Кончив рыть шанцы и  охранив Кейданы от внезапного нападения,  Кмициц
не  мог больше откладывать поездку в  Биллевичи за  россиенским мечником и
Оленькой,  тем более что от  князя он  получил прямой приказ привезти их в
Кейданы.  И все же пан Анджей тянул с отъездом, а когда отправился наконец
в путь во главе полусотни драгун, такая тревога охватила его, будто шел он
навстречу собственной гибели.  Он чувствовал, что не ждет его там ласковый
прием,  и  трепетал при одной мысли о том,  что шляхтич может даже оказать
вооруженное сопротивление, и тогда придется прибегнуть к силе.
     Он принял решение сперва упрашивать и уговаривать. А чтобы приезд его
никак не был похож на вооруженное нападение,  он оставил драгун в  корчме,
расположенной в полуверсте от деревни и в версте от усадьбы мечника, а сам
с  одним только вахмистром и  стремянным,  двинулся вперед,  отдав приказ,
чтобы карету, приготовленную на всякий случай, прислали немного погодя.
     Был послеполуденный час,  и солнце уже сильно клонилось к закату;  но
день  после ненастной ночи  стоял прекрасный,  и  небо  было чистое;  лишь
кое-где  на  западе  кудрявились розовые  облачка,  медленно  спускаясь за
окоем,  будто отара овец,  уходящая с  поля.  Кмициц ехал  через деревню с
бьющимся сердцем и  с тем беспокойством,  с каким татарин въезжает впереди
отряда в  деревню,  озираясь по  сторонам,  не спрятались ли где в  засаде
вооруженные люди.  Но  три  всадника не  привлекли ничьего внимания,  одни
только босые  деревенские мальчишки улепетывали с  дороги от  лошадей,  да
крестьяне,  завидев красивого офицера,  снимали шапки и  кланялись ему  до
земли. А он ехал вперед, пока, миновав деревню, не увидел усадьбу - старое
гнездо   Биллевичей,   с   обширными  садами   позади,   которые  тянулись
далеко-далеко, до заливных лугов.
     Кмициц убавил тут  ходу  и  стал разговаривать сам  с  собою;  видно,
ответы готовил на вопросы,  а  сам тем временем задумчивым взором окидывал
поднимавшиеся перед ним  строения.  Это  не  был дворец магната;  однако с
первого же взгляда можно было догадаться, что живет здесь довольно богатый
шляхтич.  Сам дом,  выходивший задом в сад,  а лицом обращенный на дорогу,
был огромный, но деревянный. Сосновые стены потемнели от старости, так что
оконные стекла на их фоне казались совсем белыми.  Над срубом громоздилась
огромная кровля с  четырьмя дымовыми трубами посредине и двумя голубятнями
по краям. Целые тучи белых голубей кружили над кровлей, то взмывая с шумом
вверх, то спускаясь, словно снежные хлопья, на черные гонты, то трепыхаясь
вокруг столбов крыльца.
     Это  крыльцо,   украшенное  щитом  с  гербами  Биллевичей,   нарушало
соразмерность частей,  так как расположилось оно не  посредине,  а  сбоку.
Видно,  прежде дом был поменьше, потом сделали с одной стороны пристройку,
но  и  пристройка с  течением  времени  тоже  потемнела  и  ничем  уже  не
отличалась  от   основного  строения.   Два   бесконечно  длинных   крыла,
примыкавших к дому,  тянулись по обе его стороны, образуя как бы два плеча
подковы.
     В  этих боковых крыльях были покои,  которые во время больших съездов
отводились для  гостей,  кухни,  кладовые,  каретные  сараи,  конюшни  для
лошадей,  которых хозяева любили иметь под рукой,  помещенья для служащих,
челяди и надворных казаков.
     Посреди  обширного двора  росли  старые  липы  с  гнездами аистов  на
вершинах;  внизу,  между деревьев, сидел на привязи медведь. Два колодца с
журавлями по бокам двора и распятие между двумя копьями у въезда дополняли
картину этого  обиталища богатого шляхетского рода.  По  правую сторону от
дома  поднимались среди  густых  лип  соломенные кровли  риг,  коровников,
овчарен и амбаров.
     Кмициц въехал в ворота с распахнутыми настежь обеими створами, словно
руками  шляхтича,  готового  заключить в  объятия  гостя.  Тотчас  легавые
собаки,  бродившие по  двору,  возвестили лаем  о  прибытии  чужих,  и  из
бокового крыла выбежало двое слуг, чтобы подержать лошадей.
     В  ту же минуту в  дверях дома показалась женская фигура,  в  которой
Кмициц тотчас признал Оленьку.  Сердце забилось у него еще сильнее; бросив
слуге поводья, обнажив голову, он направился к крыльцу, держа в одной руке
саблю, а в другой шапку.
     Прикрывая ладонью глаза от лучей заходящего солнца,  Оленька постояла
минуту,  как  чудное видение,  и  вдруг исчезла,  словно потрясенная видом
приближавшегося гостя.
     "Плохо дело! - подумал пан Анджей. - Прячется она от меня".
