  ответил он через минуту,  - что ни в чем не
могу я  тебе отказать.  Все поедут в Биржи.  Пусть каются у шведов за свои
провинности,  а потом,  коль станется то,  о чем ты говорил, проси для них
новой милости.
     - Ей-ей, попрошу, и дай-то бог, чтобы поскорее! - ответил Кмициц.
     - Ступай же теперь, принеси им добрую весть.
     - Для меня,  не для них она добрая,  они за нее,  наверно, спасибо не
скажут, к тому же не знают они, что им грозило. Не пойду я к ним, а то они
подумают, будто я похваляюсь тем, что за них заступился.
     - Поступай как  знаешь.  Но  коли  так,  не  теряй  тогда  времени  и
отправляйся за хоругвями Мирского и Станкевича,  ибо ждет тебя после этого
новая поездка, от которой ты, наверно, не станешь отказываться.
     - Какая, ясновельможный князь?
     - Поедешь от  меня  к  мечнику россиенскому Биллевичу и  позовешь его
вместе с родичкой ко мне в Кейданы пережить военное время. Понял?
     Кмициц смешался.
     - Не захочет он приехать. В сильном гневе покинул он Кейданы.
     - Думаю,  гнев его уже остыл;  но  коли не захотят они по доброй воле
приехать,  усадишь их в коляску,  окружишь драгунами и привезешь.  Шляхтич
как  воск был мягок,  когда я  беседовал с  ним,  краснел,  как девица,  и
кланялся земно, однако ж и он испугался власти шведов, как черт кропила, и
уехал. Мне он и самому здесь нужен, да и ради тебя. Я еще надеюсь вылепить
из этого воска свечу,  какую пожелаю,  и зажечь ее,  кому захочу.  Хорошо,
коль удастся.  А  нет,  так  будет у  меня заложником.  Сильны Биллевичи в
Жмуди,  в родстве чуть не со всей тамошней шляхтой.  Коль один,  к тому же
самый старый,  будет у меня в руках,  прочие семь раз подумают, прежде чем
пойти  против меня.  А  ведь  за  ними  и  за  твоей  девушкой стоит  весь
лауданский муравейник,  и  явись они к  витебскому воеводе в  стан,  он их
встретит с распростертыми объятиями.  Очень это важное дело, такое важное,
что я уж думаю, не с Биллевичей ли начать.
     - В хоругви Володы"вского одни лауданцы.
     - Опекуны твоей девушки. Коли так, начни с того, что доставь ее сюда.
Только слушай:  мечника я берусь обратить в нашу веру,  а уж девкой ты сам
займись. Обращу мечника, он тебе с девкой поможет. Согласится она, мешкать
со  свадьбой не станем,  тотчас сыграем.  А  не согласится -  бери ее так.
Окрутим,  и дело с концом.  С бабами это самое лучшее средство.  Поплачет,
поубивается,  когда потащат к алтарю,  на другой день подумает, что не так
страшен черт, как его малюют, а на третий и вовсе будет рада. Как ты вчера
с нею расстался?
     - Так, будто оплеуху она мне дала!
     - Что ж она сказала тебе?
     - Изменником меня назвала. Чуть удар меня не хватил.
     - Такая отчаянная?  Станешь мужем -  скажи,  что  не  бабьего ума это
дело, баба знай свое веретено. Да смотри, держи ее в узде.
     - Ясновельможный князь,  ты ее не знаешь,  одна у нее мера: добро или
зло, - по этой мере она и судит, а уму ее не один муж мог бы позавидовать.
Оглянуться не успеешь, а она уже в самую точку попала.
     - Ну а ты в ее сети попал. Постарайся же и ты ее поймать.
     - Если б то бог дал, ясновельможный князь! Однажды я попробовал взять
ее с оружием в руках,  да закаялся, зарок дал себе больше этого не делать.
И то,  что ты говоришь мне,  чтобы против воли к венцу ее вести, - нет, не
по душе мне это,  я  ведь и  себе и ей дал зарок силой больше не брать ее.
Одна надежда:  уверишь ты пана мечника,  что мы не только не изменники, но
хотим спасти отчизну.  Когда он в этом убедится,  то и ее убедит,  а тогда
она и  на меня иначе посмотрит.  Сейчас я  поеду к Биллевичам и привезу их
сюда обоих,  а то страшно мне,  как бы она в монастырь не ушла.  Но только
скажу тебе,  как на духу,  большое счастье для меня видеть эту девушку, но
легче было бы мне броситься на все шведские полчища, нежели явиться сейчас
перед ней,  -  ведь не знает она добрых моих намерений и  почитает меня за
изменника.
     - Коли хочешь,  я могу за ними кого-нибудь другого послать,  Харлампа
или Мелешко.
     - Нет! Лучше уж я сам поеду... Да и Харламп ранен.
     - Вот   и  отлично,  Харлампа  я  хотел  послать  вчера  за  хоругвью
Володы"вского,  чтобы он принял над нею начальство,  а в случае нужды и  к
повиновению  принудил,  да неумелый он человек,  даже собственных людей не
мог удержать.  Ни к чему мне такие.  Так  поезжай  сперва  за  мечником  и
девушкой,  а потом уж к хоругвям. В крайности крови не жалей, ибо нам надо
показать шведам,  что у нас сила и мы не испугаемся мятежа.  Полковников я
сейчас же отправлю под стражей;  надеюсь, Понтус де ла Гарди почтет это за
доказательство моей искренности.  Мелешко их проводит.  Тяжело все идет на
первых порах! Тяжело! Я уж вижу, что половина Литвы встанет против меня.
     - Все это пустое,  ясновельможный князь!  У  кого совесть чиста,  тот
никого не испугается.
     - Я  надеялся,  что хоть Радзивиллы все примут мою сторону,  а ты вот
погляди, что пишет мне князь кравчий из Несвижа.
     Гетман протянул Кмицицу письмо от Казимежа Михала.
     Кмициц пробежал письмо глазами.
     - Кабы не  знал я  твоих намерений,  подумал бы,  что  это честнейший
человек на свете. Дай бог ему добра! Я говорю то, что думаю.
     - Поезжай уж! - с легким нетерпением сказал князь.