     Горько стало у  него на  душе,  тем  более что яркий солнечный закат,
весь  вид  этой  усадьбы и  покой,  разлитый кругом,  за  минуту до  этого
наполнили его сердце надеждой,  хотя пан Анджей,  быть может, и не отдавал
себе в этом отчета.
     Мнилось ему,  будто это он въезжает в усадьбу невесты, которая примет
его с блистающим от счастья взором и краской смущения на ланитах.
     Чары развеялись. Едва только завидев его, она исчезла, точно злой дух
явился перед ней,  а вместо нее вышел навстречу мечник с лицом неспокойным
и мрачным.
     Кмициц поклонился.
     - Давно уже  хотел я,  -  начал он,  -  приехать к  тебе  с  повинной
головою,  да время тревожное: как ни хотелось мне, не смог я сделать этого
раньше.
     - Премного тебе,  пан,  благодарен,  прошу в покои, - ответил мечник,
поглаживая чуб,  что он делал обычно в  замешательстве или нерешимости.  И
дал гостю дорогу, пропуская его вперед.
     Кмициц чинился минуту,  не  хотел входить первым,  оба  они кланялись
друг другу на пороге дома; наконец пан Анджей сделал шаг вперед, и оба они
вошли в покой.
     Там сидели два шляхтича:  один,  мужчина в цвете сил, был пан Довгирд
из  Племборга,  ближайший  сосед  Биллевичей,  другой  -  пан  Худзинский,
арендатор из Эйраголы. Кмициц заметил, что оба они изменились в лице, едва
услышав его имя,  и оба взъерошились, как псы, завидевшие волка; он бросил
на них вызывающий взгляд и решил делать вид, что не замечает их.
     Воцарилось тягостное молчание.
     Пан  Анджей кусал усы,  начиная терять терпение,  гости исподлобья на
него поглядывали, а мечник все гладил свой чуб.
     - Выпей,  пан,  с нами по чарочке убогого шляхетского меду,  - сказал
наконец он, показывая на сулейку и чары. - Прошу! Прошу!
     - Выпью с тобою, милостивый пан! - жестко ответил Кмициц.
     Довгирд и Худзинский засопели, сочтя это за выражение пренебрежения к
своим особам;  но в доме друга не пожелали сразу затевать ссору,  да еще с
забиякой,  снискавшим страшную  славу  во  всей  Жмуди.  Однако  они  были
уязвлены этим пренебрежением.
     Тем  временем мечник хлопнул в  ладоши и,  когда явился слуга,  велел
подать четвертую чару, затем наполнил ее, поднес к губам свою и сказал:
     - За твое здоровье! Рад видеть тебя в моем доме.
     - Я был бы очень рад, когда бы так оно было!
     - Гость - это гость... - нравоучительно промолвил мечник.
     Через  минуту,   почувствовав,   видно,  что  как  хозяин  он  должен
поддержать разговор, спросил:
     - Что слышно в Кейданах? Как здоровье пана гетмана?
     - Плохо,  пан мечник,  - ответил Кмициц,  - да и трудно ждать,  чтобы
было лучше в столь тревожное время. Много у князя забот и огорчений.
     - Надо думать! - уронил Худзинский.
     Кмициц минуту поглядел на  него,  затем  снова обратился к  мечнику и
продолжал:
     - Князь,  которому всемилостивейший король  шведский посулил auxilia,
хотел  не  мешкая двинуться на  врага под  Вильно и  отомстить за  еще  не
остывшее пепелище.  Ты,  верно,  знаешь,  груда развалин осталась нынче от
Вильно.  Семнадцать  дней  горел  город.  Рассказывают,  одни  только  ямы
подвалов чернеют, из которых все еще тянет гарью...
     - Беда! - сказал мечник.
     - Да,  беда,  и  уж  коли нельзя было отвратить ее,  то надо покарать
врагов и  обратить в такое же пепелище их столицу.  И час возмездия был бы
уже  близок,  когда бы  не  смутьяны,  которые,  не  веря  самым достойным
намерениям доблестного пана  гетмана,  окричали  его  изменником и  вместо
того,  чтобы идти с ним на врага, оказывают ему вооруженное сопротивление.
Не  диво,  что князь,  коего бог предназначил для великих свершений,  стал
слаб  здоровьем,  -  видит  он,  что  злоба  людская все  новые  чинит ему
impedimenta*, из-за которых может погибнуть все предприятие. Лучшие друзья
обманули князя,  те,  на  кого он больше всего надеялся,  покинули его или
предались врагам.
     _______________
          * Препятствия, помехи (лат.).

     - Сбылось над ним! - сурово произнес мечник.
     - Тяжело страждет от этого князь, - продолжал Кмициц. - Я сам слышал,
как он говорил: "Знаю, что и достойные люди худо обо мне думают, но почему
же не приедут они в  Кейданы,  почему не скажут открыто в  глаза,  что они
имеют против меня, почему не хотят меня выслушать?"
     - Кого же это князь имеет ввиду? - спросил мечник.
     - В  первую  голову  тебя,  милостивый пан,  ибо  князь,  особо  тебя
почитая, подозревает, однако, что и ты в стане его недругов...
     Мечник  стал  поспешно  гладить  свою  чуприну;  поняв  наконец,  что
разговор принимает неожиданный оборот, он хлопнул в ладоши.
     В дверях показался слуга.
     - Ты что, не видишь, что темнеет? Света! - крикнул мечник.
     - Видит бог,  -  продолжал Кмициц,  -  сам я  хотел приехать к тебе с
повинной,  но прибыл нынче по приказу князя,  который и  сам собрался бы в
Биллевичи, да пора неподходящая...
     - Слишком много чести! - сказал мечник.
     - Не  говори так,  пан  мечник,  обыкновенное это  дело,  что  соседи
навещают друг друга, да нет у князя минуты свободной, вот он и сказал мне:
"Прощенья попроси у  Биллевича за то,  что сам я не могу приехать,  скажи,
пусть приезжает ко  мне со  своей родичкой,  да только немедля,  потому не
знаю я, где буду завтра или послезавтра". Вот и приехал я, пан, звать тебя
в гости,  очень рад,  что вы с панной Александрой в добром здравии; я ее в
дверях видел,  когда приехал сюда, но только пропала она тотчас, как туман
на лугу.
     - Да, - подтвердил мечник, - я сам ее послал посмотреть, кто приехал.
     - Жду ответа, пан мечник! - сказал Кмициц.
     В  эту минуту слуга внес светильник и  поставил его на  стол,  и  при
свечах стало видно, какое растерянное у мечника лицо.
     - Большая это честь для меня, - пробормотал он, - да... вот... сейчас
не могу... Видишь, пан, гости у меня... Ты уж попроси у князя прощения...
     - Ну, гости не помеха, - сказал Кмициц, - они князю уступят.
     - У нас самих есть язык,  сами можем за себя ответить!  -  вмешался в
разговор Худзинский.
     - Не станем ждать,  покуда за нас решат дело!  -  прибавил Довгирд из
Племборга.
     - Вот видишь,  пан мечник,  - сказал Кмициц, делая вид, что принимает
за  чистую монету сердитые слова шляхтичей,  -  я  знал,  что они кавалеры
политичные. А чтобы их не обидеть, прошу и их от имени князя в Кейданы.
     - Слишком много чести! - ответили оба шляхтича. - У нас дела.
     Кмициц бросил на них странный взгляд,  а потом сказал холодно,  точно
обращаясь к кому-то постороннему:
     - Когда князь просит, отказываться нельзя!
     При этих словах шляхтичи вскочили со стульев.
     - Стало быть хочешь заставить? - спросил мечник.
     - Пан мечник,  - с живостью ответил Кмициц, - гости поедут, хотят они
этого или не хотят, потому что мне так заблагорассудилось; но с тобою я не
хочу прибегать к силе и покорнейше прошу исполнить волю князя. Я на службе
и  получил  приказ  привезти тебя;  но  пока  не  потеряю  всякую  надежду
уговорить тебя,  буду просить сделать это по доброй воле!  И клянусь тебе,
волос у  тебя там с  головы не упадет.  Князь желает поговорить с  тобою и
желает,  чтобы в это смутное время, когда даже мужики собираются в шайки и
грабят с  оружием в руках,  ты поселился в Кейданах.  Вот и весь разговор!
Будут тебя там принимать как гостя и друга, даю тебе слово кавалера!
     - Я протестую как шляхтич! - сказал мечник. - Закон мне защита!
     - И сабли! - крикнули Худзинский и Довгирд.
     Кмициц  засмеялся,   но  тут  же,   нахмурясь,  сказал,  обращаясь  к
шляхтичам:
     - Спрячьте ваши сабли,  не то велю обоих поставить у риги и -  пулю в
лоб!
     Шляхтичи струсили,  переглянулись,  посмотрели на Кмицица,  а  мечник
крикнул:
     - Неслыханное насилие над шляхетской вольностью и привилеями!
     - Никакого насилия не будет,  коли ты,  пан,  согласишься  по  доброй
воле,  - возразил Кмициц. - И вот тебе доказательство: я оставил в деревне
драгун,  сюда один приехал,  чтобы позвать тебя как соседа  к  соседу.  Не
отказывайся же,  время нынче такое,  что трудно отказ принять во внимание.
Сам князь попросит у тебя прощения,  и будь уверен, примут тебя как соседа
и друга.  Ты и то пойми, когда бы дело обстояло иначе, пуля в лоб для меня
была бы стократ легче,  нежели ехать сюда за тобой. Покуда я жив, волос не
упадет   у  Биллевичей  с  головы.  Подумай,  пан,  кто  я,  вспомни  пана
Гераклиуша,  его завещание,  и сам рассуди,  мог ли князь  гетман  выбрать
меня, когда бы таил умысел против вас?
     - Так почему же  он  прибегает к  насилию,  почему я  должен ехать по
принуждению?  Как могу я  верить ему,  коли вся Литва кричит о том,  что в
Кейданах стонут в неволе достойные граждане?
     Кмициц вздохнул с  облегчением,  по голосу и  речам мечника он понял,
что тот начинает колебаться.
     - Пан  мечник!  -  сказал он,  повеселев.  -  Между  добрыми соседями
принуждение часто берет initium*.  Когда ты  приказываешь снять у  доброго
гостя  колеса  с  брички  и  запираешь  кузов  в  амбаре,   разве  это  не
принуждение?  Когда заставляешь дорогого гостя пить,  хоть вино у него уже
носом льется,  разве это не принуждение?  А ведь тут дело такое,  что коли
мне и связать тебя придется и везти в Кейданы связанного, с драгунами, так
и  то  для твоей же  пользы.  Ты  только подумай:  взбунтовавшиеся солдаты
бродят   повсюду  и   творят  беззакония,   мужики  собираются  в   шайки,
приближаются шведские войска,  а  ты  надеешься,  что  в  этом  пекле тебе
удастся уберечься от беды,  что не сегодня,  так завтра, не те, так другие
не учинят на тебя наезда, не ограбят, не сожгут, не посягнут на твое добро
и  на  тебя самого?  Что же,  по-твоему,  Биллевичи -  крепость?  Ты  что,
оборонишься тут?  Чего  тебе  князь  желает?  Безопасности,  ибо  только в
Кейданах ничто  тебе  не  угрожает,  а  тут  останется княжеский гарнизон,
который как зеницу ока будет стеречь твое добро от солдат-своевольников, и
коли у тебя хоть одни вилы пропадут, бери все мое добро, пользуйся.
     _______________
          * Начало (лат.).

     Мечник заходил по комнате.
     - Могу ли я верить твоим словам?
     - Как Завише(*)! - ответил Кмициц.
     В  эту минуту в  комнату вошла панна Александра.  Кмициц стремительно
бросился к ней,  но,  вспомнив о том,  что произошло в Кейданах,  и увидев
холодное ее лицо, замер на месте и только в молчании издали ей поклонился.
     Мечник остановился перед нею.
     - Придется нам ехать в Кейданы, - сказал он.
     - Это зачем? - спросила она.
     - Князь гетман просит...
     - Покорнейше просит! По-добрососедски! - перебил его Кмициц.
     - Да,  покорнейше просит!  - с горечью продолжал мечник. - Но коль не
поедем  по  доброй  воле,  так  этот  кавалер  имеет  приказ  окружить нас
драгунами и взять силой.
     - Не приведи бог, чтоб до этого дошло дело! - воскликнул Кмициц.
     - Ну не говорила ли я тебе, дядя, - сказала мечнику панна Александра,
- бежим отсюда подальше, не оставят нас тут в покое. Вот и сбылось!
     - Что делать?  Что делать?  Разве пойдешь против силы!  -  воскликнул
мечник.
     - Да,  -  сказала панна Александра,  - но в этот презренный дом мы не
должны ехать по доброй воле. Пусть берут нас разбойники, вяжут и везут! Не
мы  одни  будем  терпеть  преследования,  не  нас  одних  настигнет  месть
изменников;  но пусть знают они, что для нас лучше смерть, нежели позор! -
Она повернулась тут с выражением крайнего презрения к Кмицицу: - Вяжи нас,
пан офицер или пан палач, и с драгунами вези, иначе мы не поедем!
     Кровь ударила в лицо Кмицицу,  казалось, он вот-вот вспыхнет страшным
гневом, однако он совладал с собою.
     - Ах,  панна  Александра!  -  воскликнул  он  сдавленным от  волнения
голосом.  Ненавистен  я  тебе,  коль  скоро  ты  хочешь  сделать  из  меня
разбойника, изменника и насильника. Пусть бог рассудит, кто из нас прав: я
ли,  служа гетману,  или ты, обращаясь со мной как с собакой. Бог дал тебе
красоту,  но сердце дал каменное и  неукротимое.  Ты сама рада помучиться,
только бы  кому-нибудь причинить еще горшие муки.  Никакой меры не  знаешь
ты,  панна Александра,  клянусь богом, никакой меры не знаешь, а ни к чему
это!
     - Правильно девка говорит!  -  воскликнул мечник, который сразу вдруг
набрался храбрости.  -  Не  поедем мы  по доброй воле!  Бери нас,  пан,  с
драгунами!
     Но  Кмициц и  не  смотрел на него,  так возмущен он был,  так глубоко
уязвлен.
     - Любо тебе мучить людей,  -  продолжал он,  обращаясь к Оленьке. - И
изменником ты меня без суда окричала,  не выслушав моих оправданий, не дав
мне слова сказать в свою защиту.  Что ж,  будь по-твоему!  Но в Кейданы ты
поедешь...  по доброй ли воле, против ли воли - все едино! Там обнаружатся
мои намерения,  там ты узнаешь,  справедливо ли меня обидела,  там совесть
скажет тебе,  кто из  нас чьим был палачом!  Иной мести я  не хочу!  Бог с
тобою,  но этой мести я жажду.  И ничего больше я от тебя не хочу,  потому
что гнула ты лук,  покуда не сломила его! Змея сидит под твоей красою, как
под цветком! Бог с тобой! Бог с тобой!
     - Мы не поедем! - еще решительнее повторил мечник.
     - Ей-ей,  не  поедем!  -  крикнули пан Худзинский из  Эйраголы и  пан
Довгирд из Племборга.
     Тут Кмициц повернулся к  ним,  он был уже страшно бледен,  гнев душил
его, и зубы щелкали, как в лихорадке.
     - Эй,  вы!  - проговорил он. - Эй, вы! Только попробуйте мне! Конский
топот слышен, драгуны мои едут! Попробуй только пикни кто, что не поедет!
     И в самом деле за окном слышался топот многих всадников. Все увидели,
что спасения нет, а Кмициц сказал:
     - Панна! Через пять минут ты будешь в коляске, не то дяденька получит
пулю в лоб!  -  Видно,  дикий гнев все больше овладевал им,  потому что он
крикнул вдруг так, что стекла задребезжали в окнах: - В дорогу!
     Но в  то же мгновение тихо отворилась дверь из сеней,  и чей-то чужой
голос спросил:
     - А куда это, пан кавалер?
     Все  окаменели от  изумления,  и  все  взоры обратились на  дверь,  в
которой стоял маленький человечек в панцире и с саблей наголо.
     Кмициц попятился на шаг, точно увидел приведение.
     - Пан... Володы"вский - крикнул он.
     - К твоим услугам! - ответил маленький человечек.
     И  шагнул на средину комнаты;  за ним вошли толпой Мирский,  Заглоба,
оба Скшетуские, Станкевич, Оскерко и Рох Ковальский.
     - Ха-ха!  - рассмеялся Заглоба. - Казак татарина поймал, ан, на аркан
ему попал.
     - Кто  бы  вы  ни  были,   рыцари,  -  обратился  к  вошедшим  мечник
россиенский,  -  спасите гражданина,  которого, вопреки закону, рождению и
званию,   хотят  арестовать  и  заключить  в  темницу.   Спасите,  братья,
шляхетскую вольность!
     - Не бойся, пан! - ответил ему Володы"вский. - Драгуны этого кавалера
уже связаны, и не тебе теперь нужно спасение, а ему.
     - А больше всего нужен ему ксендз! - прибавил Заглоба.
     - Пан кавалер, - обратился Володы"вский к Кмицицу. - Нет тебе со мною
удачи, в другой уже раз стою я на твоей дороге. Не ждал ты меня?
     - Нет! - ответил Кмициц. - Я думал, ты в руках князя.
     - Ушел я из его рук... И ты знаешь, лежит мой путь туда, на Подляшье.
Но довольно об этом.  Когда ты первый раз похитил эту панну, я вызвал тебя
драться на саблях, верно?
     - Да! - ответил Кмициц и невольно поднес к голове руку.
     - Теперь дело другое.  Тогда ты  был  просто забияка,  а  такие среди
шляхты часто встречаются;  позорное это дело,  но не последнее. Сегодня ты
недостоин уже того, чтобы честный человек выходил с тобой на поединок.
     - Это почему же? - спросил Кмициц. И поднял гордую голову, и устремил
на Володы"вского взор.
     - Потому что  ты  изменник и  отступник,  -  ответил Володы"вский,  -
потому что  ты,  как палач,  вырезал честных солдат,  которые выступили на
защиту отчизны,  потому что  по  вашей  вине  несчастная страна стонет под
новым игом!  Короче говоря:  выбирай смерть,  ибо,  видит бог, пришел твой
смертный час.
     - По какому праву вы хотите судить меня и казнить? - спросил Кмициц.
     - Э, пан, - прервал его сурово Заглоба, - чем нас о праве спрашивать,
читай лучше молитву.  А коли есть у тебя что сказать в свою защиту, говори
скорее,  потому живой души не  найдешь,  которая бы  за  тебя заступилась.
Слыхал  я,  заступилась однажды  за  тебя  эта  вот  панна,  умолила  пана
Володы"вского, чтобы отпустил тебя, но после того, что ты теперь совершил,
верно, и она за тебя не заступится.
     Все взоры невольно обратились на панну Биллевич,  лицо которой в  эту
минуту было как каменное.  Она стояла неподвижно,  потупя взор,  холодная,
спокойная, но не сделала ни шагу, не сказала ни слова.
     Тишину нарушил голос Кмицица:
     - Я у этой панны не прошу защиты!
     Панна Александра молчала.
     - Сюда! - крикнул Володы"вский, повернувшись к двери.
     Раздались тяжелые шаги,  которым мрачно  вторил звон  шпор,  и  шесть
человек солдат с Юзвой Бутрымом во главе вошли в покой.
     - Взять его! - скомандовал Володы"вский. - Вывести за деревню, и пулю
в лоб!
     Тяжелая рука Бутрыма сжала ворот Кмицица,  за  нею две другие сделали
то же.
     - Вели отпустить. Нечего тащить меня, как собаку! - сказал пан Анджей
Володы"вскому. - Я сам пойду.
     Маленький рыцарь кивнул солдатам, те тотчас отпустили пана Анджея, но
окружили его;  он вышел спокойно,  не говоря никому ни слова, шепча только
про себя молитву.
     Панна  Александра  тоже  вышла  в  противоположную дверь,  ведущую  в
дальние покои.  Она  прошла один  покой,  другой,  вытягивая перед собою в
темноте руки;  и  вдруг  голова у  нее  закружилась,  дыхание стеснилось в
груди, и она замертво повалилась на пол.
     А  в  первом  покое  некоторое время  царило немое  молчание;  тишину
прервал наконец мечник россиенский.
     - Ужели нет для него пощады? - спросил он.
     - Жаль мне его! - ответил Заглоба. - Решительно пошел он на смерть!
     - Он расстрелял человек двадцать хорунжих из моей хоругви, - вмешался
Мирский, - кроме тех, которых уложил в бою.
     - И  из  моей!  -  прибавил Станкевич.  -  А  людей Невяровского всех
изрубил до последнего.
     - Наверно, Радзивилл ему приказал, - сказал Заглоба.
     - Вы навлечете на меня месть Радзивилла! - заметил мечник.
     - Тебе,  пан, надо бежать. Мы едем на Подляшье, там против изменников
поднялись хоругви, вот вы и собирайтесь сейчас с нами. Другого выхода нет.
Вы можете укрыться в  Беловежской пуще,  где живет родич пана Скшетуского,
королевский ловчий. Там вас никто не найдет.
     - Но пропадет мое добро.
     - Речь Посполитая все тебе воротит.
     - Пан Михал, - сказал вдруг Заглоба, - пойду-ка я взгляну, не было ли
у этого несчастного каких-нибудь приказов гетмана.  Помните, что я нашел у
Роха Ковальского?
     - Скачи,  пан,  на коне.  Время еще есть,  а  то потом бумаги будут в
крови.  Я нарочно велел вывести его за деревню,  чтобы панна не испугалась
треска мушкетов, - женщины народ нежный, пугливый.
     Заглоба вышел,  и  через минуту послышался топот коня,  на котором он
ускакал.
     - А что делает твоя родичка? - обратился к мечнику Володы"вский.
     - Молится, наверно, за душу, которая предстает судилищу Христову...
     - Вечная память ему!  - сказал Ян Скшетуский. - Не служи он по доброй
воле Радзивиллу,  я  бы первый за него заступился;  мог же он хоть душу не
продавать Радзивиллу, если уж не хотел встать на защиту отчизны.
     - Да! - произнес Володы"вский.
     - Виноват он и заслужил свою участь! - сказал Станислав Скшетуский. -
Но  лучше бы  на его месте был Радзивилл или Опалинский!  Ох,  уж этот мне
Опалинский!
     - Велика его вина,  -  вмешался в разговор Оскерко,  -  и лучшее тому
доказательство,  что даже у девушки,  которая была его невестой, слова для
него не нашлось.  Видел я,  как она терзалась, а ведь молчала, да и как же
заступаться за изменника?!
     - А  любила она его когда-то  всем сердцем,  я  это знаю!  -  заметил
мечник.  - Позвольте мне пойти посмотреть, что с нею, тяжкое это испытание
для девушки.
     - Собирайся,  пан, в дорогу! - крикнул маленький рыцарь. - Как только
лошади отдохнут, мы тотчас тронемся в путь. Слишком близко отсюда Кейданы,
а Радзивилл уже, наверно, туда вернулся.
     - Ладно! - сказал шляхтич. И вышел из покоя.
     Через минуту раздался его пронзительный крик. Рыцари бросились на его
голос,  не понимая,  что могло случиться,  прибежали слуги со свечами; все
они  увидели мечника с  Оленькой на  руках,  которую он  нашел лежащей без
памяти на полу.
     Володы"вский подбежал,  чтобы помочь старику,  и  они  вдвоем уложили
девушку,  не  подававшую признаков  жизни,  на  софу.  Стали  приводить  в
чувство. Прибежала старая ключница с сердечными каплями, и девушка открыла
наконец глаза.
     - Вам тут делать нечего,  - сказала рыцарям старуха. - Ступайте в тот
покой, а мы уж тут сами справимся.
     Мечник увел гостей.
     - Лучше бы этого не было,  - говорил обеспокоенный хозяин. - Вы могли
забрать  с  собой  этого  несчастного  и  пристрелить его  не  у  меня,  а
где-нибудь по дороге.  Как же теперь ехать,  как бежать, когда девушка еле
жива? Того и гляди совсем расхворается.
     - Так уж оно сталось, - сказал Володы"вский. - Усадим панну в карету,
потому что  бежать вам  надо  непременно,  ведь месть Радзивилла никого не
щадит.
     - Может  статься,   и  панна  скоро  придет  в  себя?  -  заметил  Ян
Скшетуский.
     - Удобная карета готова и уже запряжена,  Кмициц ее привез с собою, -
сказал Володы"вский.  -  Поди,  пан  мечник,  скажи панне Александре,  как
обстоит дело,  и  про то скажи ей,  что медлить нельзя,  пусть соберется с
силами.  Нам  непременно надо уехать,  а  то  к  утру сюда могут нагрянуть
радзивилловцы.
     - Это верно! - промолвил мечник. - Пойду скажу ей!
     Он  вышел  и  через некоторое время вернулся с  Оленькой,  которая не
только успела оправиться,  но  была  уже  одета в  дорогу.  Только лицо ее
пылало, и глаза лихорадочно блестели.
     - Едем, едем! - повторила она, войдя в покой.
     Володы"вский на минуту вышел в сени,  чтобы послать людей за каретой,
а когда он вернулся, все стали собираться в дорогу.
     Спустя четверть часа за окнами раздался стук колес и конский топот по
булыжникам, которыми был вымощен двор у крыльца.
     - Едем! - сказала Оленька.
     - В путь! - воскликнули офицеры.
     Внезапно дверь распахнулась настежь,  и Заглоба,  как бомба, влетел в
комнату.
     - Я остановил расстрел! - крикнул он.
     Оленька мгновенно побелела как стена,  казалось, она снова упадет без
чувств; однако никто этого не заметил, все взоры были обращены на Заглобу,
который пыхтел, как кит, силясь перевести дух.
     - Ты,  пан,  остановил казнь?  - с удивлением спросил Володы"вский. -
Это почему же?
     - Почему?..  Дай  дух  перевести...  А  потому,  что,  не  будь этого
Кмицица,  не будь этого достойного кавалера, все мы, присутствующие здесь,
висели бы  со  вспоротым брюхом на  кейданских деревьях!  Уф!..  Мы хотели
убить нашего благодетеля! Уф!..
     - Как так? - крикнули все хором.
     - Как так? А вот прочитайте это письмо, в нем вы найдете ответ.
     С  этими  словами  Заглоба  протянул Володы"вскому письмо;  тот  стал
читать,  поминутно прерывая чтение и поглядывая на товарищей:  это было то
самое письмо,  в котором Радзивилл с горечью упрекал Кмицица за то, что по
настойчивому его заступничеству он не казнил их в Кейданах.
     - Ну как? - всякий раз повторял в перерыве Заглоба.
     В конце письма Радзивилл, как известно, приказывал привезти в Кейданы
мечника и Оленьку.  Пан Анджей,  видно, потому и имел при себе это письмо,
что хотел, если понадобится, показать его мечнику; однако дело до этого не
дошло.
     Не оставалось ни тени сомнения, что, не будь Кмицица, оба Скшетуские,
Володы"вский и  Заглоба были бы безо всякой пощады убиты в  Кейданах сразу
же после заключения известного договора с Понтусом де ла Гарди.
     - Друзья,  -  сказал  Заглоба,  -  если  вы  и  теперь  прикажете его
расстрелять, клянусь богом, брошу вас, знать вас тогда не хочу!
     - Об этом и разговору нет, - ответил Володы"вский.
     - Ах!  -  воскликнул Скшетуский, хватаясь за голову. - Какое счастье,
что отец не стал возвращаться к  нам с  письмом,  а прочитал его тут же на
месте.
     - Ты, пан, видно, в темя не колочен! - воскликнул Мирский.
     - Ну, каково! - воскликнул Заглоба. - Всяк на моем месте первым делом
бросился бы к  вам читать письмо,  а молодцу тем временем набили бы голову
свинцом.  Но когда мне принесли бумагу,  которую нашли при нем, меня будто
осенило,  да и  очень я  от природы любопытен.  Двое солдат с фонарями шли
впереди и уж были на лугу.  Я им и говорю: "А ну-ка посветите мне, погляжу
я, что тут написано..." И давай читать. Верите, в глазах у меня потемнело,
будто кто по лысине кулаком меня ахнул. "Ради Христа, говорю, пан кавалер,
да  почему же ты не показал это письмо?"  А  он мне на это:  "Не захотел!"
Такой дьявол гордый даже в минуту смерти.  Ну,  бросился я к нему на шею и
давай его обнимать! "Голубчик! - говорю. - Да когда бы не ты, давно бы нас
воронье сглодало!" Велел его назад вести, а сам чуть коня не загнал, чтобы
вам поскорее все рассказать! Уф!..
     - Удивительный человек, видно, в нем одинаково что добра, что худа, -
сказал Станислав Скшетуский. - Если бы такие не захотели...
     Но  не  успел он  кончить,  как дверь распахнулась,  и  солдаты ввели
Кмицица.
     - Ты свободен, пан кавалер, - обратился к пану Анджею Володы"вский, -
и  покуда мы  живы,  ни  один из  нас не посягнет на твою жизнь.  Какой же
отчаянный ты человек,  что сразу не показал нам это письмо!  Мы бы тебя не
стали трогать!  - Затем он обратился к солдатам: - Ступайте, всем садиться
на конь!
     Солдаты ушли,  и пан Анджей остался один посреди покоя. Лицо его было
спокойно,  но  мрачно;  не без кичливости смотрел он на стоявших перед ним
офицеров.
     - Ты свободен!  -  повторил Володы"вский.  - Можешь идти куда хочешь,
даже к  Радзивиллу воротиться,  хоть и больно нам смотреть на благородного
рыцаря, который помогает изменнику против отчизны.
     - Ты,  пан,  прежде хорошенько подумай,  -  ответил Кмициц, - заранее
предупреждаю, что ворочусь я только к Радзивиллу!
     - Чтоб его гром убил, этого кейданского тирана! - воскликнул Заглоба.
- Присоединяйся ты лучше к нам.  Будешь нам товарищем и любезным другом, а
родина-мать простит тебе твои вины!
     - Ни за что!  -  с силою сказал Кмициц.  -  Бог рассудит,  кто вернее
служит отчизне, вы ли, начиная на свой страх смуту, я ли, служа господину,
который один  только может  спасти несчастную Речь  Посполитую.  Идите  вы
своей дорогой, я пойду своей! Не время наставлять вас на путь истинный, да
и  напрасный был бы  это труд;  но от всей души говорю вам:  это вы губите
отчизну,  это  вы  преграждаете ей  путь  ко  спасению.  Я  не  назову вас
изменниками,  ибо  знаю,  что  намерения у  вас  благородные,  но  что  же
получается:  отчизна тонет,  Радзивилл протягивает ей  руку,  а  вы мечами
колете эту руку и  в  ослеплении почитаете изменниками и его,  и всех тех,
кто становится на его сторону.
     - Ей-богу!  - воскликнул Заглоба. - Когда бы я не видел, как смело ты
шел на смерть,  я бы подумал,  что ум у тебя от страха помутился.  Кому ты
присягал  на  верность:  Радзивиллу или  Яну  Казимиру?  Швеции  или  Речи
Посполитой? Совсем ты ум потерял!
     - Я знал, что напрасный это труд наставлять вас! Будьте здоровы!
     - Погоди!  -  сказал Заглоба.  -  Дело  ведь важное.  Скажи мне,  пан
кавалер,  не обещал ли тебе Радзивилл пощадить нас, когда ты просил его об
этом в Кейданах?
     - Обещал!  - ответил Кмициц. - Вы на время войны должны были остаться
в Биржах.
     - Так погляди же, каков он, твой Радзивилл, который предает не только
отчизну, не только короля, но и собственных слуг. Вот письмо к биржанскому
коменданту, я нашел его у офицера, который командовал конвоем. Читай!
     С этими словами Заглоба протянул Кмицицу письмо гетмана. Тот взял его
и  стал пробегать глазами:  по  мере того как  он  читал,  краска стыда за
своего вождя все сильнее бросалась ему в  лицо.  Внезапно он смял письмо и
бросил наземь.
     - Будьте здоровы!  -  сказал он.  - Лучше было мне погибнуть от ваших
рук!
     И вышел вон.
     - Трудное  дело  с   ним,   -   заговорил  после  минутного  молчания
Скшетуский.  -  Как турок верит в  своего Магомета,  так он верит в своего
Радзивилла.  Я  и сам думал,  как вы,  что он служит ему из корысти или из
честолюбия. Нет! Человек он неплохой, но заблуждается.
     - Если он и поклонялся доселе своему Магомету,  - заметил Заглоба,  -
так я  дьявольски  подорвал  у  него  эту  веру.  Видали,  как  его  всего
передернуло,  когда он прочитал письмо.  Много шуму будет у них, потому он
не то что на Радзивилла,  на самого сатану готов броситься. Клянусь богом,
так  я  рад,  что спас его от смерти,  что,  подари мне кто табун турецких
скакунов, и то бы так не обрадовался.
     - Это верно,  -  сказал мечник,  -  что тебе обязан он жизнью,  тут и
спорить нечего.
     - Бог с ним!  -  сказал Володы"вский.  -  Давайте совет держать,  что
теперь делать.
     - Что делать?  Садиться на конь и  трогаться в  путь.  Лошаденки тоже
немного отдохнули, - ответил Заглоба.
     - Да!  Ехать надо немедля!  А  ты,  пан,  с нами поедешь?  -  спросил
мечника Мирский.
     - Не  дадут мне здесь покоя,  придется тоже ехать.  Но  вы  сейчас же
хотите трогаться в путь, а мне, сказать по правде, не с руки так вот сразу
срываться с  места.  Коли Кмициц живой уехал,  так  мне  тут  сразу дом не
сожгут и меня не убьют,  а в такую дорогу снарядиться надо. Бог его знает,
когда назад воротишься!  И распорядиться надо, и припрятать что получше, и
скотину да пожитки отослать к  соседям,  и уложиться.  И денег у меня есть
немного, я их тоже хотел бы прихватить с собою. К утру, к рассвету, я буду
готов, а так, тяп да ляп, не могу.
     - Мы тоже не можем ждать, меч висит над нами, - ответил Володы"вский.
- А где ты хочешь укрыться, пан?
     - В пуще,  как вы советовали.  По крайности девушку там оставлю, ну а
сам  я  еще  не  старик,  и  моя  сабелька еще  может  послужить отчизне и
милостивому нашему королю.
     - Тогда будь здоров! Дай бог встретиться в лучшие времена.
     - Да вознаградит вас бог за то,  что пришли мне на помощь. Может, еще
встретимся рядом на поле битвы.
     - Доброго здоровья!
     - Счастливого пути!
     И  они  стали  прощаться,  а  потом все  рыцари по  очереди подходили
проститься к панне Александре.
     - Увидишь в  пуще жену мою и  мальчишек,  обними их  от  меня,  панна
Александра, и дай тебе бог здоровьем цвесть, - сказал Ян Скшетуский.
     - Вспомни же часом солдата, который, хоть и не имел у тебя удачи, рад
за тебя душу положить! - прибавил Володы"вский.
     После них подходили все прочие. Приблизился, наконец, Заглоба.
     - Прими  же,  цветик мой  прекрасный,  прощальный привет от  старика!
Обними пани Скшетускую и моих сорванцов. Хорошие ребята!
     Вместо ответа Оленька схватила его  за  руку  и  без  слов  прижала к
губам.